Она переменила позу, взъерошила волосы и снова откинулась на спинку стула и положила правую ногу на левую. Потом улыбнулась, рассмеялась и сказала:

— Из всех, кого я знаю, Джонс первой начала брить лобковые волосы. Объяснила, что это ее артистический манифест. — Кельда покачала головой и снова улыбнулась. — Иногда, когда мы бывали где-нибудь вдвоем, например, в гостях или в ресторане, она заводила меня в туалет или просто за угол и расстегивала брюки или задирала юбку и говорила: «Ну, что ты об этом думаешь, Кельда? Разве это не лучшее мое произведение?»

Стоило Кельде заговорить о подруге, как глаза у нее очаровательно заблестели. Воспоминание о выбритом лобке Джонс словно осветило ее изнутри.

— Не знаю, зачем я вам это рассказала, но… вот такой была Джонс. Всегда на шаг впереди остального мира, всегда… немного в стороне. Вам приходилось видеть людей, у которых с лица как будто никогда не сходит улыбка? Они кажутся такими… не знаю, не похожими на остальных. У большинства из нас нормальное лицо, иногда мы улыбаемся, верно? Джонс была другая. Ее нормальное лицо — это улыбка полумесяцем, и только иногда она заставляла себя закрывать рот и неулыбаться. Как бы вы себя ни чувствовали, заканчивалось все тем, что вы тоже начинали улыбаться. Когда дела обстояли плохо, когда сгущались тучи, от нее все равно исходил свет. Ей всегда удавалось разогнать тьму и отыскать выход там, где вы видели только тупик.

Кельда снова сменила позу, скрестила руки на груди, сжала пальцы. Я не думал, что все это проявления сопротивления физической боли. Она готовилась к тому, что собиралась сказать мне, и это имело прямое отношение к Джонс и к ней самой.

Что? Я не знал. Поэтому ждал.

— А потом она взяла и умерла. Джонс взяла и умерла. С тех пор я уже никогда не была прежней. Мы почти потеряли связь, когда я уехала в Австралию. Наверное, обиделась, что я вот так легко собралась и уехала на край света. Бросила ее. А я думала, что это полная глупость. Для меня Австралия была невероятной удачей, возможностью побывать за границей, увидеть мир. Джонс же из-за своих страхов не могла ткнуть пальцем в карту, собраться и уехать. Но мы не ссорились, не ругались. Ничего подобного. В первые недели обменялись парой писем, а однажды я даже позвонила ей, но не учла разницу во времени и разбудила. Находясь в Австралии, я как-то нечасто задумывалась о наших отношениях. Мне казалось, что, когда я вернусь в Денвер, у нас все будет по-прежнему, что мы все равно остаемся лучшими подругами.

Кельда замолчала.

— А потом она взяла и умерла, — сказал я.

Она вздохнула.

— Я узнала об этом только после возвращения в Денвер. За месяц или два до отъезда из Австралии мне пришло письмо. Даже не письмо, а записка с новым адресом. Джонс сообщала, что перебирается на Гавайи, в Мауи, где было что-то вроде кооператива художников. Там она могла посвятить живописи все свое время. Меня эта новость не то что удивила, а просто шокировала — я и представить не могла, что Джонс отважится на такую перемену образа жизни. Но я подумала: что ж, отлично, загляну к ней на обратном пути, когда закончу дела в Сиднее. Послала ей открытку или что-то в этом роде, предупредила, что могу вот-вот появиться, так что пусть не пугается. Ждала ответа, но Джонс не написала, не позвонила, и, когда подошло время, я сразу улетела домой, без остановки на Гавайях.

Уже перед самым отъездом я снова попыталась связаться с ней и написала письмо, но оно вернулось. Прилетев наконец в Денвер, я сразу позвонила ее родителям в Нью-Хэмпшир, чтобы выяснить, где ее можно найти. И только тогда узнала, что Джонс умерла на Мауи пару месяцев назад.

— Что с ней случилось? — спросил я.

— Вы знаете Мауи?

— Нет.

Несколько лет назад я побывал на Гавайях, но на Мауи не задержался.

— Своей формой остров напоминает земляной орех. Джонс жила в холмистой части, неподалеку от городка Пайа, на той части перешейка, где туристы обычно не задерживаются надолго. Пайа представляет собой нечто вроде старого ковбойского городишки, населенного стареющими хиппи, молодыми хиппи и серфингистами. Художников там тоже хватает. В общем, люди там живут, а не работают на индустрию туризма. Джонс могла встретить там настоящих друзей, ей там наверняка понравилось.

Я ждал, раздумывая о том, к чему этот урок географии.

— Как она умерла? Упала. Свалилась со скалы. Однажды вечером отправилась на велосипеде по дороге в Хану. Дорога проходит через скалы, и Джонс каким-то образом сорвалась, упала на камни и разбилась насмерть. Ударилась головой.

Я так и не понял необходимость урока географии и уже собрался спросить Кельду, когда она заговорила:

— На окраине Пауи, на склоне холма над Тихим океаном, есть чудесное старое кладбище. Тихое местечко на границе полей сахарного тростника. Несколько могил, с десяток крестов. Там ее и похоронили. В той части Мауи ветры дуют почти все время; с океана как бы исходит постоянная мощная сила. Это не какой-то бриз, а самый настоящий ветер. Через несколько лет после ее смерти, уже закончив Академию ФБР и вернувшись в Денвер, я отправилась туда, на Гавайи, и провела несколько дней в Пайа. Три или четыре раза я ходила на ее могилу. В ясный день берег, по которому она ехала в день смерти, виден даже с кладбища.

Знаете, меня это все тронуло. Кладбище, скалы, океан, ветер. Ветер напоминал Джонс. Своей силой. Своей энергией. С тех пор каждый раз, вспоминая Джонс, я чувствую, как ветер гладит кожу. Для меня это как бы знак того, что она пришла, что она смотрит на меня.

— Вы летали на Гавайи попрощаться?

Едва спросив, я уже пожалел о своей импульсивности. Мой вопрос предопределил ее ответ.

— Да. Попрощаться. Попросить прощения. И удостовериться, что она лежит там, где надо.

— И как? Она лежит там, где надо?

Кельда кивнула.

— Да, да, да, — прошептала она.

— Вы упомянули, что летали на Мауи попросить прощения?

— Да. За то, что не писала, не звонила, не была ей настоящим другом, за то, что не смогла быть рядом, когда она отправилась на ту велосипедную прогулку.

— Я не совсем понял последнее. Вы хотели попросить прощения за то, что не были рядом, когда она отправилась на велосипедную прогулку?

— Вы бы знали Джонс. Если бы я находилась в Денвере, когда она решила переехать на Гавайи, она обязательно попросила бы меня отправиться туда с ней. А если бы я отказалась, Джонс бы тоже не поехала. Она боялась. У нее была фобия, невроз страха. Страхи во многом определяли ее жизнь. Джонс боялась высоты, боялась огня, боялась громких звуков. Все время тревожилась из-за того, что кто-то может проникнуть в ее квартиру. Даже в Денвере замков у нее было не сосчитать, столько я ни у кого не видела. То же и с электричеством — она постоянно проверяла электропроводку, электроприборы, опасалась короткого замыкания. Я не раз видела, как она ходила по комнатам и обнюхивала розетки, полагая, что учует запах дыма. А молнии! Господи, летом я не могла ходить с ней по улицам, если на горизонте висело хоть одно облачко. Однажды Джонс сказала, что, если бы не эти страхи и не пара лишних веснушек, она была бы образцом совершенства. Не думаю, что она сказала это из самодовольства. Нет. По-моему, Джонс давала понять, что на каком-то уровне чувствует себя ущербной и несчастной из-за своих страхов.

Ниточек в этой истории было много, и за какую из них потянуть, я не знал и положился на удачу.

— Пусть ваша подруга боялась летать, однако ж ей хватило смелости сесть на самолет до Гавайев и отправиться в совершенно незнакомое место. Одной. Так?

— Да, так.

— Это вас не удивило?

— Меня многое удивило. Все. Джонс не была независимым человеком. Иногда я думала, что ее поведение, манеры рассчитаны на то, чтобы притягивать людей, привлекать все новых знакомых, чтобы рядом все время кто-то был. Люди быстро уставали от ее страхов и уходили. Из-за одних страхов она не могла делать это,из-за других не желала делать то.И так всегда. С ней постоянно что-то происходило. Она быстро заводила друзей и так же быстро их теряла. Мужчины влюблялись в нее мгновенно, но не задерживались. — Кельда покачала головой. — Рядом с ней все сгорало. Собрать вещи и улететь в незнакомое место, где ее не ждут? Это не Джонс. Страх был ее якорем. Он удерживал ее на месте, придавал ее жизни своеобразную стабильность. И я совершенно уверена, что она никуда бы не уехала, если бы я осталась в Денвере, а не отправилась в Австралию. Я бы ее отговорила.