— Спасибо. Но, боюсь, Том ушел.
— Что? — скорее, устало, чем удивленно воскликнула Кельда.
Похоже, она и не ожидала, что вечер закончится благополучно и все пройдет гладко.
Бока провел ладонью по седеющей шевелюре и внимательно посмотрел сначала на нее, потом на меня, как будто решая, можно ли нам доверять. Пригласив нас в дом, он, однако, так и остался стоять в проходе.
— Минут пять назад у моей двери появился какой-то человек. Когда я вышел поговорить с джентльменом, Том, наверное, решив, что злоупотребляет моим гостеприимством, вылез в окно и исчез.
— Этот человек представился?
— Нет, не представился.
— Пожалуйста, расскажите мне о нем. Все, что помните.
Кельда взяла инициативу в свои руки и не давала мне вставить и слово.
Бока кивнул, а когда заговорил, я был очарован его спокойствием, взвешенностью каждого слова, глубиной интонаций. Впечатление было такое, что он декламирует выученный наизусть текст.
— Это худощавый мужчина в новых джинсах и серой, без узора, рубашке. На всем следы грязи. И… — Бока помолчал, подыскивая подходящее выражение, — у него лягушачьи глаза.
— Лягушачьи глаза?
— Да, они у него такие выпученные, навыкате. Как у лягушки. И… о да! — С этим «о да» тон голоса моментально изменился с тенора на баритон. — У него пороховые ожоги на голове.
— Где именно? — моментально спросила Кельда.
Я так и не понял, почему месторасположение пороховых ожогов так важно.
Бока поднял руку, расставил средний и указательный пальцы и приставил их к голове — средний в правом верхнем углу лба, на границе волосяного покрова, второй чуть ниже и ближе к правому виску.
— В этих местах, мэм.
— Почему вы решили, что это именно пороховые ожоги? — не отступала Кельда.
— Потому что это были пороховые ожоги и еще потому, что от него пахло порохом. Мне хорошо знаком этот запах.
— Вы можете описать его? Этого человека? Сильный, с мощными, как… как вон те поленья, бицепсами? — Она указала на аккуратную стопку поленьев в нескольких футах от крыльца. Каждое из них было примерно шести-восьми дюймов в диаметре.
— Нет, мэм, я не назвал бы его сильным. Скорее наоборот.
— Высокий? Худой?
— Да, довольно высокий, но пониже доктора.
Бока коротко взглянул на меня и слегка наклонил голову.
— Волосы? Длинные, короткие? Какие?
— Короткие. Зачесаны назад.
Я уже догадался, что, задавая вопросы, Кельда имеет в виду вполне конкретного человека. Но возможно ли это? Или Том сообщил ей что-то такое, о чем не рассказал мне?
— Он назвал себя?
— Нет. Только сказал, что заблудился, и попросил разрешения воспользоваться телефоном. При этом он пытался заглянуть в дом.
— Он был вооружен?
Бока убрал руку за спину, достал что-то из заднего кармана брюк и предъявил нам. На его широкой ладони пистолет казался игрушечным.
— Это было у него в кобуре на лодыжке. Я немного занервничал и забрал пистолет себе.
— Забрали у него пистолет? Вот так взяли и забрали?
— Я немного знаком с боевыми искусствами, мэм. Ничего особенного, пришлось лишь помочь ему потерять равновесие. Все остальное не составило большого труда. Как я уже сказал, он не слишком физически сильный человек.
— Я могу забрать у вас оружие? Не возражаете?
— Ничего не имею против.
Она взяла пистолет, проверила, заряжен ли он, и положила в сумочку.
— Где сейчас этот человек?
— После того как я обезоружил его, он вывернулся и убежал в лес. Похоже, не собирался никуда звонить.
— А Том? У него есть оружие?
Прежде чем ответить, Бока внимательно посмотрел на Кельду, как будто искал в ее лице что-то особенное. Может быть, уверенность. Потом сказал:
— У него с собой ружье, мэм.
Воспользовавшись паузой, я поспешил вмешаться в разговор.
— Бока, нам нужно знать все, что рассказал вам Том. Можете уделить нам несколько минут?
Кельда покачала головой.
— Я должна найти Тома. Иначе будет поздно. — Она взглянула на Боку: — Я приехала сюда на чужой машине. Можете одолжить мне фонарик?
Мне очень хотелось спросить, что она имела в виду, когда сказала «иначе будет поздно», но тут Бока кивнул:
— Да, мэм.
А потом Кельда взяла фонарик и, не говоря ни слова, вышла в ночь.
Сделав несколько шагов, Кельда повернулась и, обратившись ко мне, попросила никуда не звонить и не звать никого на помощь.
Мне это не понравилось, но когда я открыл рот, собираясь предъявить свои аргументы, она сказала:
— Вы не обо всем знаете, Алан, поэтому не усугубляйте ситуацию.
Я едва не рассмеялся.
В доме Боки была всего одна комната. Ниша в задней ее части служила ванной; за полупрозрачной шторой просматривалось дорогое современное оборудование. Одну стену целиком занимали книжные полки. Дорогих книг я не заметил — в основном дешевые, в бумажных обложках. И все по крайней мере открывали. Единственным источником света была лампа на тумбочке у кровати.
Подбросив в стоящую в углу печь дров, Бока указал на стул:
— Пожалуйста, садитесь.
Я сел к деревянному столу. Бока опустился на край кровати. Кровать была аккуратно застелена. Не знаю почему, но мне это показалось странным. Не думаю, что я стал бы заправлять постель, живя в одиночестве на полдороге к небу.
Наверное, он заметил, что я смотрю на лампу.
— У меня на крыше установлены панели солнечных батарей. А на всякий случай есть бензиновый генератор. Я много читаю. Слушаю джаз. Если не считать этого, электричество мне не так уж и нужно. А согреться можно и дровами. Их здесь хватает.
— Здесь очень красиво.
— Да. Вы сломали руку?
— Споткнулся о собаку. Я немного неуклюжий.
Его взгляд смягчился.
— Вы ведь психолог, да? Так сказал Том.
— Да, сэр. Точнее, психотерапевт.
Бока подался вперед:
— Том… он психически неуравновешенный? Поэтому он…
Мне не хотелось, чтобы этот приятный человек задавал вопросы, на которые я не мог ответить. Прежде чем Бока успел продолжить, я поднял руку.
— Том рассказал вам, что с ним случилось?
— Можно и так сказать. Кое-что я уже знал. Бывая в городе, я читаю газеты. Том рассказал кое-что.
— Да, ему через многое пришлось пройти. А когда человек через многое проходит, это так или иначе сказывается на нем.
Мои слова подействовали на него совершенно неожиданно — Бока вздрогнул, как от удара. Восстановив самообладание, он медленно закатал рукава рубашки. Сначала левый, потом правый. У локтя я увидел татуировку. Совсем простую. Черные, в дюйм высотой, римские цифры — «IX–XI». Под каждой — вытянутая, словно стекающая, ярко-красная слеза.
Мне вдруг стало трудно дышать, как будто к сердцу подвесили гирю. Я сглотнул подступивший к горлу комок и кивнул, не сводя глаз с мускулистой руки этого достойного, сдержанного человека, который, не сказав ни слова, прочитал мне, может быть, самую драматичную главу своей жизни.
— Вы ведь недавно в Колорадо, Бока?
Он чуть улыбнулся.
— Да. Да, сэр. Я здесь меньше года. Когда-то я жил… на восточном побережье.
Вспомнив его рассказ о человеке с пистолетом, я спросил:
— Полицейский?
Он покачал головой.
— Пожарный?
Он кивнул.
«О Господи!» — подумал я.
Бока не для того проехал две трети страны и уединился в домике на высоте девяти тысяч метров над уровнем моря, чтобы какой-то чужак расспрашивал его о причинах добровольной ссылки. По крайней мере я так решил. Можете назвать это интуицией.
— Том не сумасшедший. Он лишь пытается приспособиться к новым условиям. После того что случилось с ним в последние дни, ему придется кое в чем начинать сначала.
Мне показалось, что Бока немного расслабился.
— Вы ведь не уверены в нем, верно?
— Не понимаю, о чем вы.
Конечно, я прекрасно все понял, но не хотел отвечать на этот вопрос.
Бока не стал притворяться, не стал ходить вокруг да около. У меня сложилось впечатление, что если он когда-то и умел исполнять этот танец, все необходимые движения вылетели у него из головы еще до того, как успела осесть пыль 11 сентября.