Человек шел, еле переставляя ноги. Им бросало из стороны в сторону, шатало, словно он плыл на ветхом суденышке во время страшной бури. Спотыкался, цепляясь за собственные конечности. Несчетное количество раз без сил валился на землю, но вставал, чтобы продолжить свой путь в никуда. Чтобы идти.

В его глазах, которые уже не видели, потому что ослеп, полнейшая безнадега. Он давно утратил надежду на то, что придет хоть куда-нибудь. Но все равно уперто сунул дальше, словно пытаясь кому-то что-то доказать.

У него вообще не осталось ни грамма веры. Во что угодно. Уже не помнил, когда повернул не туда …. И как это случилось, что оказался не там, и не в то время. И почему именно он.

Последние, жалкие крохи памяти развеялись, поддавшись порывам ветра, беснующегося в его голове. Спросил бы его кто-нибудь …. Хотя какие здесь посторонние …. Но все же, спросил, поинтересовался, какое имя ему дали при рождении. И он не знал бы что сказать в ответ. Потому что все оставлено там … оглянулся … привычка «видеть» еще не искоренилась … и зря … опять споткнулся и рухнул, как подкошенный.

«Вот дерьмо» — ругнулся мысленно. Чтобы сказать, то же самое вслух надо иметь силы. А их кот наплакал.

Чтобы встать — надо иметь волю. А ее черт забрал себе вместе с душой … за какие-то грехи. Где-то там, в глубинах подсознания, еще теплится воспоминание, что тех грехов у него было полным полно. И поэтому удивления нет. Есть только вселенское понимание того, почему его нутро абсолютно пусто. Того, что служитель ада, удовлетворенно потирая копытами и причмокивая свиным рылом, вынул оттуда все, оставив один только холод. Такой же, как и вокруг. Всепоглощающий. Тот, который навсегда.

…. Да … Холод…. Надо вставать, а то замерзнешь …

…. Но мне же не холодно…

…. Это тебе только кажется. Надо встать и двигаться, двигаться …. Ты должен…

…. Да пошел ты … Ничего я не должен …

…. Вставай … Вставай …. Вста ….

Снежная буря повредила антенну, оборвав тем самым

их единственную связь с внешним миром. Собственно ничего страшного то не произошло. Такое случалось и раньше. Надо было лишь дождаться, когда на улице немного стихнет разбушевавшееся стихия. Да температура упадет, а вернее поднимется, хотя бы до отметки минус сорок — сорок пять градусов.

Но в этот раз все было иначе. Починить антенну, то они починили, но вот в эфире и дальше царила полнейшая тишина. Почему-то настораживающая. Доводившая радиста до бешенства.

— Земля, земля — твердил Иван, словно заклинание. Но кроме треска и шуршания помех неслышно было ничего из того, что могло бы хоть как-то поднять бедняге настроение.

— Ну как? — в рубку протиснулся Семеныч. Начальник станции. Медведеобразная туша, не давала возможности хозяину чувствовать себя комфортно ни в одном из помещений. Сказывалась элементарная нехватка жизненного пространства. Особенно для тех, кто был рядом. Иван, пребывая в расстроенных чувствах, хотел было по привычке гаркнуть «Задолбали! Закройте дверь!», но завидев, кто пожаловал, прихлопнул рот.

Просто до этого в его рубку, якобы проходя мимо, успели наведаться почти все. Даже электрик Сан Саныч, вечно торчавший в своей каморке, и пробующий смастерить нечто новенькое, нужное, по его словам, всем позарез. Правда, его очередное детище, чаще всего оказывалось какой-то фигней, способной вызвать интерес разве что у любителей журнала «Техника молодежи». За что сей наследник Кулибина, завсегда отгребал по полной от того же Семеныча.

— Еще раз увижу, что ты нужные станции запчасти разбазариваешь на свои подделки, выгоню к чертовой бабушке! Полетишь домой первым же рейсом! — орал начальник. Но все знали, что дальше крика дело не продвинется. Потому как у электрика были золотые руки. И ежели что взаправду приходило в негодность, то он чинил все в два счета. А если учесть, что рейс, на который его грозились усадить, намечался не раньше чем через три месяца, то и вовсе все угрозы сводились к нулю.

— Пока глухо — как можно спокойнее ответил Иван.

— Ну, ничего. Раньше тоже такое случалось. Скорее всего, треклятый ураган к материку подался — начальник ободряюще похлопал его по плечу. От чего голова радиста резко подалась вниз. По направлению к столу. И ему пришлось весьма сильно постараться, напрягая шею, чтобы не размозжить себе нос. — Так что не сади почем зря батареи — в голосе Семеныча зазвучали хозяйственно-приказные нотки. Радист кивнул, незаметно потирая плечо, которое онемело от «проявленной заботы», и повернул ручку приемника влево. Раздался тихий щелчок. «Глазенки» рации тут же померкли.

За ужином все вели себя как-то непривычно тихо. Каша с тушенкой, приготовленная Петром, ученым-геодезистом, дежурившим сегодня на кухне, не согревала душу. Ложки вяло, с неохотой стучали по алюминиевым плошкам. Один лишь Пашка, балагур и заводила, метеоролог, по совместительству работающий на станции механиком, попробовал разрядить обстановку, рассказав длинный и, по его словам, очень смешной анекдот про Петьку и Чапаева. Но неудачно. Никто не засмеялся. Скорее наоборот. Пашка поймал на себе парочку красноречивых взглядов. Что-то типа «Заткнись!», «Не видишь, что и без тебя тошно!», и умолк. Теперь тишину нарушали лишь нечастый звон посуды и тяжкие вздохи присутствующих. Вперемежку с чавканьем.

Худшие опасения подтвердились. Эфир безмолвствовал. Было принято решения снова глянуть на антенну.

Буря, слегка утихшая накануне, опять взялась за старое. Почти горизонтальный ветер буквально валил с ног. Снежная пороша, висевшая в воздухе цельной, монолитной стеной, была подобна туману, застилавшему своей белесой пеленой все вокруг. Видимость нулевая.

Пашка с Иваном шли, прицепив себя специальными защелками, такими еще пользуются альпинисты, к тросу, натянутому между железными шестами-вешками, вбитыми в мерзлый грунт. Скорость передвижения геометрически противоположна скорости ветра. То есть почти черепашья.

По дороге Иван молил Бога, чтобы, придя к антенне, он увидел, что та валяется на земле, или, что ее и вовсе, вырвав с крепежей, унесло. Тогда б они вернулись, и всего лишь озадачили Саныча. Но та стояла, целая и невредимая, и на душе у парня почему-то заскребли кошки. Остаться без связи — та еще перспектива.

«Хотя там, на большой Земле, тоже не дураки сидят. Поймут, что что-то произошло, и вышлют сюда самолет» — успокаивал себя радист. Но легче не стало.

На четвертый день рация вдруг ожила. Но вместо привычной русской речи, оттуда полилось «Attention! Important information!», и дальше в том же духе. На том конце постоянно сбивались. Возникали паузы вперемежку с руганью. Потом говоривший, будто придя в себя, продолжал излагать.

Иван, не понявший ничего, кроме первого слова, обозначавшего «внимание» и некоторых ругательств, известных ему из американских боевиков, сорвался с места, опрокинув при этом стул, и понесся к Виталию Евграфиевичу. Этот тридцатидвухлетний холеный щеголь, всем своим видом напоминающий английского денди, выглядел на их станции неким чужеродным существом. Кем-то, попавшим сюда совершенно случайно, по некоей ошибке. На самом деле он был кандидатом биологических наук, прекрасно разбирающимся в своей области. Да и тяготы местного климата биолог сносил довольно таки неплохо. А еще Виталик никогда не забывал похвастать своим превосходным лондонским произношением. Почему именно лондонским никто не знал. Но на английском парень излагал чисто и без заминки.

— Эта какая-то ошибка. Они там белены, что ли объелись — Виталий, прослушав текст, который повторялся каждые полчаса, принял сказанное за чью-то злую шутку.