Но понять этого нельзя было ни им тогда, ни нам сейчас. Отсидев, вернее, отработав пятнадцать лет, мой дед вернулся домой. Через год его реабилитировали, наградили и даже дали квартиру. Но дед ничему уже не радовался, он почти ничего не видел. Прозрачный сгорбленный человечек больше не смеялся, не собирал застолий и не пел песен. Свой долг перед Родиной он выплатил сполна.

Отец, как и дед, был геологом. Мама в юности танцевала в балете, ей прочили большое будущее, цветы и поклонников. Но, познакомившись с отцом, она, не раздумывая, оставила сцену, чтобы быть рядом с любимым. Ездила вместе с ним в экспедиции, ведя беспокойную жизнь на чемоданах. Они исколесили всю страну, особенно любили Кавказ, заведя там большое количество друзей.

Я уже была замужем, когда однажды позвонила мама и предупредила, что они уезжают недели на три, а возможно и дольше. А я просто ответила:

– Ну, счастливо! Когда вернётесь, позвони!

Эх, если б знать!

Погода в горах стояла отвратительная. То дождь, то ветер, а чаще и то и другое сразу. Под вечер уже подмораживало, и ждать больше времени не было. Утром караван машин не торопясь двинулся вверх по горному серпантину, строго соблюдая дистанцию и скорость. Первым полз автобус с местными геологами, затем КАМАЗ с аппаратурой, мои родители в УАЗе и ЗИЛ со снаряжением. Подъем был почти закончен, когда на последнем опасном участке у идущего вторым КАМАЗа отказали тормоза. Несмотря на отчаянные усилия шофера многотонная груженая махина, скрежеща железом, поползла вниз. Он сделал все что мог, почти сумел прижать ее к горе, но обледеневшая дорога и потёкший ручьем щебень свели его усилия к нулю. Машина вместе с грудой камней уже скользила, набирая скорость. Поняв это, отец без раздумий резко развернул УАЗ поперек дороги, пытаясь свободной рукой вытолкнуть мать из машины… Потом я часто думала об этом. Почему она не выпрыгнула? Потому что не смогла? Или… Дорога здесь была достаточно широка для маневра, но отец хорошо знал, что в кабине рядом с водителем сидел его шестилетний сын. Груженая машина в секунды накрыла УАЗ, протащив вниз, скомкав под кузовом, и остановилась, только ударив в ЗИЛ. Удар едва не выкинул грузовик в пропасть. Выскочившие перепуганные насмерть люди сначала даже не смогли понять, что УАЗ сложило почти пополам.

Всё это рассказал мне Нодар Ксителия, водитель того самого КАМАЗа, приехавший на похороны. Тяжёлые слезы катились по его огрубевшим на ветру щекам, он неловко размазывал их большой мозолистой ладонью. Рядом с ним плакал его маленький сын.

***

«Пора ложиться, завтра трудный день. И послезавтра, и через два дня… Да, нашла себе занятие, нечего сказать».

Я встала, прошлась по гостиной, разглядывая творения тёткиных рук, в который раз дивясь ее мастерству. Да, тетя Юля была мастером с большой буквы. Чего стоит бархатная скатерть с атласными аппликациями, расшитая бисером и стеклярусом, или панно «Царевна Лебедь»! Это было настоящее произведение искусства. Тетка работала над ним почти год, готовя подарок на юбилей маме. Вылепленная из специального разноцветного пластилина сияла прекрасная луноликая Царевна. В ногах у нее простирал крылья белоснежный лебедь. Крылья его плавно переходили в платье царевны, казалось, что они составляют одно целое – прекрасный волшебный цветок. Часть пластилина была закрыта настоящими перьями и стеклярусом. Низ панно украшали разноцветные камушки, словно выброшенные на берег волной ракушки, сверкала выложенная стеклянными бусинами корона, во лбу царевны горел желтый прозрачный камушек, вытащенный из специально купленной брошки.

Мама, увидев этот фантастический подарок, просто потеряла дар речи. Потом она долго и тщательно выбирала для него место и успокоилась, купив, в конце концов, раму со стеклом, чтобы на царевну не попадала вездесущая пыль.

Сев на краешек дивана, я любовно взяла в руки небольшую диванную подушку. Это тоже была теткина работа, и здесь тетя Юля превзошла саму себя. Подушка напоминала фантастический одуванчик, неизвестным образом оказавшийся в городской квартире.

Я поднялась, аккуратно поправила подушки, как любила их раскладывать мама, и пошла в папин кабинет.

Крадясь на цыпочках мимо храпящего телохранителя, я только собралась покачать головой, как неожиданно замерла от непонятного предчувствия. В следующее мгновение я поняла, что Саша не спит, а, держа в руке пистолет, неслышно отодвигает раскладушку от двери. Заметив, что ручка входной двери вдруг плавно поползла вниз, я испуганно закусила кулак, чтобы не закричать. Подняв глаза на Сашу, увидела, что он знаком велит мне уйти из холла. Я осторожно вошла в спальню, где обнаружила Юльку. Она дрыхла как сурок и сладко посапывала. Возмутившись такой несправедливостью, я было решила ее разбудить, чтобы не трястись в одиночку, но вовремя сообразила, что спросонья она может зашуметь. Поэтому, молча погрозив спящей подружке кулаком, я прильнула к приоткрытой двери. В замочной скважине чуть слышно шуршал ключ. Наконец дверь тихо дрогнула и начала медленно приоткрываться. В образовавшуюся щель ударил свет фонарика. Саша, стоящий сбоку от двери, напрягся, готовясь, как я понимала, оглушить пришельца пистолетом. Дверь еще больше приоткрылась, луч забегал по стенам холла, и в щель вдруг просунулась… скалка.

От неожиданности и любопытства я высунула голову из-за двери. Я могла ожидать чего угодно, но чтоб вот так… Между тем вслед за скалкой показалась рука, сухонькая и маленькая. Я, поняв, в чем дело, крикнула метнувшемуся к руке Саше:

– Нет!

Слава богу, реакцией он обладал завидной, сумев правильно среагировать на мой голос, иначе с рукой бабе Глаше пришлось бы проститься. Облегченно вздохнув и утерев со лба пот, я подошла к двери и распахнула ее. Саша зажег свет. Передо мной со скалкой наперевес стояла бесстрашная баба Глаша и подслеповато щурилась, стараясь меня разглядеть.

– Ты ли, Алька? – раздался знакомый с пеленок голос, и я отозвалась:

– Конечно! Кому ж еще быть? А ты, баба Глаша, как была партизанкой, так и осталась!

Баба Глаша согласно кивнула, деловито осмотрела холл, увидела Сашу, раскладушку и подозрительно спросила:

– А это что еще за бугай?

Саша ответил ей хмурым взглядом и незаметно убрал за спину оружие. Сразу стало ясно, что они друг другом, мягко говоря, недовольны.

– Что же ты, баба Глаша, не узнала? Это ведь Саша, у Андрея Дмитриевича работает. Помнишь, он еще с тетей Юлей нам помогал, перевозил ее?

Баба Глаша на секунду задумалась, потом еще раз окинула взглядом сердитого Сашу и сказала:

– А! Как же! Теперь вспомнила! И, правда, Саша! Александр Васильевич, да?

Саша кивнул.

«Ну, бабуся! – с некоторой завистью подумала я. – Я сама его отчество только сегодня узнала. А она не только знала, но еще и вспомнила через столько лет!»

Баба Глаша деловито засеменила на кухню, мы с Сашей за ней. Я вдруг обнаружила, что у меня трясутся ноги, поэтому быстренько села на стул. Глянув на бабу Глашу, я укоризненно покачала головой:

– Ты, честно сказать, нас порядком напугала! Чего это таким лихим способом сюда пробиралась? Позвонила бы.

– Эва, брякнула! Позвонила! Да пока бы я звонила, все ворюги уже бы сгинули. Ищи-свищи!

– Ну да! А ты на них, значит, со скалкой? В рукопашную?

– Да я б их всех, мать их растак! Ночью по чужим квартирам шарить! – Баба Глаша воинственно сверкнула глазами. – Не на ту нарвалися!

Саша уже не дулся, он с интересом следил за нашей поздней гостьей, пряча улыбку в кулак.

– Чайку, баба Глаша? – спросила я, с трудом сдерживая зевоту.

– Да не… Какой чаек? Время-то… А чего вы сами-то поздно приехали? Да ты и не позвонила? Раньше всегда звонила, приеду, мол.

– В спешке все вышло, не успела. Завтра уедем. Баба Глаша, ты знаешь… ты недельку-другую не заходи, отдохни. А подозрительное чего увидишь, сама не суйся, ни в коем случае. Договорились?