Столько имбиря, сколько он сможет съесть… неужели на Тосеве-3 есть такое количество чудесного растения? Неожиданное и непреодолимое желание охватило все существо Теэрца, сдавило железной рукой сердце Ему пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы сказать:

— Недосягаемый господин, какой мне прок от имбиря, который я не съем — ведь я умру.

Окамото снова нахмурился и обратился к Нишине.

— Если он не пойдет в лабораторию, у вас есть для него занятие на сегодня? — Физик покачал головой Повернувшись к Теэрцу, он сказал: — Идем. Я отведу тебя в камеру.

Теэрц вышел вслед за Окамото. Охранник не отставал. Даже несмотря на то, что он больше не чувствовал восторга, который подарил ему имбирь, Теэрц испытал нечто вроде триумфа.

Впрочем, радостное ликование его покинуло, как только он оказался на улицах Токио. Даже больше, чем в Харбине, здесь он ощущал себя мошкой среди огромных толп Больших Уродов, сновавших взад и вперед. Он был в Харбине один, но Раса приближалась к городу, и если бы дела пошли хорошо, он мог бы воссоединиться со своими соплеменниками. Но дела пошли плохо.

Оказавшись в Токио, он даже не мог надеяться на спасение. Море защищало острова, находившиеся в самом сердце тосевитской империи Ниппон, от немедленного вторжения Расы. Теэрц попал в плен к Большим Уродам навсегда. Они глазели на него, когда он шел по улице, от них исходили обжигающие, словно жар раскаленного железа, волны ненависти. Теэрц был даже рад тому, что рядом с ним идут майор Окамото и охранник.

Токио произвел на него смешанное впечатление. Часть зданий была выстроена из стекла и камня, другие — те, что находились дальше от центра города — из дерева и материала, похожего на толстую бумагу. Два стиля казались абсолютно несовместимыми, будто вылупились из разных яиц Теэрц никак не мог понять, как им удается сосуществовать рядом друг с другом.

Взвыла сирена воздушной тревоги, и, словно по мановению волшебной палочки, улицы опустели. Окамото завел Теэрца в заполненное людьми убежище, устроенное в подвале одного из каменных домов. Снаружи доносились выстрелы противовоздушных орудий. Теэрц надеялся, что пилоты Расы — может быть, даже самцы из его подразделения — вернутся на базу целыми и невредимыми.

— Посмотри, что вы с нами вытворяете! Теперь ты знаешь, почему мы вас ненавидим? — спросил Окамото, когда к общему шуму добавились взрывы бомб.

— Нет, недосягаемый господин, — ответил Теэрц.

Он прекрасно понимал природу их ненависти — и знал, какая его ждет судьба. Его глазные бугорки вращались, он изучал обстановку. Впервые с той минуты, как он стал пленником, Теэрц начал подумывать о бегстве. Впрочем, он понимал, что сейчас ему сбежать не удастся, но он дал себе слово, что не оставит попыток отыскать такую возможность.

Дэвид Гольдфарб испытал удовольствие, снова надев форму. Ленточка цвета национального флага, обозначающая медаль за военные заслуги, закрепленная на левом нагрудном кармане, являлась для него особым предметом гордости. Он думал, что оператор радарной установки может получить такую медаль только в случае, если немцы или ящеры вторгнутся в Англию. Ему даже в голову не приходило, что он когда-нибудь отправится в Польшу в составе десантно-диверсионной части.

Брантингторп заметно изменился за те несколько недель, что Дэвид отсутствовал. Все больше и больше истребителей пряталось за земляными насыпями. Экспериментальный завод превратился в настоящую базу военно-воздушных сил. Однако отряд Фреда Хиппла, занимающийся изучением двигателей и радаров ящеров, по-прежнему оставался здесь, и Гольдфарба нисколько не удивило, что они все так же живут вместе с метеорологами.

Войдя внутрь, он поздоровался со своими товарищами и приготовился заняться делом. То, что варилось на спиртовке, вряд ли имело отношение к настоящему чаю, но если добавить туда побольше меда, его вполне можно будет пить. Дэвид налил себе чашку, подсластил жидкость и подошел к радарной установке ящеров.

Она не простаивала без дела. Другой оператор радиолокационной установки, совсем молодой паренек по имени Лео Хортон за время его отсутствия заметно продвинулся вперед.

— Доброе вам утречко, — поздоровался Хортон, и по его акценту Гольдфарб понял, что он из Девоншира.

Дэвид потягивал не-совсем-чай и надеялся, что сегодня он подарит ему вдохновение. Тут никогда нельзя знать заранее. Иногда пьешь его и пьешь целый день, а результат один — почки начинают работать, как безумные, а иногда половины чашки хватает, чтобы в голове просветлело. Все зависело от того, из чего в каждый данный день состоял ведьмовской напиток.

— Мне кажется, я еще немного разобрался в схеме, — сказал Хортон.

Мальчишка поражал своим умом, и, к тому же, имел такую теоретическую подготовку по физике и электронике, которая Гольдфарбу и не снилась. Кроме того, он мог пить пиво галлонами, и ему ничего не делалось. А еще успел завести интрижки почти со всеми официантками из баров Лестера — по-видимому, у них срабатывал материнский инстинкт.

Ладно, дело есть дело.

— Отлично, — похвалил он Лео. — Покажи, что тебе удалось сделать.

— Видите, вот эти детали? — Хортон ткнул пальцем в разобранный радар. — Я почти уверен, что они контролируют мощность сигнала.

— Знаешь, перед самым отъездом, у меня возникли такие же подозрения, — сказал Гольдфарб. — Только мне не удалось их проверить. Доказательства есть?

Хортон открыл толстый блокнот, почти такой же темно-синий, как форма ВВС.

— Вот, посмотрите на показания осциллографа, когда я подключаю параллельно этот подводящий провод… — Он снова показал рукой, что имеет в виду.

— Мне кажется, ты прав, — согласился с ним Гольдфарб. — Посмотри, какое усиление! — Он тихонько присвистнул. — Нас не только повысят в звании — возведут в рыцари, если мы сумеем сообразить, как устроен радар ящеров, а потом используем его на наших установках.

— Да, конечно, только это маловероятно, — ответил Хор-тон. — Я могу сказать вам, что делают цепи, но не имею ни малейшего представления о том, как они это делают. Если бы вы взяли один из наших «Ланкастеров» и посадили его на базе Королевских военно-воздушных сил в 1914 году — что вам вряд ли удалось бы, потому что в те времена посадочные полосы были совсем не такие длинные — механики имели бы больше шансов разобраться в устройстве самолета и всех его систем, чем мы в устройстве радара ящеров.

— Ну, не все так плохо, — проговорил Гольдфарб. — Полковник Хиппл и его команда сильно продвинулись в изучении двигателя.

— Точно. Он уже понял основной принцип работы.

— А нам известны основные принципы работы радарной установки, — запротестовал Гольдфарб.

— Только радар ящеров намного дальше, чем двигатель, ушел от нашего, — сказал Хортон. — Полковник впадает в ярость от уровня развития их металлургии. А у нас ящеры применяют совершенно другую — по сравнению с нами — технологию, чтобы получить необходимый результат: никаких клапанов, и все такое маленькое, что схемы можно рассмотреть только под микроскопом. То, что нам удалось понять функции какого-то узла, уже победа; разобраться в том, как он работает — задача совсем другого порядка.

— Да, я понимаю, — печально заметил Гольдфарб. — Иногда мне кажется, что я с удовольствием вышвырнул бы эту установку на помойку, чтобы больше никогда ее не видеть.

— Ну, вам удалось немного от нее отдохнуть. — Хортон показал на ленточку, украшавшую грудь Гольдфарба. — Я бы тоже хотел получить такую.

Вспомнив ужас, испытанный во время бегства, Гольдфарб открыл было рот, чтобы сказать, что с радостью отказался бы от такой возможности, но подумал, что все не так однозначно. Здорово, что ему удалось вывести из Польши своего кузена Мойше и его семью, Гольдфарб по-настоящему гордился тем, что смог им помочь.

А еще с некоторым удивлением он понял, что в голосе Хортона прозвучала настоящая зависть. С тех самых пор как он вернулся в Брантингторп, поразительные способности нового оператора внушали ему что-то вроде тоски. Теперь, узнав, что Лео им восхищается, Гольдфарб почувствовал себя намного лучше. Он вспомнил о стене, которая разделяла в Дувре тех, кто воевал на самолетах, и тех, кто оставался на земле и вел бой при помощи электронов и люминофора.