Это звучало успокоительно, а может, хотелось отгородиться от загадки щитом, - все начали искать естественные причины для объяснения.

– Встречаются же на Земле изумруды, исландский шпат. Даже в крупных кристаллах!…

– Крупнее - выращивают искусственно.

Опять вернулись к тому же - к искусственному происхождению камня. Тайной веяло от кристалла, стоявшего в зале.

– Вспоминаю, - заговорил Фаготин, - тайну каменных шаров Бразилии, Коста-Рики. Шары идеально выточены, от нескольких сантиметров до четырех метров диаметром. И тоже в сельве, в болотах. Кто и зачем их сделал? Или они образовались сами?…

Фаготина слушали. Геннадий мог преподнести изюминку в рассуждениях.

– Существовал принцип средневекового монаха Оккама, - продолжал Геннадий. - “Не умножай число сущностей сверх необходимого”. Может быть, принцип хорош для средневековья, но и в двадцатом веке им пользовались при столкновении с труднообъяснимыми фактами. Дали ему название - “Бритва Оккама”. Больше: “бритвой” пользовались с энергией перевыполнявших план дровосеков.

На секунду Геннадий остановился - положить карандаш, который вертел в руках. Положил.

– Как всякий принцип, - продолжал он, - принцип Оккама односторонен: во что бы то ни стало непонятный факт объяснить естественными причинами… Так и насчет шаров. Вулканический пепел во время извержений скатывался по склонам гор. Кристаллизовался вокруг песчинок, образуя монолитные каменные шары. Их обволакивала порода, консервировала внутри себя, а когда время и непогоды размывали футляр, шары появлялись наружу в готовом виде. Не верите? - Геннадий заметил иронические улыбки. - Я тоже не совсем верю. Шары с вишню величиной - допустим. Но с двухэтажный дом… Принцип Оккама предлагал и другое объяснение: шары высечены человеком в доисторическую эпоху. Каменными рубилами. Идеально. С точностью радиуса до микрона.

Кто-то из картографов засмеялся. Геннадий пожал плечами: - Принципом Оккама можно объяснить все: взлетные полосы в долине Наска в Андах, парящие фигуры космонавтов на скалах Тассили…

– Такой успокоительный принцип, - не выдержала Иванна. - Баальбек - каменными рубилами, я об этом читала.

– Не будем осуждать двадцатый век… - примирительно сказала Симона.

– Но “бритва”, - воскликнул Финн, - не слишком тонкий хирургический инструмент! “Бритвой” можно зарезать!

– Резали, - ответил Геннадий. - Сверхточный календарь майя, Антарктиду на древних картах с ее хребтами под километровым льдом - все объясняли, исходя из принципа монаха Оккама…

– С позиций камнерубильной техники, - добавил Финн.

– Вот и кристалл, - кивнул на его реплику Геннадий. - Предположим, что он вырос сам или его создала молния, выплавив из породы. Объяснение? Объяснение. Примите и успокойтесь… Вижу, что не хотите успокаиваться, - Геннадий жестом предотвратил готовые возражения. - Я не кончил! Есть иллюстрация к сказанному. К счастью, современная. Мы пришли в болота Альдеры - планета с аборигенами, эпохой палеолита, с пещерным свирепым укладом. Построили космодром из плит, больших, чем в Баальбеке. И, не скроем греха, ушли оттуда. Альды каменными рубилами - совпадение?… - до сих пор крушат покинутый космодром. Надстройки разнесены в прах… Через сто тысяч лет у альдов появятся свой Ньютон и свой Оккам. Останутся плиты в основании космодрома. Кто-то будет пытаться разгадать происхождение плит, увидит на них следы каменных топоров. И “Бритва Оккама” срежет всякую мысль о появлении здесь инопланетных разведчиков. К чему я веду? - закончил Геннадий. - Кристалл мне напоминает атомную решетку. Точки пересечения граней - узлы взаимодействия электронов. Похоже на атом. Похоже на символ. Безумная идея, скажете? Может быть, ее - бритвой?…

Охотников выступить с бритвой не находилось. Если на Земле еще остались загадки - те же каменные шары, - что можно ожидать на неизвестной планете?

Поговорили еще, пока Фаготин не предложил: - Кончаем дискуссию. Завтра работа. И послезавтра работа.

Кристалл оставили в зале, на подставке, как он стоял. Только подставку придвинули к окну, освободив середину зала.

Работа продолжалась. Все было просто и повседневно: пленки поступали одна за другой, переснимались на крупный план. Люди давали названия горам и долинам, завершая работу над картами, оживляя незнакомую землю своей фантазией, теплотой.

Названия записывались счетными машинами, передавались с одной станции на другую, чтобы не было дублирования.

Но дублирование возникало.

Симона Ронге озеро в хребтах южного полушария назвала Утренним. Счетная машина замигала желтыми лампами: такое название есть у Галлы Синозы в северной группе.

Симона вызывает Галлу по видео: - Уступи мне название.

– Не подумаю! - отвечает Галла.

– Оно мне нравится, - говорит Симона.

– Мне тоже нравится.

Симона изобретает уловку: - Я придумала его раньше тебя.

– Когда? - спрашивает Галла. В глазах у нее искорки смеха.

– В семь часов.

– А я без пяти семь! - возражает Галла.

– Галла… - Симоне хочется оставить название за собой.

– Не проси! - Глаза у Галлы большие, синие. Красивые глаза. Симона смотрит в них, любуется девушкой. Галла моложе всех в экспедиции, почти девочка. Название доставляет ей удовольствие. Галла даже краснеет, что приходится спорить с Симоной.

– Ладно, - уступает Симона. - В следующий раз…

– Уступлю! - Галла радостно трясет головой.

Симона готова выключить видео, но подходит Фаготин.

– Серенгу, - кивает Галле.

Галла кричит: - Виктор Андреевич!

В рамке появляется Виктор.

– Здравствуй, - приветствует его Геннадий. - Какие новости?

– Нормально, - отвечает Виктор. - Работаем.

– Я спрашиваю новости, - уточняет Геннадий.

– А… - Виктор перемещает рамку видео на тумбочку в углу комнаты. - Четыре вот такие призмы, - слышится его голос. - Одна величиной с бочку. В лесу.

– Дискутировали? - спрашивает Геннадий, показывая свою призму на столике у окна.

– Было, - отвечает Серенга.

– К чему пришли?

– Непонятные вещи.

– У тебя двое химиков, - напоминает Геннадий.

– Говорят, что стекло. Похоже на органическое.

– Искусственное?…

– Проводит электричество, как металл. Ребята еще возятся в лаборатории. Что будет интересное - сообщу.

– Сообщи.

Две-три недели прошли спокойно. Были найдены еще призмы, никто уже не удивлялся их прозрачности, месту находок - в ущельях и на равнинах.

Зато, как предвидел Фаготин,.фантазия у картографов начала истощаться. Раньше, отметил Геннадий, чем следовало, - впереди полгода работы. Люди стали задумываться, повторяться, пришла апатия.

– Мыс Гаттерас, - предложил название Берни.

– Есть на Земле.

– Ну и что? - начинался спор. - Взяли же полуостров Рыбачий.

– И заменили.

– Да, заменили.

Однажды в такой вот час Симона сказала: - Реку в квадрате семьсот девять дробь девятьсот я назвала Аунауна.

Все повернули к ней лица.

– Аунауна, - повторила она.

– Ни на что не похоже, - запротестовал Игорь.

– Непохоже, - согласилась Симона. - Зато звучит.

– Ничего не звучит! - возразила Майя. - Аунауна…

– Не по-нашему как-то, - поднялся со своего места Самдар.

– Долго ты думала? - спросила Майя Симону.

– Думала… - неопределенно сказала Симона… - Не то что думала, звучит в ушах и звучит. Словно кто-то нашептывает.

– И у меня странные названия получаются, - вмешалась в разговор Иванна. - Я вот отдельно выписала: Зуулу, Роа…

К ней подошли.

– Зеее… - продолжала Иванна.

– Откуда ты их взяла?

– С потолка! - рассердилась Иванна. - Откуда мы все берем?

Тут же одумалась и сказала спокойно: - Сами появляются. Лезут в голову.

– Есть! - крикнул Берни, который за минуту до этого предлагал мысу название Гаттерас. - Мыс Моо!

– Ребята, и мне… - отозвался Василий Финн. - Какой-то гавайский язык: река Пееке…