– Медам и месье, экипаж приветствует вас на борту лайнера компании «Эр Франс». Наш самолет выполняет рейс Лондон – Париж. Полет будет проходить на высоте десяти тысяч метров над уровнем моря, – ослепительно улыбаясь, произнесла стюардесса Николь, как значилось на беджике, приколотом к ее строгому синему пиджаку. – Желаем вам приятного полета.

Слова она выговаривала медленно и тщательно, как если бы наперед знала, что не все сидящие перед ней в совершенстве владеют французским языком. Впрочем, так оно и было на самом деле.

– Простите, вы впервые летите во Францию? – спросил свою соседку пассажир, расположившийся в первом ряду.

– О нет. Франция – моя родина, и я возвращаюсь домой, – ответила девушка лет двадцати трех – двадцати пяти с длинными русыми волосами, собранными в хвост, и с живыми темно-серыми глазами. – А вы, месье?..

– Извините, я не представился, – спохватился ее собеседник и, чуть склонив голову, произнес: – Патрик Беранже, предприниматель. И хотя по роду деятельности мне пришлось объехать чуть ли не весь мир, в вашу страну я направляюсь первый раз.

– Но как же так? У вас же явно французская фамилия, – удивилась девушка.

– О, она досталась мне по наследству от отца, который был уроженцем Марселя, но две трети своей жизни прожил в Лимерике, в Ирландии, – пояснил месье Беранже. – Моя мать оттуда родом, и она наотрез отказалась покидать родину, давая согласие выйти замуж за моего отца.

«А ведь он действительно мог быть сойти за ирландца», – подумала девушка, глядя на рыжеватые волнистые волосы соседа, едва заметные веснушки и густые светлые ресницы, обрамляющие глаза цвета орехового масла, как любят говорить в подобных случаях американцы. Ресницы были почти незаметны, когда он смотрел прямо, и тогда взгляд молодого человека казался каким-то незамутненным и беззащитным. Но стоило ему чуть опустить веки и склонить голову набок, как его лицо приобретало насмешливое выражение, а ресницы, словно солнечные лучики, отходили от глаз. «Просто душка, – признала она. – И так похож на моего обожаемого Роберта Редфорда, с ума сойти можно!»

– Ой, – смутилась девушка, по наступившему молчанию поняв, что настал ее черед говорить. – А меня зовут Натали, Натали де Канту. Я виконтесса, – скромно потупившись, представилась она, но тут же, расплывшись в победной улыбке и вскинув на собеседника глаза, добавила: – У нас фамильный замок на Луаре. Не такой роскошный, конечно, как белоснежный Шеверни, который одно время принадлежал Диане де Пуантье…

– Де Пуатье, – тихо поправил ее Патрик.

– Естественно, де Пуатье, – с вызовом ответила Натали. – Я просто оговорилась, неужели не понятно? Так вот, наш замок не Шеверни, но тоже очень красивый. С четырьмя угловыми башнями и со рвом, через который перекинут подъемный мост. Правда, теперь во рву нет воды и он зарос густой травой. Зато в кабинете на стенах красуются пейзажи самого Гюбера Робера и стоит мебель эпохи классицизма. А в главной гостиной над камином висит портрет моей прапрабабушки кисти самого Жана-Оноре Фрагонара. Вот!

Так и казалось, что, довольная перечислением фамильных сокровищ, она высунет язык, как бы придавая этим подростковым жестом весомость всему произнесенному ранее.

«Виконтесса просто прелесть, – не мог не признать Патрик. – Она сама непосредственность и открытость… но явно до известных пределов. Как удачно, что судьба свела нас здесь, а то я мог бы и не обратить на нее внимания. Что было бы крайне досадно, поскольку…»

Он так и не сумел довести до конца мысль, почему более близкое знакомство с этой девушкой предпочтительнее общения, ограничивающегося простыми словами привета и фразами чисто утилитарного содержания. В разговор вступил солидный мужчина в дорогом, хорошо сшитом костюме и в шелковом полосатом галстуке – член совета директоров крупного лондонского банка Джеймс Коллинз.

Финансист сначала посмотрел на стюардессу, словно спрашивая у нее разрешения заговорить, и, получив подбадривающий кивок, с достоинством произнес:

– Я тоже первый раз лечу во Францию. Париж – столица Французской Республики. Там есть Лувр – крупнейший музей мира, где хранится знаменитая «Джоконда» кисти Леонардо да Винчи; площадь Звезды с Триумфальной аркой в центре, под которой находится Могила Неизвестного Солдата; Елисейские Поля…

– А еще «Мулен Руж» и пляс Пигаль, – прошептал на ухо своей соседке рыжеволосый молодой человек и на чистом русском языке добавил: – Как насчет того, чтобы после глубокого «погружения во французский» благополучно всплыть на поверхность и бросить якорь в каком-нибудь симпатичном местечке неподалеку?

Глаза девушки обрадованно расширились, и она энергично тряхнула головой:

– С удовольствием!

– Медам и месье, прошу вас не отвлекаться! – раздался громкий голос «стюардессы», и урок французского языка продолжился…

Двери конференц-зала распахнулись так неожиданно, что Вениамин Диктов едва успел отпрянуть от секретарши Альбины, с которой мило общался, чуть ли не вплотную придвинув к ее лицу свою гладко выбритую обаятельную физиономию.

В приемную высыпала горстка сотрудников фирмы, занимающихся изучением иностранного языка.

– Салют, погруженцы! – поприветствовал их Вениамин и шагнул навстречу.

– Сколько лет, сколько зим!

– Кого мы видим на этой картинке! Диктов собственной персоной!

– И тебе салют, дружище!

– Как поживаете?

– Что привело тебя к нам?..

Вениамин Диктов – в недавнем прошлом муж одной из преуспевающих сотрудниц фирмы – еле успевал отвечать на приветствия и вопросы. Он всегда и везде был своим человеком. А что касается представительниц прекрасного пола, так они млели от одного только взгляда его серо-голубых, с мечтательной поволокой глаз. И Венчик отвечал взаимностью им всем без исключения, невзирая на их возраст, внешние данные и семейное положение. Правда, одним чисто платонически, тогда как у других был шанс рассчитывать и на нечто большее[1].

Катастрофу могло предотвратить лишь благоразумие означенных особ, ибо всем хорошо было известно, что, однажды попав в тенета семьи и брака, Венчик поклялся впредь не допускать подобных ошибок. Не его это предназначение – хранить верность одной-единственной женщине, когда вокруг полно юных прелестниц, чаровниц чуть постарше и шикарных особ бальзаковского возраста…

– Боже, Тиночка, неужели это ты? – вскричал Вениамин, увидев «виконтессу», и на правах старого приятеля заключил ее в объятия. Далее последовал троекратный поцелуй, вызвавший гримасу легкого неудовольствия на лице Альбины.

– Вениамин, отпустите, пожалуйста, мою подругу. Вы же ее смутили своей прямо-таки африканской страстностью, – произнесла секретарша, желая шуткой прервать затянувшееся и слишком теплое, на ее взгляд, приветствие.

– Да брось ты, Бина. Мы же с Тиночкой, можно сказать, породнились год назад. Не так ли? – спросил он и поглядел на девушку, щеки которой и впрямь покрылись румянцем смущения.

Та неуверенно пожала плечами. Действительно, бывшая жена Вениамина приходилась ей родственницей. И на свадьбе Александры, где Тина выступала в роли главной подружки, они с Венчиком целовались, и не раз. Но того вроде как требовала сама церемония, она же оправдывала и некоторую вольность в общении. Сейчас же все было по-другому. Прошел как-никак почти год со дня того знаменательного события, и они встречались не сказать чтобы часто, особенно в последние полгода.

– Даже не знаю, что ответить, – тихо произнесла девушка.

Вениамин понимающе усмехнулся и, еще раз прижав Тину к своей груди, отпустил. Тем временем большинство собравшихся в приемной разошлись по своим делам, благо была пятница и у всех имелись свои планы на вечер. Остались лишь четверо: секретарша Альбина; Вениамин Диктов – по паспорту Николай Николаевич Венедиктов – продюсер и мужчина с горячим любящим сердцем; Валентина, около года назад поступившая на работу к его бывшей жене Александре и сыгравшая большую роль во всех изменениях, произошедших в жизни последней; и рыжеволосый симпатичный парень лет тридцати, которого Венчик видел впервые.