Вот почему я завел с напарником разговор о наших дальнейших планах, ничуть не беспокоясь о том, что нас подслушает «толстолобик».
– Первым делом рванем в Чернобыль, – сказал я, передавая Дюймовому ранец, до которого он, пристегнутый ремнями, не мог дотянуться. – На том «проходном дворе» нас будет труднее всего найти. Заодно разведаем, что к чему. Как-никак, мы были оторваны от мира целых три месяца, и история все это время явно не топталась на месте. Ну а когда проведаем обстановку, тогда и решим, в какие края драпать дальше. Возражения есть?
Последний мой вопрос являлся риторическим, и иного ответа, кроме «Никак нет!», я от Черного Джорджа не ожидал. Но, оказывается, у Жорика все-таки были возражения. Да что там: нежданно-негаданно в дважды ушибленной сегодня голове напарника созрел целый план! И, что еще хуже, план этот шел вразрез с предложенной мной стратегией.
– Нельзя мне в Чернобыль, Геннадий Валерьич, – буркнул Жорик, внезапно нахмурившись и потупив взор. – Никак нельзя! Нет, вы, конечно, можете идти, куда собрались, но я туда не пойду.
– То есть как это – не пойдешь? – опешил я.
– Просто мне с вами не по пути, – не поднимая глаз, развел руками Дюймовый, но скрывать причину своего несогласия не стал: – Я тут это… еще кое о чем вспомнил… Про последнюю записку, которую мне Динара передала. И почему я взбесился, когда ту записку прочитал. Эти ублюдки, – он указал пальцем на «толстолобика», – пригрозили Арабеске, что запытают ее и меня до смерти, если она их в одно секретное место не отведет. И Динара согласилась. А что ей еще оставалось делать? Я того вертухая, который у нас почтальоном работал, умолял: передай Арабеске, чтобы она забыла про меня и бежала сразу, как только на свободе окажется, ведь врут чистильщики: нас так и так рано или поздно грохнут. Но вертухай сказал, что я опоздал – Динару три часа назад из камеры забрали и назад больше не приводили. Вот я и осерчал. Так осерчал, что меня пять санитаров насилу сумели успокоить. Арабеска ведь из питерцев, а они, если дают кому-то слово, непременно его сдерживают…
– Да брось, приятель, – отмахнулся я. – Ты плохо знаешь питерских ребят. Это ж те еще проныры. Когда они своим клиентам или друзьям клятвы дают, тогда да: слово питерца – закон. Но если их заставляют клясться, надев им на шею петлю, черта с два они будут соблюдать данные под пыткой обещания. Так что расслабься. Твоя Арабеска давно гуляет на свободе, куда она завсегда удерет и без твоих подсказок.
– В том-то и дело, Геннадий Валерьич, что Динара дала клятву не чистильщикам, – помотал головой Черный Джордж. – Не им, а мне, понимаете? Так и написала в записке: «Клянусь тебе, Джорджик, в том, что непременно заставлю «Светоч» тебя освободить. Пока, правда, не знаю, каким образом, но по пути непременно что-нибудь придумаю. Обо мне же не беспокойся – не впервой, выкручусь…» Так что никуда она не сбежала. Видите: никто меня на волю не отпустил, а значит, Арабеска еще не изобрела способ, как это сделать. Но когда она узнает, что я сбежал из Крыма, ей больше не придется ломать голову над тем, как мне помочь, и она тоже сможет бежать. Только вот как Динара об этом узнает? Вряд ли чистильщики расскажут ей о нашем побеге, верно?
– Хм… Да, тут ты прав: это вряд ли… – Я тоже нахмурился и принялся рассуждать об услышанном вслух: – Если ваш обмен посланиями был подставой со стороны хозяев, то в чем кроется ее смысл? Зачем им посылать фиктивные записки человеку, которого они же превратили в зомбированного смертника? Правильно: незачем. Тупиковый получается план – куда потом уйдет эта информация? Значит, послания тебе действительно отправляла Динара. И то, что она дала тебе клятву, меня ничуть не удивляет. Все-таки тогда, при посадке в Ангар, ты спас Арабеске жизнь, и не в ее принципах забывать о подобных услугах. Однако ты не сказал, в какие края ее угнали чистильщики. То, что не в Чернобыль, я понял. Так куда же?
– В Академгородок, – уныло ответил Жорик. – Именно так было сказано в ее последнем письме. И я сегодня отправляюсь за ней, в Новосибирск. Нельзя мне иначе, поймите! Вы ведь тоже пошли искать Мерлина, наплевав на то, что это может быть смертельно опасно. Вот и я должен любой ценой или спасти Динару, или хотя бы подать ей знак, что мы на свободе и Арабеску у чистильщиков больше ничего не держит. Но вы, конечно, вправе поступать как знаете. В любом случае, я вас пойму и не обижусь. Тем более, это же вы меня в сознание привели и из «Светоча» вытащили.
Молвив это, Дюймовый тяжко вздохнул и уставился на меня вопрошающим взором. В глазах простофили было столько вселенской тоски и обреченности, что, окажись сейчас на моем месте суровый Жориков папаша-миллионер, даже тот, я уверен, усовестился бы и простил непутевого сына, от которого давно отрекся. Вот и мне – человеку, считающему Черного Джорджа своим другом, – было крайне нелегко отказаться помогать ему в деле, с которым он гарантированно не справится. И отговорить от которого Жорика явно не удастся даже под дулом карабина.
Я и не отговаривал и не отказывался. В конце концов, велика ли нам разница, куда уносить ноги: в Чернобыль или Академгородок? И там, и там нас не ожидало ничего хорошего. Разве что не хотелось соваться в самую холодную локацию Пятизонья, не успев толком отогреться от крымских буранов, ну да хрен с ней. Что ни говори, а мерзнуть и подыхать свободным человеком куда приятнее, чем подопытным кроликом живодеров от науки.
– Ладно, уболтал – идем в Новосибирск, – сдался я, отлично понимая, что Дюймовый лукавит, и на самом деле мой отказ огорчил бы его до глубины души. Что и подтвердилось, когда потухшие было глаза напарника вновь засияли, а лицо расплылось в счастливой улыбке.
– Спасибо, Геннадий Валерьич! Я теперь ваш должник по гроб жизни, честное слово! И что бы мы с Динарой только без вас делали? – рассыпался в благодарностях Дюймовый. – Я и не сомневался, что вы меня в беде не бросите! Кто угодно, только не вы!
– Нечему нам пока радоваться, олух! Наши настоящие беды еще и не начинались, – прервал я его преждевременные дифирамбы. – Ты, покоритель Сибири, вообще был хоть раз зимой в Новосибирске?
Сталкер мотнул головой.
– Оно и видно! Если бы был, не радовался, а умывался бы сейчас горючими слезами. Мало ли что там рыцарей Ордена почти не встретишь – иных бед позарез хватает. А мы туда за собой еще целую гроздь своих репьев на хвосте притащим!..
– Мы почти на месте, парни! – предупредил из кабины Чуйский. – Держитесь! Иду на посадку!
Скорость снижающегося Ми-ТПС начала падать, а болтанка, наоборот, возрастать. Я в очередной раз сверился с мониторами и отметил, что пилот без напоминаний догадался, где удобнее всего нас высадить. В данный момент вертолет находился севернее тамбура и был скрыт от Цитадели громадой вращающегося вокруг него смерча. Подлетать к нему вплотную лейтенант благоразумно не стал. Но та пара сотен метров, какую нам с Жориком требовалось пробежать до входа в гиперпространство, не представляла для нас суровое испытание. Видимость ночью в буран на земле была не лучше, чем в воздухе. И проблема эта стояла не только перед нами, но и перед нашими потенциальными преследователями. Мы не могли промахнуться мимо нашей цели – огромного смерча, – даже с закрытыми глазами, а вот врагам выследить нас в кромешном мраке будет чрезвычайно трудно.
– Эй, ученая голова! – обратился я к заерзавшему на сиденье «толстолобику». – Живо давай сюда свой маркер! И не вздумай врать, что его у тебя нет! Пускай мы добрые террористы, но злить нас все равно не советую!
– Не отдам! – внезапно отозвался заложник, чем, признаться, меня огорошил. Ответ этот был откровенно не тот, какой я хотел услышать, и в корне противоречил моей рекомендации не будить во мне зверя. И все же я решил предоставить «ботанику» шанс одуматься:
– А ну-ка повтори, что ты сказал! – потребовал я, грозно нависнув над съежившимся в кресле строптивцем.
– Заберите маркер у пилота! А мой вы не получите, потому что я иду в Академгородок с вами! – дрожащим голосом повторил ученый, вогнав меня в еще большее замешательство. Жорик от столь неожиданного известия дернулся, попытавшись вскочить, но ремни безопасности, про которые он сгоряча запамятовал, удержали его на месте.
