Терлог убедился, что о коне его хорошо заботятся, и присел возле костра. Сомакельд, гордый своим новым знакомством и тем, что ему разрешено сидеть вместе с бывалыми воинами, поведал о своей встрече с кельтом, а затем пересказал историю о его странствиях и приключениях. Все слушали его с нескрываемым интересом, а к костру между тем все продолжали подходить люди, которые смотрели на кельта с любопытством и удивлением, выслушивая пересказанные шепотом рассказы о его подвигах.

— Ты выглядишь орлом, и взгляд твой орлиный, богатырь, — сказал Грогар Скел. — Для меня немного значит, что ты был когда-то правителем в своей земле, но я хорошо знаю, что ты прирожденный правитель людей. Да, тургославам нужны люди с острыми мечами и сильной волей. Хогар-хан надвигается на нас, и кто знает, как могут повернуться события? Турки — опытные воины, но они разлетелись, как птицы, гонимые ветром, от крыльев воинов Чага хана. — И он кивнул в сторону татарина, который не спеша потягивал сброженное кобылье молоко — кумыс.

— Да, — отозвался татарин. Его голос был подобен лязгу меча, вынимаемого из ножен. — Они были как волки среди овец — клянусь Эрликом, они все безумны!

— Они действительно безумны — в бою они быстрые и беспощадные, подобно огню, пожирающему степную траву, — кивнул Грогар Скел. — Иногда мне кажется, что они исполнены каких-то злых чар. Хогар-хан заявляет, что ему свыше передана власть, которой некогда, в далекие времена, обладал царь с обагренными кровью руками — Аттила, правитель гуннов. Более того — Хогар-хан носит на поясе его меч, напитанный кровью убитых царей.

Терлог удивленно покачал головой. Глаза-бусинки Чага-хана обратились к нему.

— Я видел этот меч, — сказал он, вновь подняв свою кружку с кумысом. — В его руке горело пламя, которым он кормил змей. Клянусь Эрликом, старуха смерть несется впереди его коня, и черный ветер, исходящий из нее, сжигает все вокруг. Когда он скачет, то кажется, что скачет целая орда, и никто не может встать у него на пути. Он выстелил за собой кровавый след из искромсанных тел моих воинов.

В воздухе повисло молчание. Ночной ветерок шелестел высокой травой, вдали слышались громыхание повозок и перекличка часовых. Грогар Скел задумчиво теребил густую косматую бороду.

— Они быстро собираются — к рассвету все кланы тургославов уже прибудут сюда, — наконец произнес вождь. — Надо будет определить, кто поведет за собой остальных. Но на душе моей камнем лежат сомнения. Те, с кем мы будем сражаться, — больше чем обычные смертные люди.

Все глаза невольно обратились в сторону Терлога. Неразвитые примитивные народы часто охотно верят самым нелепым россказням, не сомневаясь, что все вокруг просто пропитано сверхъестественными силами. Теперь они думали, что Терлог не случайно оказался здесь — его принесли в славянский лагерь таинственные силы, невидимые глазу, чтобы он помог тургославам одолеть врага. Но кельт, неожиданно зевнув, заявил:

— Я буду спать.

Шагнув под полог сделанного из овечьих шкур шатра Грогара, кельт вновь ощутил в себе отголоски неясной памяти предков. Он вслушивался в ночные звуки лагеря кочевников, и все казалось ему удивительно знакомым — и потрескивание поленьев в костре, и запахи еды из котлов, и запахи потной кожи и конских тел, и пение кочевников и их раскатистый смех. Эти славяне словно пришли из глубокой древности, из самых истоков арийской расы — они были ее корнем и основанием. Они крепко цеплялись за ту первоначальную основу, которую предки Терлога оставили уже много веков назад. Народ Сомакельда был чист и силен своей примитивной жизнью и принципами.

Терлог уже начал погружаться в сон, и последние его мысли были о том, что хотя между ним и его народом пролегло полмира, кровь этих кочевников была его кровью и после веков странствования в различных землях он наконец вернулся домой. Затем он погрузился в глубокий сон с видениями, в которых он узрел себя диким, светлоглазым, закутанным в звериные шкуры, едущим через бесконечные леса и равнины в грубой шаткой повозке. Еще он видел себя на спине полуобъезженного коня, в окружении таких же, как он сам, светлоглазых, закутанных в звериные шкуры сородичей. Они с грозным рычанием размахивали мечами, разя врагов на безымянных полях сражений в далеких забытых странах. Терлог боролся и с человеком, и с диким зверем, и с разбушевавшимся штормом; он попирал ногами древние, изжившие себя цивилизации, выражая волю юного, поднимающегося мира, и олицетворяя собой обновляющую силу варварства.

Грогар окинул взглядом лагерь, где шла подготовка к предстоящему сражению, — женщины чинили упряжь и одежду, мужчины точили мечи.

— Вот весь мой народ, — медленно произнес он, повернувшись к Терлогу. — Я могу выставить на войну только семьсот воинов, сильных и храбрых, не слишком юных и не слишком старых, чтобы сражаться. С нами поедут еще три сотни татар — они будут биться на нашей стороне, пока летят стрелы, но мы не можем заставить их остаться, когда в ход пойдут мечи. А у Хогар-хана добрая тысяча воинов и пятьсот татарских союзников.

— А что говорит Чага-хан? — спросил Терлог. Грогар покачал головой:

— Татары подобны волкам, окружающим кольцом двух дерущихся быков, чтобы с жадностью наброситься и сожрать упавшего. Чага-хан однажды посылал к нам людей — просить о помощи, но вступил в сражение раньше, чем мы подоспели. В той битве он был разбит, и ему пришлось отступить на восток. Мы ничем не смогли ему помочь, и он не считает себя чем то нам обязанным. Он просто хочет посмотреть, чем все кончится. Те татары, которые сейчас за нас, и те, которых Хогар-хан подавил, заставив служить себе, принадлежат к маленьким кочевым племенам. Племя Чага-хана — самое могущественное из них в этой части степей. Несмотря на то что он потерпел поражение в битве с турками, Чага-хан и сейчас может выставить не меньше тысячи всадников.

— Но, дьявол его побери! — взревел Терлог. — Неужели ты не можешь объяснить ему, что, если он сейчас объединит свои силы с твоими, вы наголову разобьете этих турецких псов?

Старый славянский вождь пожал плечами:

— Мало толку спорить с татарами. Хогар-хан вселил в него страх, и он боится идти против него. В любом случае, я не уверен, что он искренне хочет помочь нам. Сейчас он просто выжидает. Если мы победим, Чага-хан вернет себе свои старые пастбища. Если победят турки, он может отступить дальше на восток, где в пустынях живет его народ, а может и соединиться с Хогар-ханом. Он считает, что турку суждено стать великим завоевателем, как его предшественник Аттила, и для него будет честью вступить под знамена завоевателя.

— Тогда почему ты сам не присоединишься к Хогар-хану? — спросил Терлог, пристально глядя в лицо старому вождю. Могучая рука, державшая древко копья, судорожно сжалась и побелела, глаза Грогара сверкнули гневом.

— Мы, люди с белой кожей, были хозяевами степей с незапамятных времен. Потом сюда начали вторгаться дикие орды завоевателей, но, когда нас было много, мы прогоняли темнокожих дикарей обратно в их восточные пустыни. Теперь мы слабый и малочисленный народ, но все же ответим им так же, как отвечали наши предки: собачья смерть вам, поганые псы! — Глаза Грогара горели неукротимой яростью; гордо вскинув голову, он посмотрел в сторону реки, за которой его враги тоже сейчас готовились к битве. — Господь наш Иисус Христос поставил нас выше всех остальных рас, и если я буду пресмыкаться перед этими мусульманскими шакалами, прося их о мире, то пусть лучше дьявол вырвет сердце у меня из груди! Терлог мрачно усмехнулся:

— Ты сделан из железа, старик! Но ты не принимаешь во внимание одну вещь: даже если мы победим, твое племя все равно понесет потери и ослабнет и Чага-хан не замедлит воспользоваться этим. Он нанесет тебе удар в спину и уничтожит всех тех, кто остался в живых после битвы с турками.

Грогар нахмурился и задумчиво погладил бороду.

— Ты прав… Но что же нам делать? Кельт пожал плечами: