— Может быть, все так и кончится разговорами. Но я хочу быть уверен.

— Что навело тебя на такую мысль? — спросил Тепшен. — Твое место среди живых, тебе нечего делать в чертогах смерти.

Кедрин пожал плечами, не зная, что ответить. Он не мог точно вспомнить. Во всяком случае, впервые обсуждая с Уинетт свою идею об учреждении совета, он еще об этом не думал. Не помышлял он об этом и тогда, когда Уинетт вспоминала отца и его последние минуты. Казалось, она приняла безвременную кончину Дарра сурово и холодно и не допускала даже мысли, что Посланец мог заточить его в Нижних пределах. Да и вообще она, как и Сестра Бетани, больше беспокоилась о живых, чем о мертвых. После победы над Тозом стремительный вихрь событий подхватил их обоих, но Уинетт уделяла внимание лишь тому, что касалось ее мужа. Когда Кедрин спросил, как она желает почтить память Дарра, Уинетт попросила лишь о простой поминальной службе, которую уже отслужила Бетани. После этого она ни разу не заговаривала о покойном, и Кедрину волей-неволей пришлось отказаться от разговоров о его участи.

Возможно, подобную мысль внушила ему Эшривель. Младшая дочь Дарра изливала свою скорбь в слезах и самообвинениях: она не могла простить себе, что, одурманенная любовным напитком, увлеклась Хаттимом Сетийяном. Уинетт и Кедрин пытались разубедить ее, но Эшривель была непреклонна. Она подвергла себя добровольному заключению и не покидала своих покоев даже после того, как Сестра Бетани именем Госпожи отпустила ей этот грех и присоединилась к уговорам молодоженов.

В конце концов, стремясь искупить свою вину, Эшривель пожелала удалиться в Эстреван и посвятить жизнь служению Госпоже. Возможно, именно при виде ее терзаний у Кедрина и зародился этот отчаянный план. Опять-таки, он не мог поручиться за истинность этого суждения. И на вопрос Тепшена он только пожал плечами.

— Может статься, никакого путешествия не будет, — сказал принц. — Сестра Герат посоветует мне что-то иное, и тогда весь наш спор становится бесплодным. Давайте просто все забудем, пока я не побеседовал со Старшей Сестрой, — он вновь улыбнулся, поставил кубок на стол и обвел взглядом покои. — И покинем это место хоть ненадолго. Я среди этой роскоши чувствую себя, как в клетке.

Кьо и Браннок вполне охотно приняли его предложение и через миг уже шагали за Кедрином по изгибам переходов.

— И куда мы направляемся? — осведомился Браннок, поправляя потертую кожаную перевязь. С его новым, с иголочки, щегольским платьем она смотрелась довольно странно.

— К реке, — объявил Кедрин. — Попробуем найти Галена Садрета.

Они двинулись к дворцовым конюшням. Кедрин вновь привел в смятение королевскую стражу, отказавшись от сопровождения.

— Со мной два отличных бойца, — заявил он. — Они справятся с кем угодно.

Настойчивые доводы старшего дозорного были решительно отвергнуты. Не оглядываясь, все трое вскочили на коней и помчались к дворцовым воротам.

По сравнению с вчерашним днем, было прохладно. Кедрин поплотнее завернулся в плащ, прячась от холодного ветра с реки, а заодно и от слишком любопытных глаз. До гавани ему удалось добраться неузнанным. Теперь можно было не беспокоиться: нравы здесь царили самые простые, к тому же все были поглощены собственными делами. Как верно заметил Тепшен, желающие посмотреть на коронацию уже собирались вовсю. У причалов теснились тамурские и кешские лодки, на берег сходили гости со всех уголков Королевств. Небо тяжело нависло над рекой, во влажном воздухе смешались запахи близкого дождя, рыбы и плодов, разномастный люд сновал между складами. Кругом царила суматоха. Кряхтели грузчики, перенося тюки с судов, покачивающихся на волнах, громко распоряжались владельцы, торговались купцы, веселую многоголосицу прорезали окрики смотрителей гавани. И не раз в этом гомоне раздавалась брань в адрес трех всадников, пробивавшихся сквозь толпу.

— Во имя Госпожи! — воскликнул краснолицый сборщик подати. — Вам что, не обойтись без ваших коняг? Благородным господам ходить пешком не пристало?

Заметив, что Тепшен уже готов ответить, Кедрин знаком остановил друга.

— Прости, — улыбнулся он. — Не подскажешь, где найти Галена Садрета?

Сборщику пришлось запрокинуть голову, чтобы рассмотреть лицо высокого молодого человека на здоровенном кешском скакуне.

Раздражение, только что перекосившее его багровую физиономию, медленно сменилось смущением.

— Ты… — казалось, он не мог поверить в появление столь высокой особы, да еще и без сопровождения свиты. — Ты не принц Кедрин?

Юноша кивнул.

— И я бы не хотел, друг мой, чтобы об этом узнали все окружающие.

— Прости, Государь, — сборщик податей поклонился. — Я не признал тебя. Позволь, я прикажу расчистить тебе дорогу.

— Ни в коем случае! — Кедрин быстро покачал головой. — Не надо привлекать внимания. Просто скажи мне, как найти Галена Садрета, и я не буду больше разъезжать по вашей гавани.

— Не знаю, — смущенно пробормотал чиновник. — Прошу простить меня, Государь.

Кедрин едва сдержался, услышав очередной велеречивый оборот. В Тамуре, в отличие от Андурела, на вопросы отвечали по существу и не тратили время на ненужные церемонии.

— Уже простил. И буду благодарен, если ты сможешь хоть что-то подсказать.

Чиновник приободрился и кивком указал в сторону оживленной пристани.

— Попробуй спросить в кабачке «Спелые гроздья», Государь. Или в «Фонаре». В крайнем случае, обратитесь на «Вашти» — она пришвартована у дальнего причала.

— Спасибо, — ответил Кедрин и направил своего скакуна прочь, прежде чем низкий поклон, отвешенный сборщиком податей, открыл окружающим его инкогнито.

— Кровь Госпожи! Убери с дороги свою хромую клячу!

Кедрин не удержался и разразился хохотом. Грузчик, которому принадлежали эти слова, был высок ростом и казался почти квадратным. На его необъятных плечах угнездилась огромная клеть.

— Прости, я не хотел тебе помешать, — проговорил Кедрин, отсмеявшись.

— Так и не мешай, — буркнул здоровяк, немного смягчившись. — Здесь пешком легче пройти, парень. И народ ворчать не будет.

— Мудрый совет, — согласился Кедрин. Он спешился и, взяв коня под уздцы, направился к таверне, которую указал таможенник.

Коней они оставили в небольшом дворике рядом с таверной. Внимание скакунов чем-то привлекли виноградные гроздья, изображенные на вывеске. В таверне царила такая же толчея, как и снаружи. Низкий потолок перекрещивали продымленные дубовые балки, от дыхания множества людей и голубого пара, висящего в воздухе, становилось жарко. Время от времени под ноги попадалась солома, некогда ровно устилавшая дощатый пол. Побелку на каменных стенах украшали надписи самого неожиданного содержания. Напротив входа красовался основательный очаг чуть ли не во всю стену, на вертеле над угольями дымились остатки жареной свиной туши. У другой стены возвышалась заляпанная деревянная стойка, загроможденная многочисленными кружками, стаканами и чашами. Другие два прилавка терялись за спинами грузчиков и лодочников, окруживших грубые столы на козлах. Там и тут теснились столики поменьше. Какой-то трубадур, аккомпанируя себе на балуре, тщетно пытался перекричать нестихающий гул голосов.

Кедрин помедлил у входа, заметив, что Браннок опустил руку на эфес сабли, а большой палец Тепшена как бы ненароком лег на горловину ножен. Юноша огляделся. Как ни странно, в этой толчее он чувствовал себя куда уютнее, чем в просторных залах Белого Дворца. Среди шумного пестрого сборища он был почти как дома. Посетители толкали его с веселым безразличием, служаночки исподтишка строили глазки.

Приблизившись к очагу, он обнаружил знакомую фигуру. Над необъятными плечами сияла лысая голова, руки-лопаты сжимали ни много ни мало целую свиную ногу. Могучий локоть, натягивая ядовито-зеленую ткань рукава, чудом не сбивал со стола флягу, в которой наверняка плескался эвшан, а может, и что покрепче. Прикрываемый с флангов Тепшеном и Бранноком, Кедрин начал проталкиваться сквозь толпу. Ибо перед ним был Гален Садрет собственной персоной. Увидев, что трое остановились у его стола, владелец «Вашти» поднял глаза, утер лапищей сальные губы, и его физиономия просияла.