К ним тоже наведывались гости, но чепаевцы оказались не промах.

Довольно быстро они собрались вокруг комиссара. Шума никто не поднимал — боялись, что белых вокруг много, а они остались одни.

— Надо идти выручать Чепая, — сказал Батурин, когда у его ворот сбилась без малого рота.

В этот момент в воздух взвилась красная сигнальная ракета, раздался взрыв где-то в центре станицы, и следом затарахтел пулемет. Тут же послышался гул, свист и гиканье, который человек, встречавший конные атаки, ни с чем не спутает — звук казачьей конной лавы.

— Борисов, Леонов — пулеметы к бою, держать центральную улицу, не пускать конных. Буткеев и Бескудников — держать тыл, диверсанты могли уйти к центру. Со мной Васильев и Петров, остальные — держим фланги!

Батурин с артиллеристами Васильевым и Петровым отправился выкатывать пушку. Конечно, в темноте стрелять из гаубицы глупо, но если постараться не лупить по дворам, где могут засесть свои, а накрыть снарядами дороги — должно помочь.

Слаженный заградительный огонь нескольких пулеметов остановил лаву, конный отряд рассосался по узким улицам и переулкам Лбищенска.

Гаубица выкатилась на центральную улицу одновременно с чепаевским драндулетом. Чепаев с Петькой и каким-то сопливым красноармейцем — видимо, из курсантов — выгрузили ящик с оружием, Козлов отогнал «форд» на пару сотен шагов к северу и перегородил дорогу.

— Сколько нас? — спросил Чепаев у Батурина.

— Около сотни, перекличку делать некогда.

— Ладно, давайте зададим им перцу, любись они конем. Васильев, Петров — кройте все северное направление, там уже никого из наших нет. Кто спасся, если не дураки, сами нас найдут. Станковый пулемет тоже развернуть на север и держать тыл во что бы то ни стало! Патронов не жалеть, белых не больше тысячи, мы их разобьем, не будь я Чепай! Остальные — за мной, в атаку, марш!

Сплошная стена огня накрыла северную часть станицы. Мирное население давно сидело по подвалам и молило Бога, чтобы все скорее закончилось.

Бог был на стороне мирного населения, финал уже близился.

Лёнька

Белые испугались.

Отряд Чепаева быстро перешел в контрнаступление и почти вытеснил южную группировку казаков из Лбищенска.

Лёньке было весело. Он проявлял чудеса меткости и реакции, с каждой минутой бил все точнее

и быстрее. Он грыз ореховый приклад карабина, оставляя клыком царапину всякий раз, когда снимал очередного казака. Тридцать шестой. Тридцать седьмой. Тридцать восьмой.

— Бедовый, звать-то тебя как? — спросил Петька. — А то все «шпион», «шпион»!..

— Лёнька я, Пантелкин, из Тихвина.

— Даже не слыхал никогда. Большой хоть город?

— Побольше, чем эта дыра.

— Почему дыра? Здесь ведь тоже люди живут.

— Здесь они умирают.

— Твоя правда. Вон того, у бруствера, сними.

Есть. Тридцать девятый.

Белые все реже высовывались из укрытий и предпочитали дальний бой ближнему. Солнце уже показалось из-за горизонта, окрасив станицу в нежно-розовый, а они все никак не могли занять южных окраин.

У чепаевцев заканчивались патроны. Все реже строчили пулеметы, прикрывающие тыл, замолчала гаубица, контратака начала захлебываться, потому что стену огня нечем было обеспечить.

К восьми утра огонь с позиций белых вдруг прекратился.

— Так, братцы, — Чепаев собрал вокруг себя отряд. — Сейчас у нас есть хорошая возможность раздавить всю южную группировку, главное, не давать им передохнуть. Идем в штыковую. По моей команде...

— Чепаев, ты меня слышишь? — послышался голос Белоножкина.

— Слышу, слышу, — отозвался Чепаев и спросил у Лёньки: — Это тот, что меня в избушке прихлопнуть пытался?

— Он самый.

— Настырный, любись он конем.

— Чепаев! — крикнул Белоножкин. — Отдай льва, и я тебя отпущу.

— А где твой командир, сосунок? Яс порученцами не разговариваю! — Чепаев подмигнул Петьке.

Белые помолчали.

— Полковник Бородин убит. Я теперь за него.

— Так я и тебя прихлопну, малой! Дырку от бублика ты получишь, а не льва.

— Чепаев, вас не больше сотни, нас — почти тысяча. Я тебя прощу, иди на все четыре стороны, никто вас не тронет, хоть к Махно, хоть к большевикам, только льва оставь. Не нужен он тебе.

Чепаев хотел что-то крикнуть, но вдруг передумал и снял с шеи талисман.

— Чепай, — нерешительно спросил Петька. — Может, ну его, этого льва? Отдай, авось не обманут.

— Обманут, Петька. Я бы точно обманул, любись оно конем.

— Зачем мы им? Им только эта бирюлька нужна, — удивился Лёнька.

Чепаев горько усмехнулся.

— Нам эта бирюлька жизнь спасла. Да только все равно не в ней дело, а в том, кто ее получит. Загребут белые — победят красных, и снова все по-старому начнется. Большевикам достанется — они со своей мировой революцией не только нашего крестьянина в гроб вгонят, но и всех прочих крестьян тоже.

— А ты? Ты же справедливый! — попытался возразить Петька.

— Посмотри, Петруха, сколько я той справедливостью народа загубил. Своих же под удар подставил. И твоих тоже. Фурман-то, наверное, обозлится на нас за самоуправство такое.

— Но мы же можем победить!

— Можем, да страшно мне. Давит меня этот лев, хочет, чтобы я все время его носил. А если все время носить, война не кончится. Кто из вас хочет всю жизнь воевать? Нате, заберите!

Петька взять талисман не решился и даже отодвинулся от Чепая. Остальные тоже.

— Вот так-то, любись оно конем. И я не хочу. Потому у нас с вами один выход — победить и бежать отсюда, куда глаза глядят.

— У нас патроны кончились, Чепай.

— Надо идти в штыковую.

Пока бойцы и командир препирались, Лёнька нащупал в кармане талисман Перетрусова. Он хорошо помнил, как требовал петух послушания, как хотел полностью подчинить себе внутренний Лёнькин голос. Каково же Чепаю? Каково это — отвечать за всех, особенно, когда отвечать не хочется?

Беги к реке, садись в любую лодку и греби отсюда, пока весла не сотрутся, вспомнил Лёнька приказ петуха. Спасение — в реке. В степи их точно перебьют. На юг идти нельзя, там белые, на север тоже — там красные. А за Уралом можно затеряться.

— Может, нам лучше к реке? — спросил Лёнька.

Все посмотрели на него.

Петька сказал:

— А бедовый-то наш дело говорит. За рекой оторваться можем.

Чепай испытующе посмотрел на Лёньку:

— Молодец, шпион. Коли живы останемся — придумаю, чем тебе отплатить.

Урал

Откуда в красных столько силы и дерзости, Белоножкин понимал. Не понимал он другого — как долго его отряд сможет выдерживать этот натиск.

Северная группа никак не могла пробиться через заградительный огонь чепаевцев. С небольшим отрядом подхорунжий обогнул станицу с запада, добрался до южан и ужаснулся: убитыми и ранеными южная группировка потеряла уже большую свою часть — триста человек. Если учесть, что на севере потери перевалили за сотню, то чепаевцы почти уравняли шансы.

В голове Белоножкина крутился давешний разговор с покойным Бородиным — нельзя оставаться в Лбищенске после штурма. Как в воду смотрел, мерзавец дохлый. Шесть сотен бойцов не удержат плацдарм, если красные захотят его отбить. Не удержат они его и сейчас, если у красных осталось хоть немного патронов.

Подхорунжий надеялся только на хитрость и чудо.

В восемь утра казаки по приказу Белоножкина прекратили огонь. Сам подхорунжий вступил в переговоры с Чепаевым, ожидая, пока его люди на северном рубеже установят «льюисы» на высоких точках, по примеру того «максима», что так эффективно работал с голубятни ночью. Все-таки Чепаев, несмотря на свою подлость и отчаянное невежество, оказался достойным противником. У него было чему поучиться.

Кроме того, наиболее удачливые из ночных диверсантов должны были прорвать тыл красных и попробовать развернуть гаубицу на Чепаева — боеприпасы на складах, захваченных в северной части станицы, имелись в предостаточном количестве.

Пулеметы собирались поднять и на южной стороне, на старую пожарную каланчу. Для этого пришлось отправить команду еще дальше на юг, чтобы их не заметили со стороны красных. На юге команда спустится к Уралу, пройдет под прикрытием высокого берега, поднимется на каланчу, и вот тогда можно будет заново разыграть партию.