– Да.

– И не будете подсматривать, когда я выйду.

– Нет.

– Честное слово?

– Слово дворянина!

– В таком случае давайте руку и пойдемте.

Д’Артаньян подал руку г-же Бонасиё, которая взяла ее, вместе и смеясь и дрожа, они пошли вместе до конца улицы ла-Гарп. Дойдя туда, молодая, женщина, казалось, была в нерешимости, как это было и в улице Вожирар. Но, по некоторым признакам, она узнала дверь, которую искала, и, подойдя к ней, сказала:

– Вот сюда мне нужно. Очень благодарна вам за компанию вашу, избавившую меня от всех опасностей, которым я могла бы подвергнуться, если бы была одна. Но теперь пора вам сдержать слово: я пришла, куда мне было нужно.

– А вам нечего будет бояться на обратном пути?

– Мне надо будет бояться только воров.

– А разве этого мало?

– Что они у меня возьмут? у меня ничего нет с собой.

– Вы забываете прекрасный платок с вышитым гербом.

– Какой?

– Тот, который я нашел у ваших ног и положил к вам в карман.

– Молчите, пожалуйста, отвечала молодая женщина, – вы меня погубите.

– Вот видите ли, есть еще опасность, потому что одно слово заставляет вас дрожать, и вы сами признаетесь, что если услышат это слово, то вы пропали. – О, сударыня, сказал д’Артаньян, взяв ее за руку и страстно смотря на нее: – будьте великодушнее, вверьтесь мне. Неужели вы не прочли в моих глазах, что сердце мое полно преданности и симпатии к вам.

– Да, отвечала г-жа Бонасиё, – и потому если бы вы спросили меня о моих тайнах, я вам сказала бы их, но тайны других – это другое дело.

– Хорошо, сказал д’Артаньян, – я их открою; так как эти тайны могут иметь влияние на вашу жизнь, то я должен участвовать в них.

– Берегитесь, отвечала молодая женщина, так серьезно, что д’Артаньян невольно вздрогнул. – Не мешайтесь в то, что касается до меня, не старайтесь помогать мне в том что я делаю; я прошу вас об этом во имя участия, которое вы во мне принимаете, во имя заслуги, которую вы мне оказали и которой я не забуду во всю жизнь. Верьте мне. Не обращайте на меня никакого внимания; я больше не существую для вас, каяк будто бы вы меня никогда не видали.

– Должен ли и Арамис также поступать как я? спросил огорченный д’Артаньян.

– Вот уже два или три раза, как вы произнесли это имя, и между тем я вам сказала, что не знаю его.

– Вы не знаете человека, в окно к которому вы стучали? Вы считаете меня уж слишком доверчивым.

– Признайтесь, что вы выдумали эту историю и это лицо для того, чтобы заставить меня что-нибудь сказать.

– Я ничего не выдумал, я говорю одну истину.

– И вы говорите, что в этом доме живет один из ваших друзей?

– Я сказал и повторяю в третий раз, что это тот дом, в котором живет мой друг и что этот друг Арамис.

– Все это объяснится после, пробормотала молодая женщина, а теперь молчите.

– Если бы вы могли видеть в моем сердце, сказал д’Артаньян, – вы прочли бы там столько любопытства, что вы сжалились бы надо мной, и столько любви, что вы сейчас же удовлетворили бы моему любопытству. Нечего бояться тех, кто вас любит.

– Вы очень скоро заговорили о любви, милостивый государь, сказала молодая женщина, погрозив ему пальцем.

– Это потому, что любовь скоро пришла ко мне и в первый раз, а мне нет еще двадцати лет.

Молодая женщина взглянула на него украдкой.

– Послушайте, я попал на след, сказал д’Артаньян. – Назад тому три месяца, я едва не вышел на дуэль с Арамисом за платок, похожий на тот, который вы показывали женщине, бывшей у окна; точно с такими же метками, это я знаю наверное.

– Милостивый государь, сказала молодая женщина, – клянусь вам, вы утомляете меня вашими вопросами.

Но вы, вы так благоразумны, подумайте, что если вас задержат с этим платком и отнимут его у вас, не подвергаетесь ли вы опасности?

– Отчего, разве на нем не мои начальные буквы: К. Б., Констанция Бонасиё.

– Или Камилла де-Буа Траси.

– Молчите, еще раз прошу вас, молчите. Если вас не останавливают опасности, которым я подвергаюсь, подумайте о тех, которым вы можете подвергнуться.

– Я?

– Да, вы. Если вы будете продолжать знакомство со мной, то можете попасть в тюрьму, а может быть, лишитесь жизни.

– В таком случае я вас никогда не оставлю.

– Именем неба умоляю вас, уйдите, сказала молодая женщина, сложа руки; вот бьет полночь; это час, в который меня ожидают.

– Сударыня, отвечал молодой человек, кланяясь, – я не могу ни в чем отказать, когда меня просят таким образом; будьте спокойны, я ухожу.

– Вы не будете следовать за мной и подстерегать меня?

– Я сейчас же иду домой.

– О, я знала, что вы благородный молодой человек, сказала г-жа Бонасиё, протягивая ему руку и хватаясь другою за молоток маленькой двери, едва заметной в стене.

Д’Артаньян взял протянутую ему руку и горячо поцеловал ее.

– Ах, лучше бы было мне никогда не видеть вас, сказал д’Артаньян, с наивной грубостью, которая часто больше нравится женщинам, нежели жеманная вежливость, потому что она высказывает всю глубину мысли и доказывает, что чувство взяло верх над рассудком.

– А я, отвечала г-жа Бонасиё почти ласковым голосом, пожимая руку д’Артаньяна, не выпускавшего ее руки, – я не сказала бы этого: что потеряно сегодня, то может быть найдено после. Кто знает? может быть, когда я буду свободна, то и удовлетворю вашему любопытству.

– И любви моей? спросил д’Артаньян с восторгом.

– О, в этом отношении я не хочу ничего обещать; это будет зависеть от чувств, которые вы мне внушите.

– А теперь…

– Теперь я чувствую к вам только признательность.

– О, вы слишком прекрасны, сказал д’Артаньян печально, – и употребляете во зло мою любовь.

– Нет, я только пользуюсь вашим великодушием. Но, поверьте, что некоторые услуги не забываются.

– О, вы делаете меня счастливейшим из людей! Не забывайте этого вечера, не забудьте этого обещания!

– Будьте спокойны, в свое время и в своем месте я вспомню все. Ну, идите же, идите, умоляю вас. Меня ждали ровно в полночь, и я уже опоздала.

– Разве пятью минутами.

– Да, но в некоторых обстоятельствах пять минут все равно, что пять веков.

– Да, для влюбленных.

– А кто же вам сказал, что я не имею дела с влюбленным.

– А, так это мужчина вас ожидает, Сказал д’Артаньян, – мужчина!

– Ну, вот, опять начинается рассуждение, отвечала г-жа Бонасиё с полуулыбкой, смешанной с некоторым признаком нетерпения.

– Нет, нет, я ухожу; я вам верю и хочу, чтобы преданность моя была полная, хотя бы она походила на глупость. Прощайте, прощайте!

И потом, как будто чувствовал себя не в силах спокойно оставить руку, которую держал, он удалился бегом, между тем как г-жа Бонасиё сделала, как и в ставню, три ровные медленные удара; добежав до угла улицы, д’Артаньян обернулся: дверь отворилась и опять заперлась, хорошенькая лавочница исчезла.

Д’Артаньян продолжал свой путь, он дал слово не подсматривать за г-жей Бонасиё, и если бы ее жизнь зависела от того места, куда она пошла, или от того лица, кто должен был провожать ее, д’Артаньян возвратился бы домой, потому что он это обещал ей. Пять минут спустя он был в улице Могильщиков.

– Бедный Атос, рассуждал он, – он не узнает, что это значит. Или он уснул, ожидая меня, или возвратился домой и там узнал, что приходила женщина. Женщина у Атоса! Впрочем, продолжал д’Артаньян, – и у Арамиса тоже была женщина. Все это очень странно, и мне очень хотелось бы знать, чем все это кончится.

– Худо, худо кончится, отвечал голос, по которому молодой человек узнал Планше; в это время рассуждая вслух сам с собою, как обыкновенно бывает с людьми очень занятыми, он вошел в аллею, оканчивавшуюся лестницей, которая вела в его комнату.

– Как, худо? что ты хочешь этим сказать, глупец? спросил д’Артаньян, – Что же такое случилось?

– Много несчастий.

– Какие?

– Во-первых, Атос арестован.

– Арестован! Атос! арестован! за что?