— И кто же виноват? — поинтересовался он, стараясь не выдать Золраагу своего беспокойства. — Мы приветствовали вас, как освободителей. Надеюсь, вы не забыли, что мы проливали свою кровь, чтобы помочь вам занять город, недосягаемый господин. И что мы получили в качестве благодарности? С нами обращаются почти так же возмутительно, как при нацистах.

— Неправда, — проговорил Золрааг. — Мы дали вам оружие. Вы теперь можете воевать не хуже Армии Крайовой, польской национальной армии. Вы даже превосходите их по количеству вооружения. Почему же вы утверждаете, что мы с вами плохо обращаемся?

— Вам наплевать на нашу свободу, — ответил глава еврейского сопротивления. — Вы используете нас для достижения собственных целей, а еще для того, чтобы поработить другие народы. Мы и сами были рабами. Нам это не нравится. И у нас нет никаких оснований считать, что другим такие порядки доставят удовольствие.

— Раса будет править вашим миром и всеми его народами, — заявил Золрааг с такой же уверенностью, как если бы он сказал: «Завтра взойдет солнце». — Тот, кто сотрудничает с нами, займет более высокое положение.

До войны Анелевич был самым обычным евреем, учился в польской гимназии и университете. И знал, как звучит по латыни словосочетание «сотрудничать». Он еще не забыл, как относился к эстонским, латвийским и украинским шакалам, помогавшим нацистским волкам патрулировать варшавское гетто — а еще Анелевич отлично помнил, с каким презрением смотрел на еврейскую полицию, предававшую свой народ ради куска хлеба.

— Недосягаемый господин, — серьезно проговорил он, — очень хорошо, что ваше оружие помогает нам защищаться от поляков. Но большинство из нас скорее умрет, чем согласится помогать вам так, как вы того требуете.

— Да, я видел и не могу понять причин такого необычного поведения, — сказал Золрааг. — Зачем добровольно отказываться от преимуществ, которые дает сотрудничество с нами?

— Из-за того, что нам придется сделать, чтобы получить эти самые преимущества, — ответил Анелевич. — Бедняга Мойше Русси не захотел выступать с вашими лживыми заявлениями, и вам пришлось переделывать его речи, чтобы они звучали так, как вам нужно. Не удивительно, что он исчез. И не удивительно, что, как только у него появилась возможность, он сообщил всему миру, что вы лжецы.

Золрааг повернул к нему свои глазные бугорки. Медленное, намеренное движение было пугающим, словно на Анелевича уставились два орудийных дула, а не органы зрения.

— Мы и сами хотели бы побольше узнать о том, что тогда произошло, — сказал он. — Герр Русси был вашим коллегой, нет, больше — другом. Нас интересует, помогали вы ему или нет? И каким образом ему удалось бежать?

— Вы допросили меня, когда я находился под воздействием какого-то особого препарата, — напомнил ему Анелевич.

— Нам удалось выяснить гораздо меньше, чем хотелось бы… учитывая результаты испытаний, — признался Золрааг. — По-видимому, те, над кем мы ставили первые эксперименты, нас обманули, и мы неверно трактовали их реакции. Вы, тосевиты, обладаете талантом создавать самые необычные и неожиданные проблемы.

— Благодарю вас, — сказал Анелевич и ухмыльнулся.

— Мои слова не комплимент, — рявкнул Золрааг.

Анелевич это прекрасно знал. Поскольку он принимал самое непосредственное участие в эвакуации Русси и в создании знаменитой изобличительной речи и записи, он был рад услышать, что препарат, на который ящеры возлагали такие надежды, оказался совершенно бесполезным.

— Я позвал вас сюда, герр Анелевич, — заявил Золрааг, — вовсе не затем, чтобы выслушивать ваши тосевитские глупости. Вы должны положить конец безобразному поведению евреев, не желающих нам помогать. В противном случае, нам придется вас разоружить и вернуть туда, где вы находились перед нашим прилетом на Тосев-3.

Анелевич наградил ящера серьезным, оценивающим взглядом.

— Значит, вот до чего дошло, так? — сказал он, наконец.

— Именно.

— Вам не удастся разоружить нас без потерь. Мы будем сопротивляться, — спокойно проговорил Анелевич.

— Мы победили немцев. Неужели вы думаете, что мы не справимся с вами?

— Не сомневаюсь, справитесь, — ответил Анелевич. — Но мы все равно будем сражаться, недосягаемый господин. Теперь, когда у нас есть винтовки, мы их добровольно не отдадим. Разумеется, вы одержите верх, но мы тоже сумеем причинить вам урон — так или иначе. Скорее всего, вы попытаетесь напустить на нас поляков. Но если вы заберете у нас оружие, они будут опасаться, что с ними произойдет то же самое.

Золрааг ответил не сразу. Анелевич надеялся, что ему удалось вывести ящера из равновесия. Представители Расы были отличными солдатами, и у них имелась практически непобедимая техника. Но когда дело доходило до дипломатии, они превращались в наивных детей и не понимали, к чему могут привести их действия.

— Мне кажется, вы не понимаете, герр Анелевич, — проговорил, наконец, правитель. — Мы возьмем заложников, чтобы заставить вас сложить оружие.

— Недосягаемый господин, по-моему, не понимаете вы, — сказал Анелевич. — Все, что вы собираетесь с нами сделать, уже было до того, как вы прилетели. Только в тысячу раз хуже. Мы станем бороться до последней капли крови, чтобы это не повторилось. Вы намерены возродить Аушвиц и Треблинку и другие лагеря смерти?

— Нечего говорить о подобных ужасах.

Немецкие концентрационные лагеря привели ящеров, в том числе и Золраага, в ужас. Их возмущение сыграло им на руку. Тогда Русси, Анелевич и многие другие евреи не считали, что поступают плохо, помогая ящерам донести до всего мира рассказы о зверствах нацистов.

— Ну, в таком случае, выступив против вас, мы ничего не теряем, — заявил Анелевич. — Мы собирались вести боевые действия против немцев, несмотря на то, что у нас практически не было оружия. Теперь оно у нас появилось. Нацистского режима больше не будет. Мы вам не позволим его установить. Нам нечего терять!

— А жизни? — спросил Золрааг.

Анелевич сплюнул на пол кабинета правителя. Он не знал, понял ли Золрааг, сколько презрения содержится в его жесте. Но надеялся, что понял.

— А зачем нужна жизнь, когда тебя загоняют в гетто и заставляют голодать? Больше этого с нами никто не сделает, недосягаемый господин. Можете поступать со мной так, как сочтете нужным. Другой еврей, который станет вашей марионеткой, скажет то же самое — или с ним разберутся свои же.

— Я вижу, вы не шутите, — удивленно проговорил Золрааг.

— Конечно, нет, — ответил Анелевич. — вы говорили с генералом Бор-Комаровским о разоружении польской армии?

— Ему это не понравилось, но он повел себя совсем не так резко, как вы, — сказал Золрааг.

— Он лучше воспитан, — пояснил Анелевич и про себя добавил парочку ругательств. Вслух же он заявил: — Не надейтесь, что он станет с вами по-настоящему сотрудничать.

— Никто из тосевитов не хочет с нами по-настоящему сотрудничать, — грустно пожаловался Золрааг. — Мы думали, что вы, евреи, являетесь исключением, но я вижу, мы ошиблись.

— Мы многим вам обязаны за то, что вы вышвырнули нацистов и спасли нас от лагерей смерти, — ответил Анелевич. — Если бы вы относились к нам, как к свободному народу, заслуживающему уважения, мы бы с радостью вам помогали. Но вы хотите стать новыми господами и обращаться со всеми на Земле так, как нацисты обращались с евреями.

— В отличие от немцев, мы не станем вас убивать, — возразил Золрааг.

— Не станете, но сделаете своими рабами. А потом все люди на Земле забудут, что такое свобода.

— Ну и что тут такого? — спросил Золрааг.

— Я знаю, что вам этого не понять, — проговорил Анелевич — печально, поскольку Золрааг, если сделать, конечно, скидку на его положение, был вполне приличным существом.

Среди немцев тоже попадались нормальные люди. Далеко не всем нравилось уничтожать евреев просто потому, что они евреи. Но, тем не менее, они выполняли приказы своих командиров. Вот и Золрааг с презрением относился к разговорам о свободе.