ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Где я вас, бабуля, встречал? Глядел, пока вы дремали, и думал, да не вспомнить никак. Красненькое что-то, с зеленым.
ИРАИДА РОДИОНОВНА. Возле Смоленской церкви, ежели к Надежде Константиновне ездишь. А вот загадку вам загадать? Кто первый отгадает! Что такое: тыща братьев одним поясом подпоясаны, на мать поставлены?
Данила Васильевич и Василий Васильевич задумываются. Маня вносит портрет.
ИРАИДА РОДИОНОВНА. Скажи-ка нам, светик, что такое: тыща братьев одним поясом подпоясаны, на мать поставлены?
МАНЯ. Раз плюнуть. Сноп! Куда ставить картину? Рама тяжеленная.
Братья принимают у нее картину и ставят к стенке. Надежда Константиновна Зайцева-Неждан изображена в профиль. Она в бальном платье, сидит у арфы. Пауза. Все смотрят на картину.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Позировала она хорошо. И совсем стала ручной на время сеанса, хотя немного дичилась на проницательность моего глядения… Ах, как написано, как написано! И куда все делось? Никогда, никогда я уже не смогу так… Ты, Данила, виноват!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Опять начинаешь?
МАНЯ. При чем тут Данила Васильевич, папа, все в этой… как ее… Галине Викторовне: она же Джоконде рожу на сторону свернула!.. Не буду, не буду! Пошла наводнение смотреть! (Уходит.)
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Право, это не твое дело. Давай-ка лучше мать повспоминаем… Какая удивительная сила — эти гены! Сейчас сравнил невольно маму с Маней — даже походка, даже некоторые словечки от нее, а ведь и не видела бабушки! Помнишь, как мать рассказывала, что в детстве сирень курила?
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Маня мороженое сосет, потому что курить хочет, но при взрослых стесняется дымить… Мне с ней не справиться.
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, матушка-то умела не мытьем, так катаньем заставлять нас делать все по-своему.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Но ей так и не удалось приучить меня мыть шею по утрам.
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, в этом вопросе коса ее воли нашла на нить твоего безволия… И как она замечательно умела заставлять нас вечно за нее волноваться! Видишь, и из могилы покоя не дает. Терпеть тайн не могу. (Крутит глобус Венеры.)
Из приемника: «Вода в Неве и каналах продолжает прибывать…»
Василий Васильевич нервно ходит по кабинету взад-вперед.
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Пожалуйста, перестань ходить.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. А ты не крути шарик!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (продолжая крутить Венеру). Художники слишком насовывают чувственность в эстетическое. Это нехорошо. Гармонии мира нет дела до человеческой чувственности. Млечный Путь чихать хотел на вторичные половые признаки.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (продолжая ходить). Мне кажется, тебе грозят какие-то неприятности. Этот Аркадий весьма подозрительный тип. Надо в КГБ позвонить! Да, все к тому, что мы с тобой от разных отцов, но это не значит… Пусть докажут! Документально! Ну, мама! Помнишь ее последние слова?..
Из приемника: «Нынешнее наводнение будет последним в истории города…»
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да. Она сказала: «Если у тебя будет сын, назови Сергеем!» И Оботуров — Сергей… Пожалуй, нам следует привыкать к мысли, что папеньки у нас разные. Однако все это никакой роли не играет, ибо из мухи не сделаешь слона.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Это так. Разные у нас отцы или нет, но мы были и есть братья. И никого у нас ближе не было и не будет. Потому скажу прямо: завязывай с Галиной! Хватит этой грязи. Тебе нужна жена и дети, а не…
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Не лезь в мои дела! Чего ты понимаешь? Независимость и одиночество — главное богатство современного ученого. И она ни разу не просила у меня денег. И детей я терпеть не могу. Еще Пушкин обмолвился, что злы только дураки да дети.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Сам ты дурак!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Умник!
Из приемника: «В данный момент наибольшие трудности выпали на долю героических строителей защитных сооружений…»
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Я написал три письма в газеты с протестом… Под угрозой не только корюшка, но и святые камни Кронштадта… Я в ООН напишу!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты ничего не понимаешь в технической стороне вопроса, ты вообще чудовищно необразованный человек.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Когда человек протестует против варварства и уродства не из выгоды, а по нравственной необходимости, то какую роль здесь играет образование? (Вдруг хватает телефонную трубку.) Барышня, пожалуйста, номер дежурного КГБ по Октябрьскому району.
ТЕЛЕФОН. Такие справки по телефону не даем. И мы, гражданин, давно не барышни!
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Один момент, девушка, а если в квартире завелся подозрительный тип? Я имею в виду шпиона!
ТЕЛЕФОН. Все советы по неполадкам быта через Бюро услуг.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Вы меня не хотите понять! Черт побери, если мы Штирлица поймаем, то куда его девать?!
Короткие гудки.
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Вася, успокойся и не делай из мухи слона. У тебя обыкновенная мания преследования.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот, пожалуйста! Даже в КГБ не могу позвонить! Я уж не говорю о правительстве! Черт знает что!
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Между прочим, когда всяким художникам дают право звонить в КГБ и поносить правительство, то они быстро начинают скучать от таких бессмысленных занятий. И затевают, как какой-нибудь Набоков, попытки исследования сожительства старого мужика с двенадцатилетней девчушкой. Что, промежду прочим, правительству и требуется.
Василий Васильевич набирает «ноль два».
ТЕЛЕФОН (женский ленивый голос). Милиция слушает.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. У нас в квартире подозрительный неизвестный…
ТЕЛЕФОН. Дверь взломана?
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет-нет, он вошел под видом могильщика.
ТЕЛЕФОН. Чем вооружен?
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Наглостью, безумной наглостью!
ТЕЛЕФОН. Какие вещи уже пропали? Приблизительная сумма?
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Его не вещи интересуют! Он гоняется за информацией сугубо личного свойства! Угроза личности, понимаете?
ТЕЛЕФОН. Слушайте, гражданин, неужели не понимаете: наводнение, все сотрудники в разгоне! Немедленно повесьте трубку! Тем более что у нас бензин кончился.
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (отбирает у брата трубку). Вася, слушай внимательно. Этот Аркадий — сам кегебешник! И старайся не болтать лишнего!
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Так у кого, Даня, обыкновенная мания преследования?
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Не будем ссориться, брат! Не будем делать из мухи слона.
§ 6
В холл входят Варвара Ивановна и Берта Абрамовна. Варвара Ивановна в черных очках. Берта Абрамовна слегка хромает.
ВАРВАРА ИВАНОВНА. От машины мы отказались, хотя молодой человек очень любезен! Я не очень громко говорю, Берточка? Боже, как люди перестали любить жизнь! Да, ветер, конечно, сильный, и наводнение может принести беды, и все это тревожно и жутко, но — прекрасно! Катаклизмы сближают людей! Никогда не было так мало одиночества в городе, как в войну, да-да-да! И само качество одиночества было иным, нежели сегодня! И здесь нет ничего странного…
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты всегда была философом, Варвара. (Идет к ней навстречу, обнимает, целует.) Очень рад вас видеть!
ВАРВАРА ИВАНОВНА. Знакомься, Даня, это Берта Абрамовна. Берта, они оба здесь, мои мальчики?
БЕРТА АБРАМОВНА. Да, Варвара Ивановна. (Усаживает ее на диван.)
ВАРВАРА ИВАНОВНА (с той деспотичностью, которая вырабатывается иногда у слепых к поводырям). Зачем вы меня на мягкое? Я же не люблю на мягком! Простите, мальчики, я очень волнуюсь: от людей отвыкла. Берточка, вы, пожалуйста, если начну заусеницы теребить или пальцами хрустеть, меня одергивайте. Мальчики, мы одни здесь?
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варя.
ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варвара.
ВАРВАРА ИВАНОВНА. Как у вас голоса похожи, мои мальчики. О, Надя, конечно, знала, что рано или поздно все выплывет. Берта, достаньте пакет. Вот здесь тридцать два письма Сергея Павловича к ней. Когда прочитаете, поймете всю глубину их чувств. Многие я знаю наизусть: я много раз их перечитывала, когда еще видела. Тут с ятями, мальчики…
