— Книги!!!.. — восхищенно выдохнул Иванушка. — Сколько книг!!!..

Если бы мастер Мэрхенвальд придумал способ пристроить книжные полки на потолок, или разместить их на поверхности пола так, чтобы не наступать на них, он бы это сделал, не откладывая ни на минуту. А пока середину единственной комнатки занимал пестрый в далекой молодости домотканый половик, а под потолком висели, раскачиваемые прогуливающимся по дому ночным ветерком, три чучела невиданных зверюшек размером с небольшую собаку, повышенной лохматости, когтистости и зубастости, хоть и с забавными рылами.

— Ты любишь читать, постреленок? — заулыбался хозяин Ивану, почуяв родственную душу.

— Больше всего на Белом Свете, — гордо сообщила за него Сенька.

— Молодец, малыш! Молодец! Это значит, из тебя выйдет толк! — убежденно похлопал по плечу лукоморца старик.

— Я надеюсь, — скромно хмыкнула его супруга.

— Мастер… Мэрхенвальд, — первое и единственное внимание конунга привлекли отнюдь не книжки. — А этих… зверей… вы сами убили?

— Зверей?.. — учитель поднял голову и заулыбался. — Нет, что ты, милый, что ты! Это — школьные наглядные пособия. Накосень, выкусень и покусень. Редкие виды, эндемики. Встречаются только в Шоколадных горах. Эх, чего бы я только не отдал, чтобы подобно непревзойденному Агграндару увидеть хоть одним глазком их или хоть каких-нибудь других так называемых монстров живьем, в их родной среде обитания!.. Да только отдать-то у меня и сейчас нечего, а раньше, пока был еще молодой, и подавно не было… Но вы только поглядите, ребята, какая грация, какой напор, какая сила дышала в этих красавцах!.. Убить таких животных!.. У меня бы рука на такую прелесть не поднялась никогда. Но если уж кто-то решился на подобное кощунство до меня…

Губы хозяина осуждающе поджались, и Серафима подумала, что если бы этот «кто-то» в недобрый час попался на пути старого учителя с хладными тушками этих зверюшек, то вполне мог бы к ним присоединиться.

— …Они куплены на деньги меценатов — покровителей школы, и там и находятся, в моем кабинете, — охотно продолжал тем временем повествование старик. — Я просто перенес их домой на время праздничных каникул. Это очень редкие экземпляры, боюсь, как бы с ними чего не вышло — нравятся они не одному тебе, мальчуган, хотя, откровенно говоря, не представляю, чтобы какая-нибудь мать согласилась жить с такими… нетрадиционными украшениями под одной крышей. Но самые восхитительные экземпляры — и самые разнообразные — выставлены на ярмарке, в шатре с горгульями, его отсюда можно видеть… Пятьдесят единиц экспонатов! Шестиногий семирук, дракон и камнеежка, правда, маленькие, каменный скорпион, восьмихват, жаборонок, щупальцерот, рукоеды большой и малый, гиперпотам…

— Гиперпотам?! — вспыхнули глаза отряга. — Где?!

— Так вы обошли всю ярмарку и проскочили мимо самого большого павильона?! — не поверил своим ушам старик. — Идите скорее! Может, они еще не закрылись! Деньги на вход у вас есть? Они довольно дорого просят!..

— Есть!!! — радостно выкрикнул отряг уже с порога.

— Мы только поглядим, и сразу вернемся, — вежливо сообщил не только хозяину, но и уже вольготно расположившемуся у пылающего камина Масдаю Иванушка.

— И чего-нибудь купим по дороге к вашей похлебке, — практично добавила царевна.

Оказывается, капустная похлебка для трех буйно растущих организмов и одного давно уже выросшего — пища вполне питательная и полезная, если ее ненавязчиво, но вовремя усилить и сопроводить двумя десятками пирожков, жареным бараньим боком, фаршированным сомом и гусем с яблоками.

Мастер Мэрхенвальд, впервые после благотворительного новогоднего пира в школе отведавший таких деликатесов, озадаченно улыбаясь забавным поворотам судьбы, улегся спать на единственную незанятую книгами поверхность на четырех ножках. Олаф и Сенька, помыв на скору руку на кухне посуду, последовали его примеру, стараясь не разбудить давно досматривающего десятый сон Масдая.

Иванушка, горестно вздохнув в направлении готовящихся ко сну, сел за стол, положил на видное место поверх устилавших его манускриптов еле-голубой посох и раскрыл перед собой «Чудный животный мир северо-западного Бхайпура» в поисках заинтересовавшего на выставке монстров горилловидного слона.

— Надо же… гиперпотам… — сонно дивясь своим мыслям, улыбнулся и хмыкнул рыжий отряг. — Я его таким и представлял… Где, ты там прочитала, он водится?

— В южном Узамбаре, — зевнула царевна.

— А это нам не по дороге?

— Не-а…

— Жаль… У Аос на стене в спальне его четыре башки неплохо бы смотрелись… Она бы на рога платье вешала… чтоб не мялось… а на клыки… на клыки…

Олаф задумался.

Опыта с тем, чтО богини любви и красоты вешают в спальне обычно хоть на что-нибудь, не говоря уже о восьми саблевидных клыках гиперпотамов, у него имелось отчаянно мало, чтобы не сказать, что не имелось вовсе.

— Тапочки… — сонно предположила Серафима, переворачиваясь лицом к огню. — С помпонами… И пакет с зефиром…

— Зачем? — вытаращил едва не растерявшие весь сон очи юный конунг. — Злых духов отгонять?

— Угу… их самых… — нечленораздельно подтвердила она, на ночь глядя не решившись начинать лекцию на тему «на что женщине можно глядеть по утрам без того, чтобы не свалиться со страха с кровати». — Спокойной ночи…

А ночью Олафу приснился сон, будто попал он волшебным образом в южный Узамбар, чтобы поохотиться на гиперпотамов. Солнышко сверху припекает, снизу от прогретой до самого донышка земли жаром несет, сбоку горячий ветер обдувает — ни убежать, ни спрятаться бедному отрягу. Но делать нечего, назвался истребителем гиперпотамов — полезай в саванну. Взял он тут поудобнее два самых больших топора, и пошел на охоту. Идет, идет — не видать не то, что гиперпотама, а и выкусня малого. Даже птички, уж на что вне сферы его трофейных интересов, а и те попрятались куда-то меж ветвей, и свиристят на разные заполошные голоса оттуда ему на голову. И только подумал разочарованный конунг, что не худо было бы спросить у кого-нибудь, а водятся ли тут вообще гиперпотамы как класс, как земля под его ногами задрожала, как будто он не на камнях с глиной, а на барабане стоял. Но не успел он и это обдумать как следует, как вдруг большое разлапистое растопыристое дерево на него кааааак рухнет, кааааак огреет по плечам, потом другое, третье, а четвертое кааааак заорет дурным, но знакомым отчего-то человеческим голосом, хоть и знакомых говорящих деревьев у него отродясь не было не только в южном Узамбаре, но и дома: «Вставай скорее!!!». «Да как же я тебе встану, если ты на меня завалилось?!» — хотел было ответить возмущенный охотник, как пятое дерево осыпало его кучей большущих жестких угластых плодов, один из которых пребольно угодил ему в глаз…

— Вставай, быстрей!!!

И тут он понял, что голос это — Ивана.

— Чевототакое?!..

В следующую секунду он был уже на ногах, топоры наготове — не в видении, а наяву, замутненные сном очи дико обшаривают комнатушку приютившего их старика в поисках страдающего бессонницей и бессовестницей противника.

— Что, посох?.. — рядом с ним с мечом в руке ту же самую операцию проделывала Сенька.

— Нет, посох голубой… — беспомощно пожал плечами Иван, не опуская своего меча. — Но все книжные стеллажи отчего-то вдруг попадали… и мне показалось, будто снаружи кто-то…

— Что это?.. Землетрясение?.. — донесся слабый голос мастера Мэрхенвальда с погребенной под сошедшей лавиной фолиантов кровати у дальней стены. — Ребятки, бегите на улицу!..

— …или что-то…

Смачный треск сворачиваемого забора ворвался в открытое окно вместе с утробным ревом нескольких луженых глоток.

— Гиперпотам?!..

Дальше на очереди была стена с запертой на засов дверью.

Дрогнув, как картонная, она осыпалась градом камней, словно складывавшие ее каменщики слова «раствор» не знали и знать не могли даже теоретически.

И сквозь образовавшуюся пустоту — слова «дыра», «отверстие» и даже «пролом» не подходили сюда по габаритам — просунулись четыре ощеренные пасти.