Приемная комиссия уже дала предварительную оценку «К-2». Оценка была положительной. Комиссию возглавлял старый знакомый Киреева — профессор Стрельников. Он особенно отметил остроумное конструкторское решение сложной проблемы — взлета гигантской амфибии с земли. Тяжелой машине было дано для опоры девять точек — девять колес, убирающихся в воздухе. По четыре колеса под каждым из двух фюзеляжей, девятое колесо — впереди центроплана.

Стрельников приехал посмотреть пробный полет «К-2». Он стоял на аэродроме рядом с заместителем наркома.

На аэродроме распластала свои широкие крылья огромная серебристая птица. У ее моторов суетились механики, руководимые Морозовым. Бетонная взлетная дорожка серой лентой уходила к горизонту.

С чем сравнить чувства Киреева в тот момент, когда на старт вырулил его самолет? Разве с переживаниями скульптора в момент, когда на торжественном открытии памятника падает завеса, скрывавшая до этой минуты изваянную им статую, или восторгом композитора, услышавшего в сияющем огнями концертном зале первые такты своей симфонии…

«К-2» стоял в начале взлетной полосы. Моторы стали работать на малых оборотах. Хорошо была слышна их мощная отсечка.

— Почему самолет стоит на месте? — спросил Киреева профессор Стрельников. — Случилось что-нибудь?

Николай Николаевич не услышал вопроса. Он сейчас вообще ничего не слышал, кроме прерывистого ворчанья дизелей.

Наконец один за другим были опробованы все моторы.

— Сейчас пойдет! — волнуясь, сказал Киреев.

— На взлет? — спросил кто-то.

— Нет, пока будет делать подскок, проверять маневренность.

Как хотелось Николаю Николаевичу самому поднять в воздух свое детище. Но это было против правил. В первый испытательный полет шел только экипаж машины, состоявший из девяти человек.

Николай Николаевич и Андрей — конструктор самолета и создатель двигателей, воспитатель и воспитанник — стояли на земле и завидовали им — командиру корабля Соколову, второму пилоту Мартьянову, главному инженеру «К-2» Морозову, штурману, бортмеханикам, радисту. Андрей, сам того не замечая, крепко сжимал руку Киреева.

Вновь загудели моторы. Гигант вздрогнул и медленно пополз вперед. Его бег становился все быстрее и быстрее. Не успела машина пройти и пятьсот метров, как все девять колес отделились от земли. Но в то же мгновение упали обороты моторов и, грузно качнувшись, амфибия опять побежала по бетонной полосе.

— Андрюша! — радостно закричал Киреев. — Полетит! Обязательно полетит!

Тем временем самолет снова вырулил на старт. Моторы замерли. Из машины вышел внешне спокойный, сосредоточенный Соколов. Строевым шагом он подошел к Кирееву, взял руку под козырек, громко сказал:

— Товарищ конструктор! Машина ведет себя отлично. Разрешите идти на взлет!

— При какой скорости оторвались? — спросил Николай Николаевич.

— Сто тридцать, — ответил летчик, — она же пустая…

— Товарищ замнаркома! — обратился Киреев к Петру Владимировичу. — Разрешите идти на взлет?

— Желаю успеха! — ответил тот, пожимая руку Соколову.

Андрей все время порывался спросить летчика о том, как ведут себя моторы, но не успел. Соколов уже торопливо шел обратно к самолету.

Через минуту большие четырехлопастные винты, до того стоявшие неподвижно, исчезли в ослепительном блеске. Каждому из двигателей опять по очереди был дан полный газ. Их рев слился в оглушительный могучий гул. «К-2» пошел на взлет.

На этот раз машина бежала дольше. Казалось, еще мгновение — и все девять колес оторвутся от земли, а самолет все мчался по дорожке.

— Молодец! Молодец! — не обращаясь ни к кому, приговаривал конструктор. — Выдержи еще, еще…

Тридцать шесть тысяч лошадиных сил легко оторвали тяжелый корабль от земли. Амфибия пошла в воздух. Вот уже она на высоте сто метров, двести, триста… Соколов делает первый круг над аэродромом.

С головы Киреева слетела фуражка.

— Коля! — громко закричал, забыв о своем положении и возрасте Петр Владимирович, — поздравляю!

Он первый обнял Киреева и поцеловал: «— Спасибо за хороший подарок Родине!

Все поздравляли конструктора, а самолет, сверкая в голубом небе, делал уже второй круг. Потом на высоте в пятьсот метров он стремительно прошел по прямой, вдоль взлетной полосы.

— Что я вам говорил, батенька! — оживленно сказал Стрельников, поздравляя Киреева. — Помните? Советовал не торопиться, и вот результаты. Опыт — большое дело!

— Век я вас не забуду, товарищ профессор! — искренне ответил Киреев.

„К-2“ сделал еще один круг и пошел на посадку. Машина плавно коснулась земли, пробежала по дорожке и, замедляя ход, остановилась.

Все, кто был на аэродроме, бросились к самолету» окружили его.

Соколов снова отрапортовал:

— Товарищ конструктор! Самолет «К-2» в первом полете вел себя отлично.

Радостно улыбаясь, Юрий Петрович негромко добавил:

— Поздравляю тебя, Николай!..

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Широко раскинулся Дубровский холм. Вершина его и пологие склоны густо поросли вековыми соснами. Вокруг холма на много километров тянулся дремучий, почти непроходимый лес. Дикое, глухое место… В старое время много ходило разных страшных рассказов про Дубровский холм. Редкий смельчак отваживался пойти туда.

В советское время Дубровский холм стал местом веселых молодежных прогулок. Девушки и юноши пробирались сквозь колючую лесную чащу, говором, смехом, пением разгоняя застоявшуюся лесную тишину.

Пришли гитлеровцы — и снова только птицы и звери нарушали молчание леса.

…Тася пробиралась по лесной тропинке, невдалеке от Дубровского холма. Она спешила в сторожку лесника, где лежал недавно раненный партизан. Надо было переменить ему повязку, дать лекарство.

Рассвело. Серые тучи медленно расползались прямо над головой девушки. В просветах появилось небо, голубое, чистое, словно только что умытое дождем. Наконец сквозь тяжелую хвою робко пробился солнечный луч. Вот он скользнул между деревьями и упал на росистую траву. Девушка остановилась словно завороженная: в каждой капельке искрилось и переливалось всеми цветами необыкновенной радуги крохотное солнце…

Темные крылья ресниц прикрыли глубокую синеву глаз молоденькой партизанки. На нежном лице, едва тронутом загаром, появилась мечтательная улыбка. Тася совсем оторвалась от действительности, вся перенеслась мыслями в прошлое… Совсем юная, в праздничном светлом платье, она вместе со школьными товарищами пришла сюда, к Дубровскому холму.

Ей весело, хорошо! Так приятно вдыхать нагретую солнцем смолу, слушать оживленные разговоры друзей.

Нечаянно она задевает ногой о сучок, царапает ее до крови; трещит, рвется чулок, а чулки новые.

«Что мать скалист?»

— Тася, что с тобой? Почему ты отстаешь? — Ее одноклассник Виктор Киреев с тревогой смотрит на кровь, на порванный чулок… — Чем помочь тебе?

В голосе Виктора столько искреннего желания действительно что-то сделать, что Тасе вдруг становится радостно и уже не страшит мысль, что мать рассердится.

С минуту они молча смотрят друг на друга. Бешено колотится сердце.

Тася вспыхивает, срывается с места, бежит догонять других, быстрая, легкая, словно летит на крыльях.

— Осторожнее! Разобьешься! — кричит Виктор. В его озорном голосе Тася ясно чувствует ласку.

— Тася! Виктор! Ау! Идите скорее! — слышны голоса товарищей.

Это было не так давно, но как все изменилось с тех пор. И она, Тася, стала другая. А Виктор? Страшно даже подумать…

Хрустнувшая под чьей-то ногой ветка заставила Тасю очнуться. Навстречу ей шел широкоплечий молодой человек в темнозеленой футболке и в защитного цвета кепке, низко надвинутой на лоб…

Кровь отхлынула от лица девушки — она узнала Виктора Киреева.

— До чего же хорошо здесь! — воскликнул Виктор… Прямо сказка из «Тысяча и одной ночи»!

Он сразу охватил взглядом и блестящие росинки на траве, и солнечные отсветы на деревьях. Именно в такое прекрасное утро, когда сказочным жарцветом переливается земля, и должна была произойти его встреча с Тасей.