– Не пора ли слетать в банк, о мудрейший? – наклонила головку Екатерина. – Твоих подачек нам хватает на четыре дня безбедной жизни. Остальные двадцать шесть живем как на Гаити.

– Самые быстрые крылья – у денег, – философски изрек Вернер.

Олежка встрепенулся.

– А я знаю закон их сохранения: единственное, что в деньгах сохраняется, – это крайняя в них нужда.

– Все проговорились? – Максимов строго обозрел преданное войско. – А теперь слушай сюда. И не говорите потом, что забыли. Лохматов остается диспетчером, на досуге размышляет, станут ли опытные, махровые похитители звонить на центральный телефон фирмы и первому попавшемуся выражать свои условия. Екатерина разрабатывает домработницу, Вернер – шофера. Напряглись и проявили изворотливость. Днем – результат, вечером – зарплата. Кто засветится – пролетает мимо денег.

– Боже мой, – убитым голосом сказал Вернер. – Человек рожден для счастья, а вынужден работать…

– А сам куда? – подозрительно понизила голос Екатерина.

– А у меня задание наиболее ответственное. Секретарь-массажист Каляжного – отвратительная, пожилая мымра с комплексом ненависти ко всем, кто не ее шеф. Молчи, Екатерина…

Он правильно сделал, что назначил встречу под открытым небом. Ливень прекратился около полудня, небо прояснилось, и едва ли за короткий час могло собраться новое ненастье. Максимов обогнул несчастного Покрышкина (создатели бюста безжалостно оттяпали герою половину грудной клетки) и узрел три лавочки, на каждой из которых сидели одинокие женщины. «Отвратительные, пожилые и с комплексом ненависти». И все как одна смотрели на сыщика. «Мать честная», – подумал сыщик.

Но делать нечего, пришлось обходить всех по очереди. У первой от Покрышкина прекрасной дамы приближение Максимова вызвало отвращение. Вот если бы он был женщиной… На простое человеческое «Здравствуйте» она подняла небесно-голубые глаза, сморщила кукольное личико и процедила сквозь сжатые зубы:

– А пошел ты…

У второй улыбка разверзлась до ушей, а из горла исторглось призывно-радостное:

– Здравствуй, милый.

Но неясное чувство подсказало сыщику, что образ энергично подпрыгивающей под скакуном кобылки, черные колготки в сеточку, кавалерийские сапоги и полкило косметики – не совсем то, что стерпел бы интеллигентный Каляжный у себя в приемной. Он тактично извинился, намекнув, что услугами сексуального характера не интересуется, прошел дальше и присел на третью лавочку.

– Нина Михайловна?

Женщина сдержанно кивнула. Неплохое творение Создателя. Личико внимательное, черный плащ без модных выкрутасов, над кудряшками – трогательный беретик. Судя по паутинкам в уголках глаз, четвертый десяток разменян, но до пятого еще далеко, и думать о нем как-то не хочется.

– Я Максимов, здравствуйте. Пара вопросов, если не возражаете вы и ваш адвокат.

«Секретарь-массажист» устало улыбнулась. Есть такие женщины, рядом с которыми просто приятно находиться, и даже мысль о сексе приходит во вторую очередь. Но в итоге приходит.

– Ради бога, уважаемый детектив. Игорь Николаевич предупредил, что времени у вас в обрез – говорить нужно кратко, взвешенно…

– И желательно начистоту, – скромно закончил Максимов.

– А я никогда не вру, – удивилась Нина Михайловна.

Глядя на это удивление, он пришел к удручающему выводу – вина Нины Михайловны с повестки дня решительно снимается. С интуицией не поспоришь. Многих он перевидал на свете женщин. Врущих и категорически отвергающих свою вину, невзирая на вопиющие улики, хитроглазых, озорных, твердолобых, увертливых, лукавых. С ними можно было работать, разоблачать, срывать маски. Но каким образом работать с женщиной, которая патологически не хочет врать?

Он позволил себе маленькую проверку.

– Я нисколько не сомневаюсь в вашей искренности, Нина Михайловна, а также в уверениях Игоря Николаевича, что вас связывают исключительно деловые отношения…

– Вы хотите, чтобы я опровергла эти уверения? – с чарующей улыбкой произнесла женщина.

От Максимова не укрылось, что она внимательно следит за его реакцией.

Максимов рассмеялся.

– Простите, Нина Михайловна. Задаю конкретный вопрос: в котором часу позвонили похитители?

– Ровно в десять, – помрачнела женщина. – Передали сигналы точного времени, я включила чайник, достала из тумбочки коробку с сахаром… тут он и позвонил.

– Какой голос был у похитителя?

– Мужской, – секретарша запнулась.

– А точнее?

– Ну… не больше двадцати. Голос взволнованный – точно. Говорил в носовой платок, гнусавил. Пытался казаться спокойным, но не думаю, что это выглядело натурально. Такой, знаете ли, визгливый, ломающийся голос…

– Школьник, студент, пэтэушник?

– Извините, детектив, не знаю. В пэтэушниках понимаю ровно столько, сколько и в студентах.

– Пьяный? Под действием дури?

– Мм… Пожалуй, нет. Трезвый. Десять утра.

– Время суток не играет роли, Нина Михайловна. Наркоманы могут колоться посреди ночи, как только даст команду внутренний будильник. Алкоголик пьет в семь утра – ему не запретишь. А вечерами пьянствует исключительно пролетариат, поскольку утром на работу. А теперь попытайтесь вспомнить, что именно произнес голос в трубке. Дословно. Абстрагируйтесь от всего, что вас окружает, закройте глаза, мобилизуйте память. Итак?..

– Да не надо ничего мобилизовывать, – отмахнулась женщина. – Я прекрасно помню его слова: «Передайте господину Каляжному, что его дочь похищена. Размер выкупа – сто тысяч североамериканских долларов. Деньги собрать завтра, о месте их передачи будет сообщено особо. И никакой милиции – в противном случае ребенок погибнет, а тело будет расчленено».

– Импровизировал?

– По бумажке читал. Дабы не забыть и не растеряться.

– Хм… Следует заметить, Нина Михайловна, вы оказали неоценимую услугу следствию – сами о том не догадываясь. Возвращайтесь на работу и никому не рассказывайте о нашей беседе.

Женщина выглядела заинтригованной.

– А скажите… вы действительно намерены искать Варюшу Каляжную? Или только вид делаете?

– Странный вопрос, – пробормотал Максимов. – Даже не знаю, что вам на него ответить…

К двум часам дня Максимов сидел у себя за столом, наблюдал, как густеет небо за окном, и принимал телефонные донесения коллег. Первой позвонила по мобильнику Екатерина и трещала минут пять, позабыв, что болтун – первейшая находка для оператора сотовой связи.

– Знаешь, Костик, – сказала Екатерина, – сорок минут назад заплаканная домработница вышла из дома. Прошлепала по луже, намочила ноги, но ничего такого не заметила. Бродила по улицам, тупо смотрела витрины, зашла в «Кофемолку», купила чашечку эспрессо, но даже не прикоснулась к нему, посидела и вышла. Вела себя как законченная лунатичка. Шлялась по парку, потом забралась на дальнюю лавочку и горько заплакала. Чем и занимается, кстати, в данную минуту. Дождик моросит, а ей по фене. Сердце разрывается, Костик. Знаешь, что хочу тебе сказать? – задумчиво заключила сотрудница. – Я, конечно, понимаю, что страна богата талантливыми исполнительницами, но чтобы вот так… Словом, можешь мне поверить – Валентина не выжимает слезу. Она действительно потрясена. Вычеркивай.

– Ты готова поручиться?

– Я не первый год в сыске, Костик, – укоризненно заметила Екатерина. – Если это игра, то Кафка со Станиславским отдыхают, а нам пора сворачивать деятельность и покупать домик на Майорке.

Аналогичной информацией порадовал и Вернер. Он добыл соседа по гаражу – владельца списанной по старости из 3-го ПАТП античной «Волги». Этот добрый дядечка обнаружил в половине десятого утра, что гараж Ильи как-то странно открыт. Заглянул внутрь – двигатель бурчит. Илья валяется без чувств у выхлопной трубы. Из головы хлещет, как из фонтана. Еще минут десять – он бы и кровь потерял, и надышался бы, и вообще бы коньки отбросил. Непохоже на инсценировку. Сосед доставил Илью в ближайший травмопункт, где и привели парня в чувство. Вернер побеседовал с врачом – благо врач оказался привлекателен, синеглаз и вообще врачихой. В двух шагах от рая находился клиент. И неизвестно еще, какие последствия для головы повлечет эта травма. Лихо саданули.