— Это был рубин? — спросил Джерин.

— Возможно, — ответил Кинифор. — Байтон привел нас к множеству подземных сокровищ.

— Вас привел к ним ваш бог или ваша алчность? — уточнил Вэн.

Кинифор что-то возмущенно пробормотал. Чужеземца рассмешило недовольство жреца. Как раз в это время они подошли к одному из боковых ответвлений пещеры, вход в который наглухо перекрывала кирпичная кладка.

— А как насчет этого? Разве вам не пришлось запечатать проход лишь потому, что ваше любопытство взбудоражило то, что лучше было бы оставить в покое?

— Да, верно, — неохотно признал Кинифор, — но это случилось давным-давно, когда мы еще только знакомились с устройством этой пещеры. Кирпичи могут о многом рассказать тем, кому внятна их речь.

Джерину она была внятна. Эти кирпичи не были плоскими со всех сторон. Они выпячивались, особенно вверх, словно подсушенные караваи. Впервые их стали лепить в Кидзуватне, в очень давние времена, примерно тогда, когда люди впервые начали строить города, научились читать, писать и обрабатывать бронзу. Он долго и пристально смотрел на кирпичи. Не могли же они и вправду быть такими древними… или все же?

В результате осмотра ему в голову закралась побочная мысль. Такие кирпичи пробыли на вооружении мастеров Кидзуватны недолго. Чтобы более-менее скрепить эти выпуклые лепешки между собой, требовалась уйма известкового раствора, много больше, чем для их плоских собратьев. Часть этой извести, покрывавшей столь древнюю кладку одному Байтону ведомо, сколько столетий, потрескалась, и на каменном полу пещеры валялись маленькие отколовшиеся кусочки.

Лис, нахмурившись, на них показал.

— Насколько я помню, в прошлое мое посещение ваша стена вроде бы не разваливалась.

— Надо же, — вытаращил глаза Кинифор. — Я как-то не обращал на это внимания. Ладно, в тот день, когда посетителей вовсе не будет, придется послать сюда артель каменщиков. Чтобы они восстановили то, что разрушило время. — Его смех был плавным и тягучим, словно низкие ноты флейты. — Если эта преграда сумела сдержать натиск того, что скрывается за ней столько лет, думаю, пара дней задержки не сыграет особой роли.

— Но… — Джерин прикусил язык.

Евнух, наверное, прав. И все же разрушения как-то не походили на результат медленного воздействия времени. А вдруг Кинифор ошибается и это случилось недавно?

Подземный коридор, извиваясь, уходил все глубже под землю. Кинифор провел Джерина и Вэна мимо других искусственных стен, тоже охраняемых защитными заклинаниями. Несколько раз Лис снова обнаруживал под ногами отколовшиеся кусочки извести. Он мог поклясться, что во время последнего его визита к Сивилле их там не было, но решил больше об этом не заговаривать. Кинифор явно не хотел слышать то, что ему собирались сказать.

Жрец поднял руку, призывая своих подопечных остановиться. Он заглянул в пещеру, открывавшуюся впереди, и кивнул.

— Господа, проходите. Вы хотели бы задать вопрос Сивилле наедине?

За эту возможность Джерину пришлось бы выложить взятку. Он помотал головой.

— Нет, вы можете послушать, о чем мы спрашиваем Сивиллу и что она скажет в ответ. Здесь нет большой тайны.

— Как скажете, — Кинифор помрачнел. Большинство посетителей, считавших свой вопрос очень важным, также полагало, что его никто не должен слышать, кроме Байтона и его оракула на земле. В свой прошлый визит Джерин держался такого же мнения. Однако теперь он не возражал против того, чтобы служитель бога тоже узнал о судьбе его сына.

Кинифор отошел в сторону, пропуская Джерина и Вэна в подземную обитель Сивиллы. Как и раньше, Джерин с восхищением взглянул на занимаемый ею трон. Огромный, мириадами перламутровых бликов отражающий свет факелов, он, казалось, был высечен из одной большой черной жемчужины. От мысли, каких размеров должна быть устрица, способная такую жемчужину породить, у него закружилась голова.

— Сивилла и впрямь новая, — пробормотал Вэн едва слышно.

Джерин кивнул. Вместо сморщенной древней карги, с которой он имел счастье дважды видеться в прошлом, на троне сидела привлекательная женщина лет двадцати пяти. В простом белом льняном платье, которое застегивалось на левом плече и доходило ей до середины лодыжек. Она вежливо кивнула, сначала Кинифору, затем тем, кто пришел задать ей вопрос.

Но тон пророчицы мало чем отличался от тона прежней Сивиллы.

— Подойдите поближе, юноши, — обратилась она к Джерину с Вэном мелодичным контральто, но в нем звучала властность, характерная не для женщин ее возраста, а для древних, умудренных опытом старцев. Хотя оба, и северный лорд, и чужеземец, были старше пророчицы по годам, они являлись даже не просто юношами, а мальчишками по сравнению с той божественной силой, которую она олицетворяла. Джерин подчинился не задумываясь, хотя предпочел бы опять переговорить со старухой.

Старуха на этом троне казалась ему более естественным существом, а новая молодая Сивилла невольно заставляла задуматься о той жизни, которая была ей уготована. Роль оракула Байтона на земле, несомненно, подвигла ее связать себя обетом пожизненного безбрачия. Ей теперь не позволят даже прикоснуться к живому мужчине. Она будет сидеть глубоко под землей день за днем, год за годом. А бог будет снова и снова через нее вещать что-то людям. Ее единственным обществом (он решил, вернее, предположил, что, когда нет посетителей, затворницу все-таки выпускают наверх отдышаться) будут евнухи и, возможно, служанки. Так вот она и скоротает весь ей отпущенный век.

Он передернулся. В его представлении это было скорее божественной карой, чем наградой.

— Что вы хотите узнать у моего господина Байтона? — спросила Сивилла.

Джерин размышлял над тем, что ей сказать, на протяжении всей поездки из Лисьей крепости в Айкос. Невразумительность вопроса запросто могла породить невразумительность прорицания. Это при том, что Байтон вообще славился умением даже на голом месте наводить тень на плетень. Сделав глубокий вдох, Джерин произнес:

— Жив ли мой сын и здоров ли, и если да, то когда и где мы воссоединимся?

— По-моему, это два вопроса, — неодобрительно заметил Кинифор.

— Пусть бог сам рассудит, — отозвался Джерин, на что жрец недовольно кивнул.

Байтон, очевидно, счел вопрос приемлемым. Молодая Сивилла впала в транс, причем более сильный, чем бывал некогда у старухи. Глаза ее закатились. Попирая все представления о стыдливости, она извивалась на троне. Когда же заговорила, то уже не своим глубоким контральто, а тем ввергающим в трепет густым баритоном, которым вещала ее предшественница, — голосом Байтона.

Бог покинул тело предсказательницы так же неожиданно, как и вселился в него. Она, потеряв сознание, повисла на подлокотнике трона.

— Пришельцы, — сказал Кинифор, — владыка Байтон ответил вам. Теперь вы должны покинуть помещение, чтобы Сивилла могла оправиться и подготовиться к приему следующих посетителей.

— Но ведь Сивилла… или Байтон, если угодно… почти ничего не ответили на мой вопрос, — запротестовал Джерин. — Большая часть пророчества относилась к вашей области, насколько я понял, а отнюдь не ко мне.

— Ни так, ни этак, — ответил Кинифор. — Бог изрекает то, что считает нужным, а вовсе не то, чего от него ожидают. Кто ты такой, смертный, чтобы усомниться в его мудрости и величии?

На это слов у Джерина не нашлось. Его охватило разочарование. Вопрос, который в последнее время столь остро заботил его, так и остался без ответа. Все же он постарался найти в словах Байтона хоть какое-то утешение, ведь ему, как-никак, велено не тревожиться. Но не потому ли, что Дарен уже мертв и беспокоиться теперь не о чем? Стал бы Байтон называть по имени мертвого, тем более что Джерин не говорил, как зовут сына? Кто может знать, что на уме у богов? Лис изо всех сил старался уцепиться за хоть какую-то толику определенности, Но та все равно от него ускользнула. В отчаянии он повернулся к выходу.