У-2 подпрыгнул на месте и остановился. Рабочие из наземной команды бросились подтаскивать к самолету канистры с бензином — совсем не простое дело, ведь грязь еще не до конца высохла. За ними появился Георг Шульц весь обвешанный пулеметными лентами и отчаянно похожий на казака-разбойника. Он вынул из кармана форменной куртки немецкого пехотинца кусок белого хлеба и протянул Людмиле.

— Хлеб, — произнес он единственное русское слово, которое сумел выучить.

— Спасибо, — ответила она тоже по-русски и начала есть.

Буквально тут же явился Никифор Шолуденко. Скорее всего, не хотел ни на минуту оставлять Людмилу наедине с Шульцем — потому что они были соперниками, или потому что служил в НКВД. Людмила обрадовалась, она могла доложить ему о том, что ей удалось сделать, и не искать полковника Карпова.

Или все-таки придется отправиться к непосредственному начальству. База напоминала растревоженный муравейник — люди бесцельно метались взад и вперед, что-то кричали, размахивали руками. Прежде чем Людмила успела спросить, что тут происходит, Шульц развел руки в стороны и заявил:

— Большой драп. Мы удираем.

Примерно то же самое говорили русские, когда в октябре 1941 года возникла опасность захвата немцами Москвы, и оттуда побежали начальники, занимавшие высокие посты. Людмила решила, что Шульц специально ее дразнит.

— Удираем? — возмущенно переспросила она. — Мы что, уходим отсюда?

— Точно, — подтвердил Шолуденко. — Мы получили приказ уменьшить, объединить и усилить фронт обороны.

Он не стал говорить, что это означает «отступление». Точно так же слова «жестокие бои» переводятся на нормальный язык, как «поражение». Впрочем, Людмила не нуждалась в его объяснениях, она и. сама прекрасно все поняла. И, скорее всего, Георг Шульц тоже.

— Я успею сделать еще один вылет, прежде чем мы снимемся с места? — спросила Людмила. — Мне удалось доставить им кое-какие неприятности. Похоже, у ящеров здесь нет противовоздушной артиллерии.

— Разве можно защититься от такой штуки? — сказал Шульц по-немецки и ласково похлопал рукой по фюзеляжу У-2. — Ящеры, наверное, подглядывают в щелочки, когда ты писаешь.

Шолуденко фыркнул, но, отвечая на вопрос Людмилы, покачал головой.

— Полковник Карпов приказал, чтобы мы не теряли ни минуты. Распоряжение пришло сразу после того, как ты улетела. Иначе нас бы здесь уже не было.

— А куда мы направляемся? — спросила Людмила. Офицер НКВД вытащил какой-то обрывок бумаги и бросил на него быстрый взгляд.

— Новая база будет развернута в колхозе 139, азимут 43, расстояние пятьдесят два километра.

Людмила оценила расстояние и азимут и получила точку на карте.

— Рядом с Калугой, — недовольно произнесла она.

— Если быть до конца точным, чуть западнее, — подтвердил Шолуденко. — Мы будем сражаться с ящерами на улицах Сухиничей, защищая каждый дом и каждый переулок, чтобы задержать их продвижение вперед, пока готовится новая позиция между Сухиничами и Калугой. А потом, если понадобится, отстаивать каждую пядь земли в Калуге. Надеюсь, такой необходимости не возникнет.

Он замолчал; даже полковник НКВД, который на базе ни перед кем не отчитывался, кроме самого себя, и, в самых чрезвычайных ситуациях, перед полковником Карповым, боялся сболтнуть лишнее. Но Людмила без проблем поняла, что он имел в виду. Шолуденко сомневался, что линия обороны к северу от Сухиничей остановит ящеров. Судя по всему, он предполагал, что и Калуга тоже попадет в руки врага. А Калугу от Москвы отделяют лишь равнины да леса — и никаких городов, в которых смог бы застрять неприятель.

— У нас проблемы, — заявил Шульц по-немецки, и Людмила поразилась его наивности: разве можно открыто говорить то, что ты думаешь?

У нацистов, конечно же, нет НКВД, но зато у них имеется гестапо. Неужели Шульц не знает, что нельзя открывать рот в присутствии людей, которым ты не слишком доверяешь?

— Проблемы у Советского Союза, — наградив его странным взглядом, сказал Шолуденко. — Как, впрочем, и у Германии, и у всего остального мира…

Прежде чем Шульц успел ему ответить, они увидели бегущего по взлетному полю полковника Карпова.

— Выбирайтесь отсюда! Живее! — крикнул он. — Танки ящеров прорвали оборону к западу от Сухиничей и направляются в нашу сторону. У нас примерно час… или даже меньше. Уходим!

Людмила забралась назад в свой «кукурузник», наземная команда поставила самолет по ветру, а Шолуденко раскрутил пропеллер. Надежный, хоть и маленький мотор заработал сразу, биплан промчался по взлетной полосе и поднялся в воздух. Людмила повернула на северо-восток в сторону колхоза номер 139.

Шульц, Шолуденко и Карпов стояли на земле и махали ей руками. Она помахала в ответ, не зная, увидит ли их снова. Неожиданно из пилота, выполняющего опасные задания, она превратилась в человека, у которого есть возможность спастись от ящеров. Если они всего в часе от базы, им не составит особого труда нагнать и уничтожить людей.

Людмила проверила индикатор скорости на часах. На своем «кукурузнике» она доберется до цели за тридцать минут. Она надеялась, что сумеет разглядеть с воздуха новую базу. Но с другой стороны это будет означать, что у них плохая маскировка, и ящеры тоже обязательно ее заметят — рано или поздно.

Конечно, если маскировка сделана профессионально, ей придется летать кругами, а потом сесть где-нибудь не там, просто потому, что у нее закончится горючее. Индикатор скорости, часы и компас не слишком точные навигационные приборы, но других у Людмилы не было.

Высоко в небе промчался военный самолет ящеров; рев двигателей напомнил Людмиле вой волков в зимнем лесу. Она ласково погладила борт своего У-2 — он тоже отличная боевая машина, пусть маленькая и абсурдная по сравнению с могучими истребителями врага.

Людмила все еще находилась в воздухе, когда самолет ящеров вернулся на прежний курс, направляясь назад, на свою базу. Он уже выполнил задание, а Людмила еще не успела понять, куда же ей нужно попасть.

«Скорость», — печально подумала она.

Самолеты и танки инопланетян намного быстрее техники, имеющейся в распоряжении людей. Вот почему неприятель удерживает инициативу, по крайней мере, пока стоит хорошая погода. Воевать с ящерами все равно, что сражаться с немцами, только еще хуже. Невозможно выиграть войну, лишь защищаясь и никогда не переходя в наступление.

Мимо головы Людмилы, грубо прервав ее размышления, просвистела пуля. Она бессильно погрозила земле кулаком. Какой-то дурак решил, что такая сложная машина, как самолет, не может не принадлежать врагу. Если бы Сталину удалось завершить мирное строительство социализма, такое вопиющее невежество за одно поколение отошло бы в прошлое, превратившись в историю. Атак…

Крестьянин, работавший на ячменном поле, снял куртку и помахал ей, когда она пролетала над ним. У куртки была красная подкладка. Только через несколько минут Людмила сообразила, что к чему, и вскричала:

— Боже мой! Какая я дура!

Представители военно-воздушных сил Красной армии не станут зажигать никаких огней, чтобы показать ей, где находится новая база. Иначе ящеры сразу все поймут, и базе конец. Приборы — или, точнее, чистая удача — помогли ей найти место своего назначения.

Она развернула «кукурузник», сбросила скорость и начала снижаться, только сейчас разглядев опознавательные знаки на вспаханном поле. Теперь ей стало понятно, где садятся и взлетают самолеты. Людмила сделала еще один круг и аккуратно приземлилась.

Словно по волшебству, на поле, где, как ей показалось, рос ячмень, появились какие-то люди.

— Вылезай! Быстро! Давай, давай!

Людмила выбралась из своего У-2, спрыгнула на землю и начала докладывать:

— Старший лейтенант Людмила Горбунова прибыла…

— Оставь ты свои глупости, потом доложишь, — прервал ее один из парней, тащивших маленький «кукурузник» в укрытие. Какое, Людмила так и не поняла. Затем, повернувшись к своему товарищу, он крикнул: — Толя, отведи ее в безопасное место.