– Да что же вы делаете, мистер Хантер? – Дыхание Фиби было таким сбивчивым, словно они действительно только что занимались любовью.

Слова девушки вконец отрезвили Хантера, прогнав навязчивые мысли. Постепенно к нему стало приходить осознание того, что он только что собирался сделать.

Фиби без стеснения уставилась на него. В глазах запрыгали озорные искорки, щеки пылали.

– Простите меня. – Он отступил назад. В конце концов, он не распутник. Черт побери, он больше не распутник. Он перестал играть и шататься по женщинам. – Вы сказали – книгу?

– Если позволите, – проговорила Фиби серьезным тоном. Однако, взяв со стола подсвечник, не сумела скрыть дрожь в руках.

– Будьте моей гостьей. – Он указал на книги, которые выстроились на полках вдоль стен, а сам отодвинулся на более безопасное расстояние к окну. – Моя мать когда-то очень любила «Эвелину». – Он снял с полки небольшой томик и протянул его Фиби, держась за дальний край, чтобы случайно не коснуться ее руки.

– Спасибо, – проронила она и взяла книгу. Направилась к выходу, остановилась у самой двери, схватилась за ручку и оглянулась на Хантера: – Я бы хотела вас поблагодарить за помощь на болотах и за то, что сохранили мою тайну.

Голос Фиби звучал так неуверенно, что Хантер сразу понял, что она с трудом подбирала нужные слова и вообще очень неловко себя чувствовала в подобной ситуации. Но взгляд ее выражал такую непоколебимую решимость, которую раньше он не замечал ни у одной женщины.

– Я больше не хожу пешком. Только на экипаже.

Хантер не успел ей ответить. Она вышла, оставив его в одиночестве перед закрытой дверью кабинета. Он твердо решил соблюдать в отношении мисс Эллардайс почтительное расстояние, пока его мать остается в Блэклоке.

Оказавшись в зеленой спальне, Фиби прислонилась к двери. Ее так трясло, что тени от мерцающей свечи дико заплясали по стенам. На ватных ногах она подошла к столику и поставила на него подсвечник, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение, но ничего не получилось.

Сердце так отчаянно колотилось, словно она находилась не в своей комнате, а в кабинете Хантера. Только сейчас она осознала, что на нем была надета простая рубашка и бриджи. Ни сюртука, ни жилета, ни галстука. Распахнутый воротник белой рубашки открывал участок голого тела. Она вспомнила прикосновение к его крепкой, мускулистой груди. От одной мысли о том, что они стояли так близко друг к другу, у Фиби перехватывало дыхание. Она закрывала глаза, и перед ней тут же возникал образ Хантера. Его пронзительный взгляд буквально приковывал к себе, не давая разумно мыслить. Сердце замирало, ноги переставали ее слушаться. Эмоции и ощущения были настолько яркими, что все мысли приходили в смятение. Фиби была потрясена. Прикосновение его руки вызвало сильную дрожь во всем теле. Еще немного, и он бы ее поцеловал. Она никогда не испытывала ничего подобного. Фиби теребила волосы, словно пытаясь снять эмоциональное возбуждение.

Зачем, черт побери, он там сидел один в темноте посреди ночи? Она вспомнила терпкий запах бренди, который чувствовался в его дыхании. Повернутое в сторону окна кресло говорило о том, что он явно не собирался спать.

Она подошла к окну, приоткрыла занавески и стала вглядываться в ночные болота. Одинокий серп луны сиял серебристым светом, бросая на болота свой бледный, холодный отблеск. По глубокому черному бархату неба раскинулись крошечные звезды. Подул прохладный, свежий ветерок, Фиби вдохнула в себя ароматный, терпкий запах болот. Пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок, она сделала несколько медленных глубоких вдохов. Где-то совсем близко она услышала всплеск на озере Блэклок, чьи темные воды сливались с мраком ночи. Фиби вспомнила предупреждения отца о непорядочности Хантера. И независимо от того, хотела она этого или нет, образ черноволосого мужчины с пронзительным и в то же время притягательным взглядом надолго завладел ее умом и сердцем.

Прохладным ясным утром следующего дня Фиби яснее осознавала ночное происшествие, хотя так и не смогла сомкнуть глаз. Хантер понял, что она собиралась пробраться в его кабинет посреди ночи. Неудивительно, что мысли и чувства любой нормальной девушки были бы в полном беспорядке, когда ее сердцу угрожала опасность со стороны человека с репутацией мистера Хантера. Главное, он, кажется, поверил ее объяснениям, чему она была безгранично рада. У Фиби оставалось много других проблем для беспокойства. Она не могла допустить того, чтобы ночной инцидент удержал ее от дальнейших попыток спасения своего отца.

В последующие несколько ночей Фиби не раз пыталась пробраться в кабинет Хантера. Но каждый раз, подходя близко к двери, она видела слабое мерцание света. Фиби понимала, что Себастьян сидел внутри и пил. Будто что-то терзало его и не давало заснуть, какой-то страшный грех тяжелым грузом висел на его темной душе, обрекая на вечные мучения. Фиби вздрогнула и прогнала мысли прочь. Во вторник ей снова предстоит встретиться с незнакомцем. Оставалось слишком мало времени. Надо обязательно найти способ тайком пробраться в кабинет. Фиби не находила себе места от нарастающего беспокойства.

Неожиданно на помощь пришла миссис Хантер. Она сообщила, что весь Блэклок отправляется в субботу на море.

Субботнее утро выдалось ясным и жарким. Солнце отражалось в чистой глади уходящего далеко за горизонт моря. Справа простирался остров Арран, слева виднелись далекие конические очертания скалы Айлса-Крейг. Зеленый берег спускался прямо к большой изогнутой песчаной бухте. Великолепный пейзаж не находил отклика в одиноком сердце Себастьяна.

Хантер и Макэван спешились и привязали лошадей. Горничные и лакеи толпились вокруг кареты, громко смеясь и болтая между собой. Хантер кивнул Макэвану, чтобы тот проверил, как проходила подготовка к пикнику. Себастьян на некоторое время остался один, безучастный к всеобщему веселью и приподнятому настроению. Он наблюдал, как кавалеры снимают сюртуки, а дамы откладывают свои шали в сторону и расправляют рукава. Вокруг царило абсолютное счастье и беззаботность. Хантер вдруг почувствовал, что его присутствие может омрачить всеобщее веселье. Он подошел к карете своей матери как раз в тот момент, когда лакей помогал ей сойти на землю.

Миссис Хантер неохотно кивнула:

– Я рада, что, по крайней мере, ты не забываешь старые традиции.

Он поклонился в знак признательности. Его холодное и безучастное выражение лица скрывало воспоминания, которые всколыхнулись в его душе после слов матери.

Миссис Хантер взяла зонтик у горничной. Воцарилось тягостное молчание, по лицу леди пробежала слабая улыбка, но предназначалась она не Хантеру, а скорее лакеям и служанкам вокруг.

Хантер оглянулся, ожидая увидеть мисс Эллардайс, но компаньонка его матери так и не появилась.

– Книга пришлась вам по нраву? – поинтересовался Хантер.

– Какая еще книга? – Мать посмотрела на него так, словно он нес какую-то тарабарщину.

– «Эвелина».

– Уже несколько лет мне не попадалась на глаза эта книга, – ответила она и переключила свое внимание на присутствующих.

Хантер несколько раз прокрутил в голове ответ матери и лишь спустя несколько минут заговорил снова.

– Что-то ваша компаньонка сегодня вас не сопровождает, – как бы невзначай заметил он, даже не повернув головы в сторону матери и продолжая наблюдать за тем, как прислуга приносит корзины.

– Мисс Эллардайс себя неважно чувствует. Я сказала ей, чтобы она полежала в постели и отдохнула. – Миссис Хантер, так же как ее сын, не отрываясь смотрела на горничных и лакеев.

– Как некстати она приболела, – заметил он.

Хотя, возможно, совсем наоборот, в зависимости от ситуации, подумал Хантер.

– Действительно. Бедная девочка, – согласилась мать.

Вскоре все расположились на покрывалах, а миссис Хантер заняла почетное место на стуле. Себастьян и Макэван сняли свои сюртуки, засучили рукава и, не дожидаясь слуг, сами принялись подавать тарелки с кусочками холодного цыпленка, ветчины и говядины. Кроме этого, там было много всевозможных булочек, сыр, сваренные вкрутую яйца, клубника, малина, свежие охлажденные сливки, вкуснейший джем, пирожные, мятные помадные конфеты и леденцы. На яствах не экономили. Чтобы еда и напитки оставались прохладными, повсюду были разложены кусочки льда. Хантер хотел, чтобы прислуга провела время так же хорошо, как когда-то давно его отец и дед.