— Еще одна дурацкая компания Больших Уродов, — сказал он на своем языке и махнул рукой, чтобы они проезжали.

Через несколько километров возница остановился у обочины дороги. Женщины и дети, среди которых прятались Ривка и Ре-вен, сошли и отправились назад в Варшаву пешком. Телега покатила в Лодзь.

Лю Хань недоверчиво смотрела на очередной набор банок, принесенных маленьким чешуйчатым дьяволом в ее камеру. Интересно, что она сможет съесть сегодня. Скорее всего, соленый суп с макаронами и кусочками цыпленка, а еще консервированные фрукты в сиропе. Она знала, что не дотронется до тушеного мяса в густом соусе — ее уже дважды от него рвало.

Лю Хань вздохнула. Беременность — тяжелое состояние в любом случае. А уж оказаться здесь, в самолете, который никогда не садится на землю, совсем невыносимо. Она не только проводила все время в маленькой металлической комнате в полном одиночестве (если не считать моментов, когда к ней приводили Бобби Фьоре), но и вся еда, что ей приносили, была сделана иностранными дьяволами. Ее никто не спрашивал, чего ей хочется.

Она ела, как могла, и жалела, что не в силах вернуться в родную деревню, или хотя бы в лагерь, откуда ее забрали чешуйчатые дьяволы. Там она находилась бы среди своих, а не сидела бы в клетке, точно певчая птица, пойманная для забавы тюремщиков. Лю Хань пообещала себе, что если ей когда-нибудь доведется отсюда выбраться, она освободит всех птиц до единой.

Однако она понимала, что чешуйчатые дьяволы вряд ли оставят ее в покое. Лю Хань покачала головой — нет, никогда. Прямые черные волосы упали на лицо, обнаженные плечи и грудь — инопланетяне не нуждались в одежде и отняли у своих пленников все, что у них имелось; впрочем, в комнате и без того было слишком жарко. Когда маленькие дьяволы доставили Лю Хань сюда, волосы у нее были совсем короткими, теперь же прикрывали всю спину.

Она икнула и приготовилась броситься к раковине, но то, что она съела, решило остаться в желудке. Лю Хань не знала наверняка, когда должен родиться ребенок. Чешуйчатые дьяволы никогда не выключали свет, и довольно быстро она перестала различать день и ночь. Но теперь ее тошнило гораздо реже, чем в начале, хотя живот расти еще не начал. Скорее всего, она на четвертом месяце.

Часть пола вместо того, чтобы быть металлической, как и все остальное, представляло собой приподнятую платформу, покрытую гладким серым материалом, больше всего похожим на кожу — только без характерною запаха. Обнаженное, покрытое потом тело Лю Хань липло к ней, когда она ложилась, но другого места для отдыха в комнате не было. Она закрыла глаза и попыталась уснуть. В последнее время Лю Хань много спала — из-за беременности и безделья.

Лю Хань дремала, когда открылась дверь в ее камеру. Она чуть приподняла тяжелые веки, уверенная в том, что явился один из дьяволов, который забирал банки после каждой еды. Она не ошиблась, однако, вслед за ним ввалилось еще несколько незваных гостей — причем тела нескольких украшали такие замысловатые рисунки, каких Лю Хань видеть еще не приходилось.

К ее великому изумлению один из них заговорил по-китайски — в некотором роде. Показав на нее рукой, он заявил:

— Пойдешь с нами.

Лю Хань быстро вскочила на ноги.

— Будет исполнено, недосягаемый господин, — произнесла она фразу на их языке, которую ей удалось запомнить.

Чешуйчатые дьяволы окружили ее, но не приближались больше, чем на расстояние вытянутой руки. Невысокая Лю Хань — чуть больше пяти футов — возвышалась над дьяволами, которые явно нервничали в ее присутствии. А она рассматривала любую возможность покинуть тесную камеру, как подарок. Вдруг они отведут ее к Бобби Фьоре?

Нет, повернули в противоположную от его камеры сторону. Лю Хань пыталась понять, что понадобилось от нее чешуйчатым дьяволам. Ее охватило беспокойство, потом надежда… и снова беспокойство. Ведь они могут сделать с ней все, что угодно. Отпустить на свободу. Забрать у Бобби Фьоре и отдать какому-нибудь другому мужчине, который станет ее бить и насиловать. Она здесь всего лишь пленница, и потому бессильна.

Ящеры не сделали ни того, ни другого. Они спустились по необычной кривой лестнице на другую палубу, и Лю Хань вдруг почувствовала, что стала меньше весить. Ее желудку это совсем не понравилось, но зато она перестала бояться. Она знала, что чешуйчатые дьяволы приводили сюда и Бобби Фьоре. И с ним не случилось ничего страшного.

Ее ввели в помещение, заполненное какими-то непонятными приборами. Дьявол, сидевший за столом, удивил ее, спросив по-китайски:

— Ты — человеческая самка Лю Хань?

— Да, — ответила она. — А вы кто?

Лю Хань испытала мимолетное счастье, что может снова говорить на родном языке. Даже с Бобби Фьоре она общалась на диковинной смеси китайского, английского, языка маленьких дьяволов, жестов и дурацкой мимики.

— Меня зовут Носсат, — ответил чешуйчатый дьявол. — Я… не знаю, есть ли в вашем языке такое слово… Я самец, который изучает то, как вы думаете. Тессрек, говоривший с твоим самцом, Бобби Фьоре, мой коллега.

— Я поняла, — сказала Лю Хань.

Это тот самый чешуйчатый дьявол, который вызывал к себе Бобби Фьоре. Как он назвал дьявола по имени Тессрек? В английском языке имелось слово, обозначающее то, чем занимается дьявол — психолог… Да, правильно. Лю Хань успокоилась. Разговоры еще никому не причиняли вреда.

— Ты собираешься через некоторое время снести яйцо? — спросил Носсат. — Нет, ваш вид не несет яиц. Ты должна родить? Вы ведь так говорите — «родить», правильно? У тебя будет ребенок?

— Да, у меня будет ребенок, — ответила Лю Хань.

Правая рука, словно сама по себе, прикрыла живот. Лю Хань уже давно перестала стесняться собственной наготы, когда находилась в присутствии чешуйчатых дьяволов, но инстинктивно старалась защитить свое дитя.

— Ребенок явился следствием спаривания с Бобби Фьоре? — поинтересовался Носсат.

Не дожидаясь ответа, он засунул один из своих когтистых пальцев в ящик стола, и у него за спиной тут же загорелся экран, на котором Лю Хань и Бобби Фьоре занимались любовью.

Лю Хань вздохнула. Она знала, что чешуйчатые дьяволы снимают ее, когда только пожелают. Сами они, словно домашние животные, спаривались только в определенный период, а в остальное время проблемы плоти их не занимали. То, что люди могут заниматься любовью и зачинать детей круглый год, казалось, завораживало их и одновременно вызывало отвращение.

— Да, — ответила она, глядя на изображение. — Мы с Бобби Фьоре занимались любовью, и в результате у нас будет ребенок.

Очень скоро он даст о себе знать. Лю Хань помнила восторг, который испытала, когда вынашивала сына для мужа незадолго до того, как на их деревню напали японцы и убили почти всех жителей.

Носсат засунул палец в другое углубление. Лю Хань обрадовалась, когда картинка, на которой они с Бобби, тяжело дыша, отдыхали после бурной любви, погасла. Ее место заняло другое изображение. Огромная чернокожая женщина рожала ребенка. Сама будущая мать заинтересовала Лю Хань гораздо больше, чем роды. Она и не представляла себе, что ладони и ступни ног у негров такие бледные.

— Так рождаются ваши детеныши? — спросил Носсат, когда между напряженных ног женщины появилась головка, а потом и плечи ребенка.

— А как же еще? — удивилась Лю Хань.

Маленькие чешуйчатые дьяволы являли собой поразительную смесь наводящего ужас могущества и почти детского невежества.

— Какой… ужас, — заявил Носсат. Одна картинка сменяла другую. Вот-вот все закончится… но у женщины началось кровотечение. Крови было почти не видно на фоне темной кожи, но она не останавливалась, впитываясь в землю, на которой лежала роженица. — Эта самка умерла после того, как маленький тосевит вышел из ее тела, — сообщил чешуйчатый дьявол. — Многие самки на удерживаемой нами территории умирают во время родов.

— Да, такое случается, — тихо проговорила Лю Хань.

Ей совсем не хотелось думать о страшном. Ни о кровотечении, ни о ребенке, который может пойти неправильно, ни о послеродовой лихорадке… ведь в жизни всякое случается. А сколько детей умирает, не дожив до своего второго дня рождения, или даже — первого.