Итак, я пошел на юг, воняя конским навозом, и город Элабон плохо меня принял, пустив в свою Школу чародеев лишь с черного хода. Они называли меня дикарем, прямо в лицо! Сначала я разделаюсь с тобой, а потом отплачу им.

Но, как видишь, я не сдался. Я бродил по пустыням и горам, обучался у колдунов, седых отшельников и полуслепых книжников, которым было плевать на акцент ученика, пока он выполняет приказы. И наконец, в пещере, затерянной в снегах Хай Керс, высоко над одним из ущелий, путь к которому преграждала империя, я нашел то, что искал: книгу Шабет-Шири, короля-чародея, правившего в незапамятные времена Кидзуватной.

Сам он, мертвый, лежал прямо там и, когда я взял книгу из его рук, превратился в быстро рассеявшееся облачко дыма. Теперь эта книга — моя, и очень скоро с ее помощью я захвачу северные земли, а потом… мир не так уж велик!

— Ты лжешь, — сказал Джерин. — Ты обретешь лишь безымянную могилу. В тех местах, куда никто не заглядывает.

Баламунг вновь рассмеялся. Теперь его глаза пылали красным огнем, идущим изнутри.

— Ты ошибаешься. Звезды говорят, что для меня нет могилы. А еще они показали мне ворота твоей драгоценной крепости, разбитые в щепки. Так будет всего лишь через два оборота проклятой второй луны.

— Ты лжешь, — снова прорычал Джерин.

Он ринулся вперед, не обращая внимания на жгучую боль в ране. Баламунг стоял на месте и смотрел на него, уперев руки в бока. Лис занес свой меч. Баламунг не пошевелился. Даже когда клинок со свистом рассек его — от макушки и до груди.

Точнее, разящий металл рассек воздух. Колдун исчез, словно внезапно задутое пламя свечки. Джерин оступился и чуть не упал. Издевательский смех Баламунга еще долго звенел у него в ушах, но наконец и он испарился.

— Отец Даяус на небесах! — воскликнул потрясенный Лис.

Вэн выругался на незнакомом языке.

— Ну вот, капитан, — сказал он, — и нет вашего колдуна.

Джерин не стал возражать.

С исчезновением мага трокмуа дрогнули. Все быстрей и быстрей они бежали прочь, беззвучно топча ногами призрачную поверхность Баламунгова моста. Лишь огрызавшийся арьергард еще сдерживал натиск людей Джерина. Но и эти воины ускользали прочь, в безопасность, один за другим. С глубокими гортанными победными криками элабонцы помчались за ними.

Словно видение, сотканное из завитков дыма, мост исчез. Солдаты с воплями ужаса падали в бурлящую Ниффет. Покрытые бронзой щиты и латы, призванные оберегать своих хозяев, теперь тянули их в водную пучину, навстречу смерти. Те, кто находился на берегу, поспешно сбрасывали с себя снаряжение и бросались в воду, чтобы спасти тонущих сотоварищей. Подлые трокмуа с того берега стреляли и в тех и в других.

Спасать Дуина пришлось двоим. Летя, как всегда, в первых рядах, но совсем не умея плавать, он оказался дальше всех на мосту, когда сооружение испарилось. Каким-то чудом ему удалось продержаться на плаву, пока не подоспел первый спасатель. Но Дуин с таким отчаянием вцепился в него, что они оба тут же и утонули бы, не окажись рядом второго пловца. Кроме Дуина удалось вытащить еще нескольких элабонцев, однако ловушка Баламунга унесла жизни более дюжины воинов.

Всплеск воды окатил Джерина с головы до пят. Несокрушимый, словно плотина, из реки вышел Драго Медведь. Он заботливо выжимал свою длинную бороду, словно крестьянка мужнины штаны. Невероятно, но даже доспехи посверкивали у него на груди.

Уж от кого и ждать таких подвигов, так это от Драго. Никто другой не сумел бы выплыть самостоятельно, подумал Джерин. Ибо, во-первых, Драго силен как бык, а во-вторых, у него настолько слабое воображение, что он ничего не боится.

— Отвратительно, — прорычал силач громовым голосом. Видимо, имея в виду лишь погоду.

— Йо, — неопределенно пробормотал Джерин.

Поскольку в то же мгновение, когда исчез мост, перестал и лить дождь. Бледная, тусклая, но почти полная Нотос заблестела вверху — во внезапно покрывшемся звездами небе. А румяная, но уже ущербная и превратившаяся в собственную четвертинку Эллеб только-только начинала садиться. Две другие луны, золотая Мэт и стремительная Тайваз, лишь зарождались и были едва заметны.

Погоняя увеличившуюся вдвое горстку взъерошенных пленных, в большинстве своем раненых, изможденная армия устало потащилась обратно в крепость. Крестьяне Джерина встречали своих защитников на окраине поселения, выкрикивая слова благодарности за спасение большей части ссыпанного в закрома урожая. Их деревенский диалект был настолько груб, что даже Джерин едва понимал его, хотя слышал с рождения.

Он приказал зарезать десять молодых бычков и возложить наиболее жирные окорока на алтари Даяуса и бога войны Дэйноса, стоявшие в главной зале. Остальная часть мяса исчезла в желудках людей. Чтобы хорошенько его запить, было почато и опустошено множество бочек доброго пенного эля и сладкого меда. Те, у кого битва пробудила иные желания, набросились на молодых служанок с крестьянками, многие из которых предпочитали тихим прелестям благонравия буйные радости плотских утех.

Барон присоединился ко всеобщему веселью не сразу. Сначала он приложил к ране (к счастью, не очень глубокой) мазь из меда, свиного сала и вяжущих трав. Рану обожгло, но он лишь поморщился. Затем он велел, чтобы самого красивого из его пленников, высокого мрачного белокурого варвара, держащегося левой рукой за растерзанное правое плечо, перевязали и отвели в подсобное помещение.

Двое солдат стояли с мечами наголо, Джерин молча чистил ногти кинжалом. Его молчание явно раздражало трокмэ. Пленник задергался.

— Что тебе надо? — не выдержал он наконец. — Я Клиат, сын Айлека. В моей родословной больше славных имен, чем пальцев на руках и ногах. У тебя нет никакого права обращаться со мной как с каким-то безродным разбойником.

— А какое право имеешь ты, — тихо спросил Джерин, — грабить и жечь мои земли и убивать моих людей? Я могу приказать сдирать с тебя шкуру полосками шириной в дюйм и скармливать их моим собакам до тех пор, пока ты не утратишь способности за тем наблюдать, и никто не посмеет сказать, что у меня нет на то права. Благодари своих богов, что тебя не схватил Вольфар, он так бы и сделал. Но если ты расскажешь мне то, что я хочу знать, тебя отпустят. Иначе… — Он выразительно покосился на двух крепких солдат, замерших рядом. — Иначе я выйду отсюда за дверь и больше ни о чем не спрошу.

Один из глаз Клиата заплыл. Другим он уставился на Лиса.

— А что тебе помешает уйти, если я заговорю?

Джерин пожал плечами.

— Я управляю этой крепостью вот уже восемь лет. Люди по обе стороны Ниффет знают, чего стоит мое слово. И я даю его тебе: второго шанса ты не получишь.

Клиат внимательно посмотрел на него. Потом поднял руку, чтобы почесать подбородок, но тут же скорчился от боли и замер. Потом вздохнул.

— И что же ты хочешь от меня узнать, а?

— Скажи мне вот что. Что тебе известно о колдуне, одетом в черное, который называет себя Баламунгом?

— Ах, этот мужлан? До сегодняшнего дня я практически не имел с ним дела, да и не особенно к тому стремился. Лишь дураки связываются с колдунами, вот что я скажу, несмотря на все выгоды от такой дружбы. Какое удовольствие побеждать околдованных врагов? Не большее, чем перерезать глотку свинье, да и в том иногда больше проку. Но те, что прибиваются к Баламунгу, теперь процветают, а те немногие, что пытаются выступить против, умирают, причем порой в таких страшных муках, что и сдирание кожи в сравнении с ними покажется пустяком. Не так давно, например, прямо при мне одного бедолагу вмиг превратили в клубок извивающихся червяков. Вот была вонь!

Клиат вздохнул еще раз.

— Прошло года полтора с тех пор, как колдун-омадхаун появился у нас, и, несмотря на то что мы больше не воюем с кланом Брикриу и воришками Мериазека, я до сих пор тоскую по тем временам, когда мы могли зарубить кого угодно, не спрашивая разрешения у этого высохшего карлика Баламунга. У него и у его дурацкого талисмана! — Трокмэ сплюнул на покрытый толстым слоем грязи пол.