— Интересно, можно ли что-нибудь сделать с ракетами, не подвергая опасности горожан?

— Что-то наверняка можно сделать, — ответил Анелевич. Основываясь на своем профессиональном опыте, он изучил позиции ракетной батареи, когда ящеры вели подготовительные работы. — Л вот что произойдет с городом потом — уже другой вопрос.

— Ящеры не нацисты, они заложников брать не будут, — задумчиво произнес Ассишкин.

— У меня такое ощущение, что они знают о войне из книг, — ответил Мордехай. — Однако очень многие неприятные вещи, несмотря на их высокую эффективность, редко попадают в книги. — Он пристально посмотрел на Ассишкина. — Вы полагаете, что я должен предпринять какие-то шаги относительно ракетной батареи?

Доктор заколебался. Он понимал, что вступает на опасный путь. Наконец, он сказал:

— Я подумал, что ты имеешь опыт в проведении подобных операций. Я ошибся?

— И да, и нет, — ответил Анелевич. Иногда необходимо рисковать. — Играть в игры с ящерами здесь совсем не то же самое, что в Варшаве. Там гораздо больше домов, где можно скрыться — да и людей, среди которых легко затеряться. К тому же, ракетные установки стоят на открытой местности — подобраться к ним незаметно очень трудно.

— Я уже не говорю о колючей проволоке, которой ящеры окружили свои позиции, — пробормотал Ассишкин.

— Совершенно верно.

Анелевич подумывал, не попытаться ли ночью подстрелить из маузера нескольких ящеров. Однако у ящеров имелись приспособления, позволявшие им видеть в темноте. Но и без них выстрелы одинокого снайпера вряд ли повлияют на эффективность огня ракетных установок: ящеры попросту заменят раненых или убитых солдат.

Потом Анелевич неожиданно рассмеялся.

— Что тебя так развеселило? — спросил Джуда Ассишкин. — Почему-то мне кажется, что вовсе не колючая проволока.

— Да, вы правы, — кивнул Анелевич. — Однако мне кажется, я знаю, как ее преодолеть.

Он поделился с доктором своими идеями.

Когда Анелевич закончил, глаза доктора засверкали.

— Думаешь, сработает? — резко спросил он.

— У них были серьезные проблемы в Варшаве, — сказал Мордехай. — Уж не знаю, как у нас получится здесь, но мы должны сделать хоть что-то.

— Ты решил не высовываться, не так ли? — спросил Ассишкин, и тут же ответил на свой вопрос: — Да, конечно. Но даже если и нет, мне следовало обратиться к Тадеушу Собецкому. Он знает меня всю жизнь; моя Сара помогла ему появиться на свет. Поговорю с ним завтра утром. Посмотрим, удастся ли нам проявить по отношению к ящерам ту щедрость, о которой ты говорил.

Анелевичу пришлось согласиться. Он жил в доме доктора Ассишкина. Сара не разрешала ему помогать готовить или убирать, поэтому он читал книги и изучал шахматную доску. Каждый день по улице с шумом проезжал запряженный лошадью фургон, в котором лавочник Собецкий отправлял на батарею ящеров продовольствие.

В течение нескольких дней ничего не происходило. Затем, в один яркий солнечный день, когда ни Люфтваффе, ни русские не осмеливались поднять свои самолеты в воздух, батарея выпустила в небо все ракеты, одну за другой — вжик! Вжик! Вжик!

С полей начали сбегаться крестьяне. Мордехаю захотелось плясать от переполнявшего его ликования, когда до него донеслись обрывки разговоров:

— Они словно с ума посходили!

— Сначала выпустили все ракеты, а потом начали стрелять друг в друга.

— Никогда в жизни не видывал такого фейерверка! Доктор Ассишкин вернулся в дом через несколько минут.

— Похоже, ты оказался прав, — сказал он Анелевичу. — Именно сегодня Тадеуш щедро добавил имбиря во все продукты. Кажется, у ящеров на него очень сильная реакция.

— Для них имбирь больше, чем для нас алкоголь; по действию напоминает наркотик, — ответил Мордехай. — Они начинают дергаться, нервничать и готовы стрелять по любому поводу. Наверное, кому-то показалось, будто он слышит шум моторов, или они увидели нечто подозрительное на экранах своих приборов — просто так никто стрелять не стал бы.

— Интересно, что они будут делать теперь, — сказал Ассишкин. — Не те, кто бесчинствовал сегодня, а их начальство, которое приказало поставить здесь батарею.

Ответа долго ждать не пришлось. Очевидно, один или несколько ящеров остались в живых и связались по радио с Люблином, поскольку уже через час несколько грузовиков с ящерами катило по улицам Лешно. Когда ящеры на следующий день уехали, они забрали с собой ракетные установки. Теперь, если установки и стреляли невпопад, то в другом месте.

Когда ящеров поблизости не осталось, у Анелевича больше не имелось поводов все время сидеть дома. Зофья Клопотовская часто подстерегала его и тащила в кусты, или еще куда-нибудь. После долгого воздержания он первое время с удовольствием следовал за ней, но постепенно его пыл начал угасать.

Мойше Анелевич никогда не поверил бы, что почувствует облегчение, когда ящеры установили ракетную батарею по соседству с Лешно, а теперь он с еще большим удивлением обнаружил, что был бы не прочь, если бы они вернулись.

Растрепанный солдат что-то отчаянно кричал по-русски. Когда Джордж Бэгнолл понимал его недостаточно быстро, русский наводил автомат на летчика, лишившегося своего самолета.

Бэгнолл был сыт по горло криками на русском языке. Впрочем, ему успела осточертеть и немецкая речь — и хотя между двумя языками имелось очень мало общего, во время боя они становились похожими. Он встал, презрительно отодвинул в сторону дуло автомата и проворчал:

— Почему бы тебе не засунуть эту штуку себе в задницу — или предпочитаешь, чтобы я тебе помог?

Он говорил по-английски, но его тон — и манера поведения — не оставляли никаких сомнений Русский перестал обращаться с ним, как с низшим существом, и наконец увидел в нем офицера.

Бэгнолл повернулся к Джерому Джонсу.

— Что хочет этот проклятый болван? Сейчас я говорю по-русски лучше, чем когда мы сюда попали — не слишком хорошо, поскольку раньше не знал ни слова — но я совсем перестаю его понимать, когда он чешет так быстро.

— Попытаюсь выяснить, господин, — ответил Джонс.

Оператор радиолокационной установки немного говорил по-русски, когда они приземлились в Пскове. Теперь же, спустя несколько месяцев — и, вне всякого сомнения, большой практики с прекрасной Татьяной — с завистью подумал Бэгнолл — Джонс объяснялся почти свободно.

Он что-то сказал русскому солдату, который в ответ опять закричал, показывая на висевшую на стене карту.

— Как обычно? — спросил Бэгнолл.

— Как обычно, — устало кивнул Джонс, — хочет знать, следует ли его отряду подчиниться приказу генерала Чилла и отступить от второй линии обороны к третьей. — Он снова перешел на русский, успокоил солдата и отослал его обратно. — Они подчинятся, хотя генерал и нацист. Вероятно, они бы выполнили его приказ два часа назад, если бы Иван не отправился нас разыскивать. Будем надеяться, что Бог не накажет их за упрямство, и они не понесут слишком больших потерь.

Бэгнолл вздохнул.

— Предлагая свой план, я рассчитывал, что нам придется участвовать в серьезных операциях. — Он скорчил гримасу. — Я был слишком молод и наивен — признаю.

— Черт возьми, наконец-то, понял, — заявил Кен Эмбри, наливавший из помятого самовара травяной чай. — Должно быть, ты посчитал себя царем, который пришел с правом сеньора.

— Ну, это про нашего Джонса, — парировал Бэгнолл, отчего Джонс закашлялся. — Я помню, что тогда думал о двух проблемах. Во-первых, не позволить нацистам и большевикам вцепиться друг другу в глотку, иначе ящеры получили бы полную свободу действий.

— Ну, на данном этапе, мы своего добились, — заметил Эмбри. — Если бы ящеры направили сюда побольше танков, нам бы не поздоровилось. К счастью для нас они решили, что техника им нужна в других местах. Уверяю вас, я на них не в претензии.

— И я тоже, — кивнул Бэгнолл. — У нас и так достаточно проблем.

— Я получил информацию по радио, что в пригородах Калуги идут бои, — сказал Джером Джонс. — Это к юго-востоку от Москвы — между ящерами и Красной площадью больше ничего не осталось. Звучит совсем безрадостно.