Когда Масдай опустился на землю, и спасатели царевен из плавных вод беспамятства горохом посыпались на черный галечный пляж, Серафима уже была на берегу.

Опираясь на колени и локти, она хрипло кашляла и хватала ртом затхлый воздух Нифльхайма, мотая головой, будто пытаясь вытрясти из нее что-то.

Или хоть что-то.

— Милая, дорогая, ласточка моя… — бросился к ней Иванушка, схватил в объятья, прижал к груди, и с трепетом заглянул в полуприкрытые глаза. — Ты помнишь… Ты помнишь, как тебя зовут?..

— Яна… — через силу выдавила Сенька.

Краска отхлынула от и без того не слишком румяных щек Иванушки, руки его задрожали и почти разжались…

— Сеня…

— Я на… самом дне… побывала… Тут… оказывается… глубоко… — натужно кашляя и со свистом засасывая в выжатые до нуля легкие, просипела царевна и открыла глаза. — Хоть и от берега… близко…

— Сеня!!!!!!.. Ты!!!.. Ты помнишь!!!..

— Кого? — прервала экскурс в местную гидрографию и непонимающе нахмурилась царевна.

— М-меня?..

— А ты… кто?

И, не дожидаясь реакции низвергнутого в предынфарктное состояние мужа, Серафима расхохоталась и обняла его за шею.

— Да помню, помню, конечно! Такое чудо ни под водой, ни под землей не забудешь!

— Сеня… — выдохнул Иванушка, словно это не она, а он только что вынырнул с самого дна самой опасной реки Белого Света. — Прошу тебя. Никогда. Больше. Так. Не делай.

— А это я, что ли, виновата? — сразу надулась Серафима. — Я, что ли, сама туда нырнула?

— А почему ни у кого у другого они не полетели, а у тебя — полетел? — не слишком ясно, но очень понятно задал вопрос Олаф.

Сенька пожала мокрыми плечами.

— Не знаю… Может, я одна из всех подумала, а что будет, если у них вырастут крылья?..

— Да уж… Это ж до такого дойти надо… — дивясь, покачал головой маг-хранитель. — Оказывается, у нестандартного мышления есть не только плюсы. А кстати, девица, пока я не забыл, ты ведь воды не наглоталась, насколько я понял?

— Похоже, нет, — подтвердила она.

Блокнот и грифель как по волшебству уже оказались у чародея в руках.

— Уг-гу… Значит, соприкосновение с кожей смертного стирающего эффекта не оказывает… Оч-чень любопытно… А на какую приблизительно глубину произошло погружение?..

— Ну, что, если все живы и все всё помнят, может, не станем хозяйку дожидаться? — мотнул головой в сторону Масдая бог.

— Кстати, тоже неплохая идея, — быстро согласился Адалет и перебазировался на ковер, писчебумажных принадлежностей, тем не менее, не пряча. — Продолжим наш опрос подопытного на лету…

Но долго лететь им не пришлось.

Едва ковер покинул пределы надела негостеприимной властительницы Нифльхайма, как Серафима заявила, что если сейчас же не окажется у большого и жаркого костра, или во всем сухом, или, что предпочтительнее, не получит то и другое одновременно, то через десять минут погибнет холодной смертью.

Терять дражайшую, только что вновь обретенную половину в объятьях пневмонии-рецидивистки Иванушка не пожелал, остальные его с различной степенью энтузиазма поддержали, и остановка на подогрев и обсушение была сделана на первой попавшейся полянке.

Поставив Масдая вертикально, мужская половина экспедиции принялась за разведение большого и жаркого костра, в то время как царевна за импровизированной ширмой выжимала истекающие холодной водой холодного Хела одежду и звонко стучала зубами в такт далеким ударам топора сына конунга.

Запоздало вспомнив и пожалев об оставленном в Хеле на растерзание хозяйке мешке с провизией, Иван и Мьёлнир отправились на охоту, оставив мага-хранителя продолжать сбор научных данных через ширму ковра.

Охота завершилась скорее, чем они ожидали, и полной неудачей, если принимать в расчет количество убитых съедобных животных.

С точки зрения же количества найденных ископаемых избушек, это был несомненный и непревзойденный успех.

— Это холм, — определил с первого взгляда природу обнаруженного поросшего травой и кустарником неопознанного лесного объекта Мьёлнир.

— А, по-моему, это курган, — усомнился в тонкостях, но не в общей картине Иванушка.

— Какая разница? — непонимающе нахмурил брови бог.

— Процедурная? — предположил царевич. — Холм — он куча земли сама по себе. А курган — куча земли, под которой лежит различная утварь, иногда — домашние животные, ну, и их хозяин.

— Оч-чень точное определение, молодой человек. Оч-чень точное…

Охотники подпрыгнули от неожиданности, оглянулись на скрипучий старческий голос, и увидели перед собой согбенную фигурку маленькой сухонькой старушонки, закутанной с ног до головы в черное: крытую черной парчой шубу с воротником из черного соболя, шапку из чернобурки и черные лукоморские валенки с черными узамбарскими каучуковыми калошами.

Всё это выглядело так, как будто побежденный кошмар Масдая не канул в Лету, а всем колхозом перекочевал к старушке в шкаф и поселился там.

— Здравствуйте, бабушка, — поклонился Иван, и громовержец, заливавшийся густым багрянцем и уже собиравшийся что-то сказать, или сделать по-своему, был вынужден поступить так же.

— Здравствуйте-здравствуйте, коли не шутите, вьюноши… — старушка подняла на них глаза, и царевич с испугом заметил, что она была абсолютно слепа. — Ну, наконец-то, хоть кто-то обо мне вспомнил… А то как нужна кому, так чуть не в трубу лезут, лебезят: и заборчик сразу поставят, и сруб поправят, и завалинку починят, и печку перекладут, и подарков натащат, словно к королевичне в посольство пришли, а не к старухе, а как нужды нет, так и поминай всех, как звали. Нет бы — просто так зайти, дров наколоть, крышу перекрыть — так ить днем с огнем не дождешься…

— А где вы живете? Мы сейчас это вам мигом устроим! — вызвался добровольцем Иванушка, позабыв на минуту и о костре, и об охоте, и о голодных сотоварищах. — Только крышу крыть мы не умеем… И сруб поправить — тоже, это инструменты специальные нужны… Забор поставить? Досок нет… Печку сложить?.. Так этому год учиться надо, а у нас года нет, да и учить некому… Дров наколоть зато сможем! Но, с другой стороны, если печка не работает, зачем дрова?.. Кхм… А, может, вас лучше к родственникам перевезти? В деревню? Или в город?

Старушка захихикала.

— Мои родственники, вьюноша, из деревни-города давно уже сами переехали.

— Куда?

— К Хель под крылышко.

— Извините… я не знал… — стушевался царевич, и тут громовержец, окончательно сменивший свой обычный цвет на темно-бордовый, взорвался диким гневом.

— Ты еще много чего не знаешь, иноземец!!! Да за то, что эта карга моего отца с пути истинного сбила, ее саму надо в трубу затолкать!!!

— Эй, погоди, погоди, вьюноша, ты чего — ополоумел?! — опешила старуха. — Ладно, я слепая, да ты-то зрячий! Ты на меня ладом погляди, а? Да я уже лет семьсот не то, что чьего отца, прапрапрапрапрадеда с пути истинного не собью!..

— Да ты еще и запираться вздумала!!!

В чистом небе громыхнул гром.

В воздухе запахло озоном.

— Мьёлнир?!.. — ахнула, отступила на шаг и села бабка. — Что ты тут де…

— По душу твою пришел, кликуша окаянная!!!

Сверкая молниями, как школьная установка для демонстрации статического электричества, ослепленный яростью бог рванулся к растерявшейся пенсионерке с молотом наперевес[72]…

И наткнулся на Ивана.

Спокойная твердая рука уперлась ему в грудь и подалась только вместе со своим владельцем: под напором не успевшего затормозить двухметрового боевого бога царевич отлетел на пару метров и приземлился на молоденькую майскую травку рядом со старушкой.

— Погоди, Мьёлнир, — тут же вскочил и строго начал выговаривать товарищу лукоморец, будто не замечая нависшего теперь у него над головой оружия. — Что бы эта старая женщина не совершила, так с ней обращаться нельзя. Ты должен извиниться, проводить ее домой…