Сведения, публиковавшиеся о Максе Реале, были весьма неосновательны, оттого что он никого не посвящал в свои планы и не расписывался в городах, через которые пролегал его путь. Глубокая неизвестность окутывала также и Германа Титбюри. О Томе Краббе газеты получали довольно подробные вести. Мильнера и его компаньона интервьюировали во всех главных городах их маршрута. Что до Гарри Кембэла, то сведения о нем падали, как апрельский дождь. Журналист сыпал телеграммами, заметками, письмами, радуя свою газету.

Так настало седьмое мая. Еще день — и нотариус Торнброк в присутствии Джорджа Хиггинботама объявит о результате метания игральных костей в пользу Лисси Вэг.

В ночь с седьмого на восьмое у девушки появилась сильнейшая боль в горле и острый приступ лихорадки. Ей пришлось разбудить подругу, спавшую в соседней комнате. Джовита Фолей тотчас вскочила с постели, дала ей питья и тепло укутала, повторяя не очень уверенным голосом:

— Пустяки, дорогая моя… пройдет.

— Надеюсь, — ответила Лисси Вэг. — Заболеть теперь было бы чересчур некстати.

На следующий день, едва рассвело, весь дом уже знал, что пятая участница партии заболела и необходимо вызвать доктора. Его прождали до девяти часов. Вскоре вся улица обсуждала происшествие, за улицей — весь ближайший квартал, а за ним и город. Известие о болезни Лисси распространилось с быстротой, свойственной всем мрачным известиям. А что в том удивительного? Разве мисс Вэг не была героиней дня? Разве не на ней сосредоточивалось теперь все внимание общественности? И вот Лисси Вэг больна, — может быть, серьезно, — накануне отъезда.

Наконец объявили о приходе врача, доктора медицины Пью. Сев у кровати Лисси Вэг, он внимательно посмотрел на нее, велел показать язык, пощупал пульс, выслушал и выстукал. Ничего со стороны сердца, ничего со стороны печени, ничего со стороны желудка. Наконец, после добросовестного осмотра, доктор вывел заключение:

— Ничего страшного, если только не произойдет каких-нибудь серьезных осложнений.

— А есть ли основание бояться осложнений? — спросила Джовита Фолей, взволнованная словами доктора.

— И да и нет, — ответил доктор Пью. — Нет, если болезнь удастся пресечь в самом начале… Да, если она будет развиваться.

— Но могли бы вы теперь определить болезнь?

— Да, и самым категорическим образом.

— Говорите же, доктор!

— Мой диагноз: обыкновенный бронхит. Есть небольшие хрипы, но плевра [99]не затронута. Но…

— Но?…

— Но бронхит может перейти в воспаление, а воспаление — в отек легких… Это именно то, что я называю серьезными осложнениями.

Прописав капли аконита на спирту, сиропы, теплое питье и отдых, доктор исчез (не сомневаясь, что дома его уже ждут репортеры).

Джовита Фолей едва не потеряла голову. В течение последних часов Лисси Вэг, казалось, еще больше ослабла, легкая дрожь говорила о новом приступе лихорадки, пульс бился чаще. Милая девушка не отходила от подруги, обтирала ее разгоряченный лоб, давала микстуру и роптала на несправедливость судьбы. «Нет, — говорила она себе, — нет! Ни Том Крабб, ни Титбюри, ни Кембэл, ни Макс Реаль не заболели бы бронхитом накануне своего отъезда!… Не случится такого несчастья и с коммодором Урриканом! Нужно же, чтобы все это обрушилось на бедную Лисси, обладающую таким цветущим здоровьем!… А что, если нас отошлют куда-нибудь далеко… если опоздание на пять или шесть дней помешает нам явиться в срок к месту назначения…»

Около трех часов дня приступ лихорадки стал слабеть, но кашель как будто усилился. Открыв глаза, Лисси Вэг увидела Джовиту, склонившуюся над ней.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила та. — Лучше, не правда ли?… И скажи, что тебе дать?

— Выпить чего-нибудь, — ответила Лисси голосом, очень изменившимся от боли в горле.

— Вот, голубчик… прекрасное питье: горячее молоко с содовой водой! А потом, доктор тебе велел… всего только несколько порошков…

— Я чувствую большую слабость, — сказала больная, — и в то же время некоторое облегчение… Это значит, приступ лихорадки проходит.

— Значит, ты начинаешь выздоравливать!- воскликнула Джовита Фолей.

— Начинаю выздоравливать?… Уже?… — прошептала Лисси, пытаясь улыбнуться.

— Да… уже… и, когда доктор вернется, он, наверное, скажет, что ты сможешь встать!

— Обещаю тебе, Джовита, выздороветь как можно скорее, — тихо проговорила девушка и, повернувшись на бок, тотчас уснула.

А в это время под их окнами собралось уже порядочно народу. Уличный шум доносился до девятого этажа и мог разбудить Лисси Вэг. По тротуарам сновали любопытные. Одна за другой подъезжали кареты и после небольшой остановки мчались дальше, к городским кварталам.

— Как-то она сейчас? — спрашивали одни.

— Ей хуже, — отвечали другие.

— Говорят, тяжелая форма лихорадки.

— Нет, тиф…

— Ах, бедная барышня!… Некоторым людям, правда, не везет!

Около пяти часов вечера уличный шум усилился, и Джовита Фолей высунулась из окна. Она увидела, кого б вы думали? Годжа Уррикана с каким-то типом! Широкоплечий и подвижный, казалось, тот был еще более бешеного темперамента, чем страшный коммодор. Джовита прекрасно видела, как он грозил кому-то кулаком с видом человека, который не в силах более сдерживаться. Конечно, не из участия к молоденькой партнерше Годж Уррикан явился на Шеридан-стрит и стоял под ее окнами. Когда в окружавшей его толпе разнеслось известие, что болезнь Лисси Вэг не представляет ничего серьезного, «какой болван это сказал?», проревел он. Принесший это известие, разумеется, не пожелал себя назвать.

— Ей все хуже и хуже, — добавил его спутник, — и если кто-нибудь попробует утверждать противное…

— Послушай, Тюрк, держи себя в руках!

— Чтобы я держал себя в руках?! — заревел Тюрк, ворочая глазами, как разъяренный тигр. — Это легко вам, коммодор! Как известно, вы самый терпеливый из людей! Но мне… слушать подобного рода вздор!… Это выводит меня из себя… А когда я вне себя…

Газеты, появившиеся около шести часов вечера, оказались переполненными самыми противоречивыми сведениями. Согласно одним, здоровье Лисси Вэг окрепло благодаря заботам врача и ее отъезд ни на один день не будет отложен. Согласно другим, мисс Вэг не сможет отправиться в путешествие раньше конца недели.

Газеты «Чикаго глоб» и «Чикаго ивнинг пост» дали особенно пессимистическую информацию: в них сообщалось о консилиуме светил науки и необходимости операции… «Мисс Вэг сломала себе руку», — извещала первая газета. «Ногу», — утверждала вторая. А нотариус Торнброк получил письмо, подписанное именем Джовиты Фолей, в котором сообщалось, что пятая партнерша отказывается от своей доли наследства. Газета «Чикаго мейл» без всяких колебаний объявила, что Лисси Вэг между четырьмя часами сорока пятью минутами и четырьмя часами сорока семью минутами пополудни скончалась. Когда «новости» дошли до Джовиты Фолей, с ней едва не сделалось дурно; к счастью, доктор Пью немного ее успокоил.

— Это обыкновенный бронхит, — повторял он. — Никаких симптомов воспаления. Достаточно будет нескольких дней спокойствия и отдыха… Может быть, семи или восьми.

— Семи или восьми?!

— При условии, чтобы больная не подвергалась ни малейшему сквозному ветру.

— Семь или восемь дней!… — повторяла несчастная Джовита, ломая руки.

— И притом — если не произойдет никаких серьезных осложнений…

Ночь прошла беспокойно. Джовита Фолей не ложилась спать. Какая сиделка могла бы сравниться с ней? Впрочем, она никому не уступила бы своего места.

Наступил день пятого метания игральных костей. Джовита отдала бы десять лет своей жизни, чтобы быть в зале Аудиториума. Но оставить больную! Об этом нечего было и думать. Вдруг Лисси позвала к себе подругу и сказала: