- Только мы въедем в город, я повезу домой Еву, ты же поезжай к себе и приготовь ванну, но не горячую. И поставь чайник. У тебя есть ромашка? Нужно будет заварить.

   Он отдавал мне наставление так холодно, что я не могла не послушать. Калеб внимательно посмотрел на меня, будто проверяя, слушаю ли я его. Его указательный палец поднялся так быстро, что я, и моргнуть не успела, как он щелкнул меня по носу.

   - Ты заснула?

   - Думаешь, это хороший способ проверить? - потирая нос, огрызнулась я. Калеб самодовольно до тошноты улыбнулся. Ну как так может быть? В один момент я готова его расцеловать, в другой мне хочется съездить по его красивому лицу. Какая-то странная реакция. А мне всегда казалось, что беременные должны быть добрее. Видимо это не про меня.

   - Встретимся у тебя, - направившись к своей машине, бросил он, и добавил, открывая дверцу со стороны водителя, - и, пожалуйста, не потеряйся опять.

   Ха-ха-ха! Я раздраженно села за руль, кровожадно думая, не боднуть ли его машину. Но такие мысли теплились во мне лишь несколько мгновений, а потом я вспомнила, что в машине Ева и Бет.

   Двигаясь за машиной Калеба по ночной дороге, я думала, как лучше всего вести себя с ним? Молчать - это не про меня, к тому же он сразу же напомнит, что мы заключили мир и дуться не красиво, а я не привыкла изменять своим обещанием. Огрызаться - вряд ли с ним такое возможно. Он не меньше моего может быть саркастическим, он скажет мне что-либо обидное, и я не сдержусь, зарыдаю - мои гормоны подведут меня. Как же себя вести? Лучше всего быть такой, как есть. Почему я должна меняться?

   Только мы въехали в город, джип Калеба свернул в центр, а я поехала по дороге, ведущей к моему дому. Если днем дорога была ужасной, то ночью ехать по ней было просто кошмарно. Как я не въехала ни в одно дерево, удивляло меня саму. От резких скачков на ямах заболело в боку, я даже немного испугалась. Родить прямо сейчас в машине, представлялось мне не самой веселой перспективой.

   Когда я вошла в дом и села, лишь тогда поняла, насколько устала. Немалых сил мне стоило встать и сделать все то, о чем сказал Калеб, и даже кофе для себя, чтобы дождаться его приезда. Но, вернувшись в кресло с кофе, я так и не сделала ни одного глотка. Через мгновение меня будили прохладные руки Калеба, вновь изменившие свою температуру. Значит, после солнечного дня он снова приходил в себя. Приду ли в себя и я хоть когда-то? Маловероятно, если его глаза будут все также испытующе и очаровывающе смотреть на меня!

   - Прости, но я не могу быть с ней в ванне, мне нужна твоя помощь.

   Калеб присел передо мной и, придерживая мою голову, таким же жестом, как и с утра, внимательно смотрел на меня.

   - Ты проснулась?

   Я утвердительно кивнула и нагнулась к столику за кофе, бесцеремонно вырываясь из его рук. На диване полулежала Бет и пила из кружки, видимо приготовленный мной настой ромашки, ее трясло, и вид у нее был болезненный. Я сделала два глотка и сразу же почувствовала себя лучше, хотя, возможно, это присутствие Калеба так повлияло на меня.

   - Пошли.

   Я поднялась на ноги и двинулась вперед, показывая Калебу дорогу в ванну. Но, зайдя во внутрь, удивленно застыла. Что-то я не помнила, что набирала ванну, хотя должна была, по просьбе Калеба. Значит, я проспала достаточно долго, чтобы он успел заняться этим. Калеб зашел следом и, усадив Бет на стул, вышел. Я присела перед ней и радостно отметила осознанный взгляд.

   - Ты должна мне помочь, а то я сама не смогу.

   Бет лишь кивнула. Вдвоем мы быстро избавили ее от одежды, оставив лишь белье, и она залезла в ванну. Так как Бет все четко начала соображать, главное было следить за тем, чтобы она не заснула. Мы не говорили, но я немного напевала, так лучше было заставить ее бодрствовать. Минут через десять, когда ее перестало трясти, я помогла ей вылезти и, закутав в огромнейшее полотенце, позвала Калеба.

   Он появился почти мгновенно.

   - Отнеси ее в комнату рядом с моей, - попросила я, и только потом подумала - откуда он знает, где находиться моя комната, но он безошибочно пошел туда, куда я ему сказала.

   Пока Калеб относил Бет, я сбегала к себе за комплектом совершенно нового белья, купленного еще в Чикаго, но одеть его я не могла - все стало мне малым (а что еще не стало мне малым?). Мы оставили Бет переодеваться, но чтобы не оставаться с Калебом наедине, я пошла вниз на кухню за тазиком. Жизнь рядом с Пратом многому меня научила, и жаль, что в таком состоянии, как Бет, я оказывалась слишком много раз. Я так же налила еще кружку настойки - от нее Бет должно становиться лучше.

   Калеб, увидев меня с тазиком и кружкой, немало удивился, видимо такое ему в голову не приходило. Когда мы вошли, Бет уже лежала под одеялом. На мой взгляд, Бет под одеялом снова начала бить дрожь. Оставался, конечно, вариант, что дрожь бьет одеяло, а не Бет, но такая ерунда могла прийти только моему паникующему мозгу, при мысли, что скоро мы останемся с Калебом почти наедине!

   На миг ее глаза открылись и она, тяжело ворочая языком, спросила:

   - Ты звонила маме?

   - Да, тебя укачало, и ты заснула в моей машине, так что ночуешь у меня. А с утра мы обязательно должны быть на службе.

   Ее веки задрожали и она улыбнулась:

   - Спасибо... за все...

   - Скажешь завтра, когда будешь будить меня на службе.

   - Непременно.

   Не знаю, заснула ли Бет, но выглядела она намного лучше, чем прежде. Дрожь все еще оставалась. Даже в таком ужасном состоянии, Бет все равно выглядела красиво. Может у нее какой-то особый ген, отвечающий за красоту? Да... меня явно обделили.

   Я поставила рядом с кроватью тазик, а на тумбочку чай и вышла следом за Калебом. Дверь мы закрывать не стали - мало ли чего.

   - Ей уже не так плохо, - отметил Калеб, как только мы спустились вниз.

   - Думаешь? - усмехнулась я, - завтра ей будет намного хуже.

   - Откуда ты столько знаешь? Например, про тазик? - его интерес был неподдельным. Он не стал садиться в кресло, так как я, а взялся растапливать камин, за что я была очень благодарна. Дом, нечего говорить, красивый, и наверняка летом в нем очень хорошо, но не сейчас. Только начался октябрь, и в доме было холодно вечерами, и навряд об этом подумали Самюель и Терцо, уезжая. Холод им был не страшен, в отличие от меня.

   - Брат отца, Прат, часто жил с нами, - нехотя отозвалась я, поджимая под себя ноги. Мне не хотелось рассказывать о том, чем я не гордилась, - Он человек своеобразный,... если не сказать иначе...

   - Говори, как есть, - Калеб все свое внимание обратил на камин, так как с огнем ему нужно было быть осторожным. Все-таки есть справедливость! На свете существуют вещи, которых боится Калеб. Огонь не грозит ему смертью, а вот оставить ожоги и принести боль может. Мелочно с моей стороны, зато приятно.

   Я как зачарованная смотрела на его широкую спину, не понимая, что рассказываю то, о чем никогда, никому не говорила.

   - Эгоист, который не знает мер, хотя и обладает совестью, и способен любить, но не уживаться с теми, кто ему близок, - как могла точней, охарактеризовала Прата я.

   - Ты так же думаешь и обо мне? - на миг мелькнул веселый взгляд.

   - Нет, - протяжно отозвалась я, - по крайней мере, уже нет.

   Разве могла я так думать, видя его действия в отношении друзей? Он мог любить и мог быть верным, и не был законченным эгоистом, хотя все-таки эгоистом он был.

   - Продолжай, - будто извиняясь за то, что перебил меня, Калеб сделал величественный поклон в мою сторону, его глаза блестели странным светом. Могла ли я поверить, что этому юноше вовсе не девятнадцать, а восемьдесят три года? Каким веселым он был теперь, ничего похожего на того Калеба, с каким я познакомилась недавно, и только его магнетизм оставался неизменным.

   - Так вот, напоил он меня в первый раз, лет эдак в двенадцать, вот тогда мне действительно было плохо, он так испугался, - я не могла вспоминать это без улыбки, особенно Терцо мечущегося по комнате, словно тигр и обещающего убить брата, если тот, для начала, вернется. - В четырнадцать он снова несколько раз меня напоил, но уже достаточно в меру, эксцессов не происходило, и мне, безусловно, было плохо также, как теперь Бет. Тогда его это очень веселило. Еще он первый, кто дал мне попробовать сигареты. Я не воспринимала все всерьез, тоже думала, что это смешно, пока не поняла какой же он безответственный. Ричард еще один пример его эгоизма, - я с нежностью вспомнила брата, - он его незаконнорожденный сын, которому все время помогал Терцо. Ричард был счастлив, стал бухгалтером в поместье моего отца, но когда Терцо встретил Самюель, Прат заскучал и обратил Ричарда, в качестве компании для себя. Как он оправдывался - не мог представить себе, что будет жить с какой-нибудь кудахтающей курицей, как брат.