— Лучше не спрашивай. Все держится в секрете. Мне, правда, удалось кое-что разузнать. Думаю, есть возможность получить роль. Вряд ли кто-то будет подготовлен лучше меня.

Они спустились вниз, в ресторан, где их, как дорогих посетителей, ждал великолепный ужин. Карла была оживлена и взахлеб рассказывала Ремо о Джосайе Фримене и его новой работе. На лице Ремо проявился пристальный интерес, хотя в сущности он был равнодушен к предмету разговора. Но ему не привыкать: бывало, Карла часами декламировала ему, например, «Гайавату», а он сидел и восторженно внимал.

Карла раскраснелась, глаза ее блестели. Она изложила фабулу драмы. Насыщенная действием и остросюжетными поворотами пьеса имела подводное течение, требующее от зрителя размышления и переживания. Большое количество персонажей и отсутствие «маленьких ролей» делало постановку дорогостоящей и даже коммерчески невыгодной. Но Фримена, объяснила Карла, совершенно не волнует финансовая сторона. Для праздной публики он не пишет. Вот и в этой работе героиней была женщина, униженная нуждой, грубыми мужскими притязаниями, которая тем не менее борется за свое «я», проходит через трагические испытания, сохраняя достоинство и самоуважение.

Пьеса, несомненно, была сильной. Смело можно сказать, что роль героини — самая лучшая за последние годы. Карла всегда восхищалась творчеством этого драматурга, хотя все, что он писал, не нравилось массовой аудитории. Критика, однако, никогда не оставляла его без внимания. Шуму было много, но пьесы шли плохо. Фримен не соглашался на принятые в театральной среде компромиссы. Он работал от души, искренне и щедро, но жил, как говорится, отшельником, несведущим в коммерческих тонкостях и сторонящимся прессы. Ни единой реплики он не позволял вычеркнуть из текста, за что заслужил славу несговорчивого чудака. Все это приводило Карлу в восторг, а Ремо удивлялся, как такой вздорный парень вообще умудряется зарабатывать на хлеб.

— Слава богу, театр «Фриндж» взялся за эту драму, — вздохнула Карла. — Но я думаю, что и самые знаменитые подмостки скоро признают ее. Ты знаешь, Ремо, это так здорово... столько чувства, столько страсти!

Не отрывая глаз от ее губ, так и просящихся на поцелуй, Ремо с тоской подумал, какой же смысл вкладывает Карла в слово «страсть». Эта женщина полна огня и чувственности, но, увы, она ограничивается эмоциональными переживаниями. Разумеется, он не ожидал от такой целомудренной и скромной девушки, как Карла, пылкости, с которой иные женщины бросаются в руки мужчин. Но в то же время ему претила роль супруга, вынужденного из-за холодности женыискать утешения на стороне. Временами, правда, Ремо казалось, что Карла сдерживает свою страсть, не позволяет себе раскрыться полностью, но стоило ли надеяться, что такая сдержанная, даже скованная женщина в один прекрасный день расцветет пылкой чувственностью? Утешаться было особенно нечем.

«Эта девушка думает только о себе, — неоднократно повторяла ему мать, — неужели ты надеешься, что она поступится своей драгоценной карьерой и будет рисковать фигурой, ради того чтобы родить тебе ребенка? Карла Де Лука не создана ни для замужества, ни для материнства».

Стиснув зубы, Ремо выслушивал бесконечные мамины речи. Он готов был жениться на Карле на любых условиях. Пусть она играет в театре, пусть она бережет свою фигуру. Но он, несмотря на свой мягкий покладистый характер, был все же мужчиной, а не святым.

Мрачные мысли занимали его до конца ужина. После кофе и десерта Карла посмотрела на свои часики — один из многочисленных дорогих подарков Ремо.

— Ты не возражаешь, если мы на этом закончим? — проворковала она. — Я чувствую себя совершенно разбитой.

Ремо согласно кивнул, оплатил счет, оставив, как всегда, щедрые чаевые. Они вышли и, обогнув дом, оказались у входа в квартиру Карлы. Она собралась поцеловать его на прощание в щеку, но Ремо увлек ее за собой наверх. Что-то незнакомое в его манерах не позволило Карле бурно протестовать. В смятении она подчинилась ему.

— Может, еще кофе? — нерешительно предложила Карла, когда они оказались в ее комнате.

— Нет, кофе я не хочу, — спокойно ответил Ремо. — И ты прекрасно знаешь, чего я хочу.

С чувством раскаяния Карла одарила его долгим поцелуем.

«Ах, паршивка, — беззлобно подумал Ремо, — она хоть понимает, на что толкает меня?»

На него накатывали волны вожделения. Сдерживаясь, он мягко взял ее за талию и усадил рядом с собой. Девушка сразу напряглась и одеревенела.

— Почему ты боишься меня, Карла? — спросил Ремо, переходя на итальянский. Он был не в состоянии вести такой разговор на английском. И, может, ей объясниться на родном языке будет легче.

— Я не боюсь, — быстро проговорила она, перебирая его густые волосы, отчего желание разгоралось все сильнее. Запах ее тела, духов дурманил голову. Чтобы не сорваться, Ремо немного отодвинулся.

— Позволь мне остаться сегодня, Карла.

— Нет.

— Почему?

— Ты же понимаешь, — с трудом выдавила она. Ну вот, начиналось то, чего она так всегда боялась.

Ремо вздохнул.

— Карла, мы с тобой давно уже не дети. И если, как я начинаю предполагать, ты чувствуешь ко мне физическую неприязнь, подумай, что за супружеская жизнь нас ждет?

Боже, если бы она только понимала, чего стоит сказать такие слова.

Карлу охватило мучительное чувство вины. Сколько раз она твердила себе, что им надо расстаться. Иначе она должна ответить на его чувства и отдаться ему. Она сознавала, что ведет себя неправильно, нечестно, но малодушно — уже не в первый раз стала искать отговорки.

— Я... я могу забеременеть.

— Нет, не можешь. Об этом я позабочусь.

— Я-то думала, что ты праведный католик, — попробовала схитрить Карла, стараясь выиграть время. Невыносимо было смотреть в глаза Ремо.

— До праведника я не дорос, — молвил он, лукаво улыбаясь и бережно опрокидывая ее на подушки. Ремо всегда был нежен и ласков с нею. Карла попыталась расслабиться. В конце концов, его поведение вполне объяснимо. Она принимала от него помощь, подарки, наконец. Они встречались четыре года, и все четыре года она не давала ясного ответа на его предложение пожениться. Конечно, ее можно обвинить в бездушии и жестокости. От угрызения совести и отчаяния путались мысли. А тем временем Ремо, который про себя продумал этот вечер до мелочей, уже расстегивал ее блузку, целовал шею, ласкал груди, Шептал ласковые слова... Взгляды их встретились. Ясные глаза Ремо, изнутри освещенные страстью, говорили Карле о том, что перед нею добрый, любящий, надежный мужчина, который хочет сделать ее счастливой. Карла сама себе стала ненавистна и отвратительна.

И в ее смятенном взоре Ремо ошибочно увидел ответное чувство. Сначала нерешительно, потом смелее он принялся раздевать девушку. Она молча покорилась ему. С трудом веря в свое счастье, но, увы, ощущая неестественное напряжение Карлы, Ремо старался успокоить ее, возбудить и разжечь в ней страсть. Неужели он чисто технически неправильно соблазняет ее, мелькнула у него дикая мысль. Сдерживать свой пыл становилось все труднее. Ремо был заворожен роскошным телом Карлы, ее ароматом, теплым золотистым цветом женской кожи. Но плоть ее под его умелыми нежными руками оставалась безответной. Ремо вполне справедливо считал себя искушенным в любви, не стоило и нервничать. Другие женщины всегда оставались удовлетворенными его ласками. А ведь она просто не любит меня, вдруг понял он. Может, все-таки уйти? Иначе потом она возненавидит меня, откажется выйти замуж, а значит, потеряет свою невинность ни за что, ни про что.

А Карла в это время мучалась другими переживаниями. Ты просто дрянь, бранила она себя, холодная, расчетливая дрянь. Разве не понимаешь, скольким ты обязана ему? Она приказала себе расслабиться, снять напряжение. Надо сыграть эту роль, твердо решила девушка. Ага, помогло. Ремо сразу почувствовал, как исчезает скованность в ее теле.

— Ты уверена, любовь моя? Да? Скажи! — выдохнул он, уже почти не в состоянии контролировать себя.