Там струился небольшой ручей, возле которого я увидел старое кострище. Когда я заметил его, то натянул поводья и остановил лошадь, не желая оставлять еще больше следов. С седла мне была видна поленница, оставленная кем-то под навесом, образованным скалой, где дрова не намочил бы дождь. Значит, тот, кто бывал здесь, намеревался вернуться,

— Чувствуй себя как дома, — усмехнулся Фуэнтес.

Мы двинулись дальше. Я выгнал из кустарника старого быка и парочку коров, на редкость хорошо откормленных. Когда уже начало темнеть, мы загнали скот в загон и подъехали к хижине.

Внутри горел свет, а возле хижины стояла привязанная лошадь под седлом.

Фуэнтес посмотрел на клеймо. Бэлч и Сэддлер. Мы спешились.

— Пойду посмотрю, что у нас за гости, — предупредил я, — а ты оставайся и позаботься о моем коне.

— Будь осторожен.

В комнате сидел Ингерман. Он уже разжег огонь и заварил свежий кофе. Его глаза смотрели на меня из-под светлых бровей, еще сильнее выгоревших на солнце. Старая серая шляпа была сдвинута на затылок, в руке он держал кружку.

— Однако ты припозднился, — заметил он. — Наверное, у тебя глаза стали кошачьими, чтобы видеть в потемках.

— У нас мало людей, — ответил я. — Всем приходится много работать.

Он отхлебнул глоток.

— Лучше налей-ка себе. Я приготовил хороший кофе.

Взяв с полки кружку, я наполнил ее. С мрачной иронией он наблюдал за мной.

— Майло Тэлон… — Ингерман покачал головой. — Понадобилось некоторое время, чтобы вычислить тебя.

Я попробовал кофе.

— Неплохой. Не хочешь поработать поваром? Мы не можем много платить, но компания — что надо.

— Ты прославился на Тропе, — глядя в кружку, продолжал бандит. — Там мне сказали, что ты очень ловок.

— Только когда это необходимо, — ответил я. — Я не ищу неприятностей.

— Однако ты приструнил некоторых парней, которые их искали. — Ингерман сделал еще глоток. — Ты уверен, что не хочешь работать на нас? — Он посмотрел на меня тяжелым, оценивающим взглядом. — Может, тебе не известно, что кое-кто из ребят уже подыскивает веревку для работников «Стремени».

— Давно ею не пользовались, — небрежно сказал я. — А что их не устраивает?

— Пропадают коровы… слишком много пропадает коров.

Появившийся в дверях Фуэнтес посмотрел сначала на Ингермана, потом на меня.

— Он приготовил хороший кофе, — сказал я. — Налей себе. Пропадает скот. — Я вернулся к разговору. — В основном молодняк.

Ингерман кивнул:

— Кто-то хочет разбогатеть через три-четыре года. Бэлч подозревает Розитера.

— Ошибается, — возразил я. — У нас тоже пропадает скот. По-моему, в этих местах не осталось животных моложе трех лет. Зачем ты приехал, Ингерман?

— Во-первых, потому, что не забыл тебя. Хочу, чтобы ты был с нами. — Он усмехнулся. — Я убил бы тебя, если бы должен был это сделать, но ты слишком ловок и, возможно, успел бы нашпиговать меня свинцом, а мне этого не хочется. Мы заплатим тебе больше, чем ты получаешь здесь, и дадим лучших коней. — Тыльной стороной ладони он вытер рот. — И ты окажешься с нужной стороны, когда придет время вешать.

— А как насчет Фуэнтеса?

— Роджер Бэлч не нанимает мексиканцев. Сам я никогда против них ничего не имел.

— Забудь это. Я работаю на «Стремя». Можешь передать Бэлчу, что ему следует переговорить со мной, прежде чем размахивать петлей. Если начнется пальба и вешанье, то мы первыми доберемся до Бэлча и Сэддлера, но нет никакой необходимости в пальбе. Тут что-то неладное происходит, но мы ни при чем, и я знаю, что этого не делаете и вы.

— Тогда кто?

Я пожал плечами:

— Кто-то еще.

Ингерман допил свой кофе.

— Ладно, тебя предупредили. — Потом добавил: — Будь осторожней. Джори Бентону не терпится содрать с тебя шкуру.

— Его нож слишком короток для такого дела, — отрезал я. — Если он еще раз скажет такое, посоветуй ему отправиться в Ларедо.

— В Ларедо? Ты там хоронишь своих покойников?

— Нет, туда я советую отправиться тем, кого мне не хочется хоронить. Чудесный город, ему бы там понравилось.

Когда Ингерман уехал, Фуэнтес положил нарезанный бекон на сковородку и спросил:

— И что ты думаешь, амиго?

— Я думаю, что кто-то крадет их коров, кто-то ворует наших коров и этот кто-то мечтает, чтобы мы поубивали друг друга. Я думаю, что кто-то желает завладеть обоими хозяйствами и всем пастбищем целиком. А между тем собирает стадо для собственного ранчо, чтобы, когда стрельба закончится, у него уже имелся скот.

На следующий день Фуэнтес уехал один, чтобы прочесать небольшую долину к северу от нас. Ветер стих, и я, приняв холодную ванну в бочке с водой, побрился и оделся, все время пребывая в состоянии задумчивости. И все потому, что постоянно возвращался то к обнаруженным следам, то к загадке, оставленной Лизой.

Кто она? Где живет и с кем? Я не влюбился в нее, но вопросы, возникавшие в связи с ней, терзали мой мозг. Возможно, я больше походил на Барнабаса, чем предполагал. Он был самым образованным в семье, но у нас с ним имелось много общего.

Воспоминание о брате привело меня к размышлению о том, кто я такой и куда меня несет. Барнабас, казалось, про себя все знал наперед. Он отправился за образованием в Европу, какое-то время жил у наших родственников во Франции. Мне же вполне хватало дикой страны и безлюдных троп, но я не переставал задаваться вопросом: достаточно ли мне этого?

Чтобы стать хорошим ковбоем, от человека требовалось черт знает сколько всего. Это также требовало самого человека, а я родился слишком неугомонным, чтобы останавливаться на чем-то одном. Я не был таким хорошим ковбоем, как Фуэнтес или Бен Ропер. Они инстинктивно знали то, чему мне никогда не научиться. И только недюжинная сила, выносливость и умение разбираться в животных говорили в мою пользу. А самое главное — желание добраться до здешних мест и работать.

Возможно, все случилось из-за того, что там, в Колорадо, нам принадлежали Пустоши… и хозяйство с клеймом «МТ» имело больше скота, воды и лучшей травы, чем любое другое хозяйство.

Мой дом стоял в удивительном краю, который мне нравился. Но две недели пути отделяли меня от родной земли, и поэтому я мыслил теперь по-другому.

Розитер знал, кто я такой, знала и Лиза, кем бы она ни была, но я не хотел, чтобы об этом проведал кто-нибудь еще. Генри Розитер не станет распространяться на мой счет, и я почему-то думал, что Лиза — тоже.

Просто на всякий случай — а вдруг повезет — я оседлал сивого, привязал его к жердям загона и, взяв винтовку, поднялся на самый высокий холм в округе.

Человек может изъездить местность вдоль и поперек и ничего не распознать по-настоящему, пока не взберется на возвышенность и не получит наглядную картину всего, что на ней расположено. Всегда найдутся какие-нибудь участки, которые ловко вводят его в заблуждение о своем расположении по отношению к другим. Я обратил на это внимание еще в юности, в Пустошах. Помню, как удивился, когда впервые увидел точную карту нашего ранчо.

Но сейчас я высматривал скот. Если бы мне удалось обнаружить хоть несколько голов, то не пришлось бы столько ездить. Ведь я уже прочесал слишком много пустых участков, чтобы только удостовериться, что там никого нет. Кроме того, мне надо было кое-что обдумать.

Больше всего меня беспокоил Генри Розитер — слепой или нет, раньше он крал скот и вполне мог заниматься этим и сейчас с чьей-либо помощью. За ним шла Лиза. Никто на танцах и благотворительном ужине, похоже, понятия не имел, кто она такая, а в западных землях незнакомцы не очень долго остаются незнакомцами.

Неожиданно я заметил легкое движение и увидел, как из пролома выбрался здоровенный бык, а за ним последовало несколько коров. Я наблюдал за ними, пока их не стало шестеро. Здоровенный бык шествовал во главе. Животные находились от меня в доброй полумиле. Остановившись, чтобы принюхаться, они двинулись в лощину, в которой я побывал несколько дней назад. Она заросла травой, но там не было воды.