— Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью!
Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился.
— Ага… Значит, вот что вы придумали… А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно?
— Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь…
— Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.
— Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке… Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви…
Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс.
— Ну и что дальше? — спросил он. — Знаете, забавная получается у вас история.
— К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами…
— Это по-вашему так!
— Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым…
Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца.
— И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку?
— Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем…
На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина.
— Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем…
В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт:
— Все в порядке, шеф.
— Подожди немного.
И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма.
— Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь… мог ударить дочь…
— Это все ваши выдумки, — упрямо повторил Жеф.
— На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай…
— Это и был несчастный случай.
— Я сказал «почти». Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь?
— Да…
— Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве…
— Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство?
— Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется.
— А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала?
— Допускаю, что в два часа ночи она спала… Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела. Они по-иному смотрят на вещи, и у них свое понятие о справедливости… Теперь вы могли жениться на Аннеке, а так как на барже нужен был помощник, вы вызвали из Бельгии брата. Наконец-то вы были счастливы и, говоря вашим языком, сами стали боссом. С тех пор вы много раз заходили в Париж и, могу поклясться, избегали причаливать у моста Берси…
— Ошибаетесь, мосье! Я приставал там не менее трех раз…
— Лишь потому, что того человека там больше не было. Бродяги тоже меняют место жительства, и ваш незнакомец устроился под мостом Мари. И вот в тот понедельник он узнал «Зваарте Зваан», узнал вас… И я начинаю думать…
Мегрэ сделал вид, будто ему вдруг пришла в голову какая-то мысль.
— О чем же вы начинаете думать?..
— Я начинаю думать, уж не заметили ли вы его на набережной Рапэ, когда Виллемса вытащили из воды? Да! Почти наверняка вы должны были его заметить. Он подошел, но ничего не сказал. И вот в тот понедельник, когда он стал расхаживать вокруг вашей баржи, вы подумали, что он, может, что-нибудь сболтнул. Вполне возможно, что он и пригрозил вам…
Последнему комиссар сам не верил. Слишком уж это было непохоже на Тубиба. Но сейчас такая версия была ему необходима.
— Вы испугались… Но вдруг подумали: а почему бы и с ним не могло случиться то же самое, что и с Вил-лемсом?
— И я сбросил его в воду? Так, что ли?
— Допустим, что вы его толкнули… Жеф снова поднялся. Теперь тон его стал спокойнее, жестче.
— Нет, мосье, вы никогда не заставите меня сознаться в том, чего не было. Все это ваши выдумки.
— Может быть, я в чем-то ошибся. В таком случае скажите мне…
— Я уже сказал.
— Что?
— Все это черным по белому записал тот коротышка, что приходил с судьей.
— Вы заявили тогда, что около полуночи услышали шум…
— Раз я сказал, значит, так и было.
— Вы еще сказали, что двое мужчин — один из них в светлом дождевике — вышли как раз в это время из-под моста Мари и направились к красной машине…
— Так она и была красная!
— И что они прошли мимо вашей баржи…
Ван Гут даже и бровью не повел. Мегрэ поднялся с кресла и отворил дверь.
— Входите, господа!
Оказывается, тем временем Лапуэнт отправился за страховым агентом и его другом-заикой. Он застал их втроем вместе с мадам Гийо за партией в белот, и мужчины беспрекословно последовали за ним. Гийо был в том же светлом дождевике, что и в понедельник вечером.
— Это те самые люди, что уехали на красной машине?
— Думаю, не одно и то же — видеть людей ночью, на плохо освещенной набережной, или в кабинете…
— Они подходят под описание, которое вы дали.
Жеф пожал плечами, не собираясь ничего уточнять.
— Что ж, они действительно были в тот вечер на набережной Селестэн… Не угодно ли вам, мосье Гийо, рассказать, что вы там делали?
— Мы спустились в машине к самой воде…
— На каком расстоянии от моста?
— Более, чем на сто метров.
— Внизу вы остановили машину?
— Да, мосье.
— А дальше?
— Дальше мы вышли из машины и подошли к багажнику, чтобы вынуть собаку.
— Она была тяжелая?
— Нестор весил больше, чем я: семьдесят два килограмма. В последний раз я взвешивал его два месяца назад у мясника…
— У набережной стояла на причале баржа?
— Да.
— Итак, взяв свой груз, вы направились к мосту Мари?
Ардуэн открыл было рот, чтобы возразить, но тут, по счастью, вмешался его друг.
— Почему вы решили, что мы направились к мосту Мари?
— Потому, что так утверждает этот человек.
— Он видел, как мы шли к мосту Мари?
— Не совсем так… Он видел, как вы шли обратно. Двое друзей переглянулись.
— Он не мог видеть, как мы шли вдоль баржи, потому что мы бросили собаку в воду у самой кормы. Я даже боялся, как бы мешок не зацепился за руль. И даже подождал, чтобы убедиться, что труп унесло течением…
— Вы слышали, Жеф?
Но тот, нимало не смущаясь, заметил:
— Это все его выдумка. А у вас была своя. Другие еще чего-нибудь навыдумывают, верно? А при чем тут я?
