- Ришикеш! - произнес Адмиралов название города, которое успел уже полюбить.
- Посмотрим... может, и дальше куда-нибудь... в зависимости от обстоятельств.
- В Ришикеше у нас особая миссия, - сказал Крачун драматургу.
- Какая?
- Секретная, - подмигнул Крачун Адмиралову.
- У нас у каждого секретная миссия, - сказал Макс Командор. - В лучшем случае полусекретная.
- Наверное, песьеголовых увидите, - произнес драматург, дрожащим от зависти голосом.
- Вы и представить не можете, что мы увидим, - сказал Макс.
Автор пиесы откровенно признался, что завидует им.
- Черной завистью, - уточнил.
И верно: Адмиралову показалось, что лицо драматурга слегка почернело.
А еще Адмиралову показалось, что тут им завидуют все - все, кто есть в этом кафе (только манией отношений, достоверно известно, он не страдал, так что ему лишь показалось, что так показалось).
- Не теряйте чувство реальности, - призвал Крачун, - нас никто здесь не знает.
И тем не менее, все четверо, стало быть, с автором пьесы включительно, стали, не сговариваясь, рассматривать посетителей кафе, словно хотели убедиться, что завистников других - помимо этого, то есть, собственно, драматурга (он, уже сказано, тоже смотрел) - здесь нет.
- Что касается потери чувства реальности, - сказал психотерапевт Крачун, - лично я не завидую, - он направил взгляд, как указку, на толстошеего субъекта за столиком, ближайшим к стойке, - вон тому счастливчику. Это уж точно.
Пару субъекту составляла большегубая и большелобая девица с рыжими волосами. Выглядела она, мягко сказать, заметно. И Адмиралов, и драматург, оба ее заметили, как только вошли. И Макс тоже, как только он тоже вошел, он тоже ее заметил. Потому что не заметить было бы невозможно. Хотя потом и отвлеклись от нее они все. Но всё равно. Так или иначе, все равно, они все обратили на нее безотчетно внимание, как только вошли, и только психотерапевт Крачун, своим неожиданным замечанием это безотчетное внимание сурово проблематизировал.
Любой бы тому толстошеему позавидовал, но только, оказывается, не психотерапевт Крачун.
- Думаешь, разводит? - спросил Максим, щурясь, как если бы яркость этой особы для глаз непереносимой была.
- Ну а как же? Ты же сам видишь, - отвечал Крачун, забыв про Индию. - Классика. Почти кино. А он и рад. Удивительная самозабвенность. Не замечать очевидного!.. Вот вам тип ревнивого собственника. С одной стороны трясется над своим достоянием, с другой - хочет, чтобы все видели, чем он владеет. Такие легче всего поддаются манипуляциям.
Макс предположил:
- Может быть, у него есть достоинства, известные только ей.
- Все достоинства у него на лице можно прочесть, - сказал драматург. - Для этого совсем не обязательно быть психотерапевтом.
- Ну как посмотреть, - сказал Макс. - Лица бывают часто обманчивыми. По своему знаю.
- Это да, - согласился Крачун, чтобы тут же оспорить, с чем согласился (и внимательно посмотрел на лицо Максима). - Мало ли какие лица у нас. А что - лица? Мы же не физиогномисты и не последователи Ломброзо. Важно не лицо, а что с ним происходит. Есть, например, такая штука - идеомоторика, с ней как быть? Последите за динамикой улыбки этой красотки. За блеском глаз, за частотой морганий. Да и вообще, посмотрите, как у них у обоих руки работают. Видите, она правой рукой за край стола держится? Это сильный жест. Жест готовности.
- На подкаблучника он мало похож, - сказал Макс.
Адмиралов, до этого момента молчавший, горячо воскликнул:
- Похож!
- Похож или не похож, - сказал Крачун, - дело третьестепенное. Здесь все хуже гораздо. Здесь замысел есть. Она хочет его... - он замолчал, ища, по возможности, ненаучное слово.
- Хочет его? - напомнил Максим.
- ...усугубить.
- Ну ты сказал! - Максим не поверил.
- Это как? - спросил Адмиралов.
Драматург неожиданно сделал злое лицо (или это лицо драматурга сделалось злым?):
- Идеомоторика: говорите? Подумаешь, идеомоторика! Вот вы так и в литературу со своим анализом лезете. Я не спорю, что бессознательное есть, но, кто вам сказал, что вы его детектировать научились? Да вы бессознательное даже в басне Крылова найдете! А современные авторы уже откровенно смеются над вами, с вашим психоанализом. Вам нарочно всякие дырки-подковырки подсовывают, и болты! Да вам шевельни пальчиком, вы же сразу целую теорию выведите! А он просто посмеялся над вами, просто палец вам показал!.. А вы и рады. Смешно!
- К чему это? - строго спросил психотерапевт Крачун. - Я ни слова не говорил о психоанализе. Он бредит.
- Смешно! - повторил драматург.
- Вы опьянели, - сказал Крачун. - Я не ожидал от вас. Вам не к лицу произносить подобные глупости.
Между тем, субъект с толстой шеей, словно желая напомнить о себе сторонним наблюдателям, встал и пошел к стойке, что-то намереваясь, по- видимому, заказать.
В это время Адмиралову позвонила жена, - она интересовалась, знает ли он который час и не передумал ли завтра отправляться в Индию. Адмиралов объяснил, с кем он и где. Не только логикой ответа, но и твердостью голоса Адмиралов продемонстрировал трезвость мысли и состояния. Однако Динара Васильевна все же попросила мужа не проявлять инициативы и не уходить, оставаться там, где он сидит, она же сейчас приедет за ним на машине.
Они еще не прервали телефонную связь, а Максим уже воскликнул: «Смотрите!»
- Смотрите, что она делает.
Все четверо за столиком видели это: как она поспешно вынимает из сумочки белый - несомненно самодельный - пакетик и высыпает порошок своему отошедшему партнеру прямо в чашечку с кофе. Потом с невозмутимым видом помешивает кофе ложечкой.
Непринужденность, с какой она это все исполнила, просто исключала возможность разоблачения: никто б и не заметил, когда бы не психотерапевт Крачун. Никто б, даже если б глядел на нее, не заметил, чем она занята.
- Ну и что я вам говорил?
- Потрясающе, - сказал Макс. - Вот что значит профессионалка. Даже не оглянулась.
Действительно, не оглянулась. Знала прекрасно, что он стоит к ней спиной.
Он так и стоял к ней спиной, говоря бармену что-то.
Крачун сказал:
- Пиздец мужику.
44
Начинаешь не верить - и не то чтоб глазам, а самой возможности твоего нахождения здесь: так непонятно и странно: эта грохочущая река - рядом с тобой, это облако - внутри которого ты, этот изумрудный свет впереди, дарованный твоему взгляду. За что мне видеть все это? Чем ближе исток, тем невероятнее ощущение, что ты на пути. С высотой все заметнее высота. Вдохи-выдохи учащаются. Мох и тот уже исчез, а еще километр назад козы по склону брели вдоль тропы, что-то там себе находя. Голые камни тут, и чем реже признаки жизни, тем чаще попадаются на глаза каменные знаки плодородия и воспроизводства - лингамы, символы Шивы. Вот расчищена площадка от камней, а на ней установлен лингам, на другой вижу два, три на третьей, тут же воткнут трезубец. Самый низкий лингам - не выше сапога, самый высокий - по пояс. На верхушках лингамов - по три полосы, как на лбу Шивы. Кажется, что лингамы выросли из-под земли, если эту горную твердь можно назвать землей. Жертвенники окружены невысокими стенками из камней, наверняка их сносит весной сползающим снегом и потоком воды, и приходится заново сооружать. Не знаю, можно ли назвать эту теряющуюся в камнях тропу древней: ведь мы уже идем по территории ледника, отступившего в прошлом, боюсь, не очень далеком. Мы переходам участок, напоминающий дно ушедшего озера, настолько ровна поверхность... Или - кратер вулкана. Или нет: небольшой космодром для инопланетных существ: если им приземляться, то где ж как ни здесь?.. На ровной твердой глади встречаются небольшие камни, но, приглядевшись, легко заметить, что все они здесь неслучайны: на один положен другой, поменьше, иногда на втором третий лежит, иногда на третьем четвертый... Мы таких башенок встречали тысячи в Гималаях, но я так и не знаю, что они символизируют. Могу догадаться, что с каждой соотнесена прочитанная молитва. Пусть. Не мое. Мое - пройти мимо, не задев ногой. Я мимо тысяч уже проходил и ни одну не задел ногой. И никто их здесь не заденет. Чем дальше, тем условней тропа - просто камни и камни. Вот груда камней невысокой стеной огораживает небольшую площадку, - помимо лингамов и трезубца Шивы мы видам желтые и красные флаги, флажки. К деревянной перекладине подвешены колокол и два колокольчика. Священное место, а чтоб не сомневался пришелец - надпись на одном из камней: «PLEASE NO SHOSE IN TEMPLE». Седобородый старик, обмотанный белым полотном, внутри этого храма без крыши и, по сути, без стен. Он оставлял здесь богам священные яства, а теперь выпрямляется и смотрит на нас. Приветствуем друг друга «намастэ». «Это не твой», - говорит мне Командор, догадавшись, о чем я думаю. Впрочем, я думаю не об этом. Я поражаюсь их лицам, - чистые, светлые, пылающие неземной радостью. Другой идет по камням со стороны реки - бородой он похож на основоположника марксизма, а шевелюрой на создателя теории относительности, кожа его темна и на лбу у него яркий рисунок: белая полоса, поднимается от переносицы, чтобы раздвоившись по бровям, широкими крыльями потянуться вверх. «Намастэ» - и, походя мимо каменной стенки, я вижу за ней изображение Шивы, статуэтки слонов и бога Ганешу с головой слона и опять же лингамы.
