— Это вряд ли, — подтверждает Гошка. — Мы же не англичане.

Непонятно, чего от нас хотят, а тут и Джексон, как назло, куда-то запропастился! Остальные пленники выглядят не лучше нас. Их гиды тоже исчезли. Вскоре, впрочем, Джексон с коллегами появляются, и каждый разъясняет своим подопечным, что происходит.

— У местных жителей есть поверье, что фотография укорачивает жизнь того, кого снимают, — говорит Джексон.

— На сколько укорачивает? — деловито спрашивает Гошка.

— Они хотят по сорок рупий за снимок. — На абстрактный вопрос гид дает конкретный ответ.

— По доллару, значит! — задумчиво, как бы сам себе, поясняет мой спутник. Я чувствую, что он готов взорваться, и, пытаясь предупредить конфликт, заявляю, что не успел сделать ни одного снимка.

— Тогда вы должны всего сорок рупий, — подводит итог гид после переговоров с вождем.

— Так я же не снимал! — пытаюсь спорить я.

— Надо было снимать! — Джексон суров и непреклонен. — У донгария это основной вид заработка. Считайте, что вы помогли им на шаг приблизиться к цивилизованному миру.

— Нет уж, я лучше буду считать, что заплатил за билет в театр, — бурчу я, отдавая деньги рэкетирам.

На наших глазах только что казавшиеся такими воинственными туземцы превращаются в обычных торговцев. Почти такие же смуглые дети гор, разве что одетые иначе, еще совсем недавно встречались на наших рынках.

— Вах, дарагой! Сма-атри какой ма-андарын кра-асивай! — говорили они и давали попробовать в самом деле замечательный мандарин. А сейчас, черт их дери, сплошь перекупщики!

С такими мыслями я покупаю пол-литра мутноватого напитка, который Джексон называет пивом. По мне он больше напоминает легкую бражку. Несмотря на кажущуюся слабость, действовать пойло начинает немедленно. Оставшееся время я хожу по рынку с блуждающей улыбкой и в ответ получаю такие же улыбки от кажущихся мне теперь очень милыми донгария.

— У племени бонда[13] лучше всего покупать луки, — советует Джексон на подъезде к Анкадели, куда мы попадаем на следующий день. — Только осторожней — они совсем дикие!

— Более дикие, чем донгария? — спрашиваю я и по выражению лица нашего гида понимаю, что сморозил глупость. Донгария, судя по всему, здесь считаются интеллектуалами.

По мне так все наоборот! Бонда отличаются от донгария, как римляне от гуннов. Женщины — все, как одна, высокие и изящные, ходят с бритыми, как у Гошки, головами. Единственной одеждой служит крошечный кусочек ткани на бедрах, а вместо кофточек, маечек и бюстгальтеров — бусы.

— Просто праздник какой-то! — говорит Гошка, делая вид, что рассматривает разложенный перед юной красоткой товар. Он перебирает бронзовые фигурки, изображающие туземных богов и богинь и в конце концов останавливает свой выбор на паре, напоминающей «Рабочего и колхозницу» скульптора Мухиной. Я покупаю похожую вещицу. А кроме того, набираю украшений — медных цепочек, ожерелий из самоцветов, металлических браслетов. Самые примечательные, конечно, бронзовые нашейные кольца! Но их, похоже, не купить: они намертво сидят на шеях своих хозяек. Женщины носят их по десятку, а то и больше. Кольца делают их и без того длинные шеи еще длиннее. При ходьбе украшения ритмично позвякивают. Вкупе с крошечными юбочками на плавно покачивающихся бедрах, они создают эффект куда более смертельный, чем луки, которыми забавляются местные мужчины и до которых мы с Гошкой никак не можем добраться.

Меня окружает толпа местных барышень. Почувствовав настоящего покупателя, они пытаются впарить мне горы залежалого товара. При этом все, как одна, напирают подвижными под бусами грудями и обворожительно улыбаются! На помощь приходит Гошка. Он за руку выволакивает меня из толпы, и следом ему несутся проклятия моментально впавших в ярость торговок.

Кроме нас, по рядам бродят еще человек пятьдесят белых. Некоторых я уже видел в плену у донгария, других встречаю впервые, они едут в обратном направлении — от конца маршрута к началу. За белыми людьми наблюдать не менее интересно, чем за туземцами. Мое внимание привлекает толстенная итальянка. Она ходит переваливаясь, как утка, и в машине наверняка целиком занимает заднее сиденье. Глядя на нее, я вспоминаю, как Джексон расписывал «путешествие, доступное лишь самым отважным и сильным». Все-таки, чтобы стать успешным продавцом, надо обладать особыми качествами! А толстуха тем временем повторяет ту же ошибку, что и я несколькими минутами раньше: она собирает вокруг себя толпу дикарок, хватая то одно, то другое украшение. А кроме того, пытается торговаться с ними по-итальянски.

— Смотри, она покупает нашейное кольцо. — Гошка показывает на итальянку, за которой я и сам наблюдаю. — Оно ей как раз на палец!

Две подруги удачливой торговки, упираясь коленками ей в бока, растягивают кольцо и с трудом стаскивают его с хозяйки. На шее у девушки остается глубокая царапина.

— Двести рупий — хорошая цена, — говорит успевший все разузнать Джексон. — Сейчас из бронзы не делают…

Итальянка вертит в руках покупку, потом лезет в кошелек и дает продавщице две бумажки по пятьдесят рупий. При этом она с недовольным видом показывает на вмятину на украшении. Продавщица еще не до конца понимает, что ее надули, и продолжает стоять с протянутой рукой. Я успеваю сделать отличный кадр: прекрасная дикарка застыла перед белой уродиной и просит денег. Следующий кадр выходит тоже очень выразительным: недовольная итальянка, выставив живот, наступает на хрупкую продавщицу — так она объясняет, что бракованный товар большего и не стоит. Через месяц в Варкале оба эти снимка вместе с третьим, где девушка из племени бонда яростно вцепилась в волосы лукавой покупательнице, пропадут вместе с испустившим дух ноутбуком. Пропадут и еще сотни других фотографий, сделанных в Пондичерри, Тируччираппалли, Мадурае… Но это все потом, а пока рядом с нами завязывается драка: итальянский гид бьет дикарку и пытается оторвать ее от отчаянно орущей толстухи. Мое внимание настолько занято происходящим, что я пропускаю момент, когда Джексон как кошка прыгает в сторону и всем телом наваливается на юного бонда. Юноша, совсем еще мальчик, прежде чем упасть, успевает выпустить стрелу из лука, который только что пытался продать. Стрела пролетает в полуметре от головы итальянского гида. На помощь Джексону бросаются еще несколько турагентов, а племя моментально сжимается и, пятясь, обступает до этого державшегося в стороне высокого старика.

Толстуха, заварившая всю кашу, с воем отползает в сторону. Я не без злорадства замечаю, что все лицо у нее исцарапано. Вождь делает знак, и гиды быстро уводят туристов к машинам.

На заднем сиденье у нас лежат два лука — Джексон позаботился и купил их, пока мы с Гошкой занимались разглядыванием безделушек.

— Такое часто случается? — спрашиваю я после того, как все немного успокоились.

— Нет, — отвечает Джексон. — При мне это в третий раз.

Он сидит глубоко погруженный в свои мысли, куда-то напрочь исчезла его обычная суетливость. Я вдруг отчетливо представляю, что он до сих пор переживает случившееся.

— А кто был тот мальчик с луком? — задаю я вопрос, чуть коснувшись его плеча.

— Наверное, муж. Бонда рано женятся.

И Джексон, отвлекшись от своих мыслей, рассказывает нам об удивительном свадебном обряде дикого племени. Раз в году в земле вырывается яма, куда прячутся все невесты. Юноши спускаются в яму ночью и остаются там до утра с девушками. Уходя, они оставляют избранницам свои бронзовые браслеты.

На следующий день девушки ведут юношей в лес, разжигают костер и кладут горящие головешки на ягодицы женихов. Если те выдерживают пытку молча, считаются мужьями, нет — ждут еще год, пока повзрослеют.

Мы едем к месту нашей последней ночевки, в Джейпор. Смеркается, и я уже начинаю клевать носом, когда Джексон неожиданно поворачивается к нам и говорит:

— А того мальчика посадят в тюрьму… У них полплемени сидит. Бонда все же очень дикие!

Видно, что Джексон мучается тем, что невольно поспособствовал заключению юноши.