Утром они нашли на песке следы, накрепко вбитые в глину. Это были следы подкованных сапог, и на каждой подкове красовались лилии.

Лилии… Символ злейшего врага королевства Альгам и Кесаврия – проклятой Черной Токопильи, простершейся по ту сторону океана, за Столпами Мелькуинна. За Омутом.

Но это было еще не все. Не единственные следы того, что происходило тут ночью. Рядом лежал труп какой-то невероятной твари, никем доселе не виданной. Существо размером с лошадь, с мощными короткими лапами-ластами и громадной пастью, лежало в луже собственной слизи. Часть черепа была снесена ударом острейшего клинка. Пасть светилась изнутри лиловым, вокруг распространялся запах гнилого мяса.

Разнеслись проклятия и божба. Сразу кто-то вспомнил о Языке Оборотня, легендарном месте где-то в здешних водах. Сразу всплыли в памяти бессмысленные слухи о том, что в тамошней башне выращивают чудовищ – так называемых суррикенов. Согласно действующей в государстве Иерархии знаний тайных и явных (часть 2-я Кодекса Истины), мало кто вообще имел право произносить подобные слова. Не говоря уж о том, чтобы задумываться об их истинности. Упаси светлый Боже.

Рыбаки переглянулись и разом решили: «А оно нам надо?» Чудовище сбросили в море. О следе с отпечатком лилии также было решено забыть.

И вот теперь хмель развязал язык рыбаку. А может, и не только хмель… Страх ведь так трудно подавлять без возможности поделиться им с другими.

Повар Жи-Ру зевнул с притворной скукой:

– Ну что ж? Забавная брехня. Не купить ли нам еще выпивки, ребята? Ржига, сгоняй! А то и дядя твой, – он быстро и внимательно взглянул на задремавшего у стены Ялинека, – что-то расстроился.

Нет надобности говорить, что после столь занимательной посиделки Ржига притащился во флигель, где он жил в числе прочих слуг барона Армина, в полном, так сказать, расстройстве. Во флигель его не пустили, и тогда он по налаженной с детства традиции бросил несколько камешков в окно Себастьяна.

Через минуту тот втащил не рассчитавшего сил приятеля в свою комнату и столкнул в угол, на топчан.

Однако Ржига и не намеревался спать (как то первоначально можно было предположить, исходя из его измурзанного вида и бессмысленной физии). Он попрыгал на своем лежбище, которое было всяко лучше его лежанки во флигеле для прислуги, и проблеял:

– А знаешь ли ты, Басти, что я сегодня видел?

– Что? – равнодушно спросил три.

– Точнее, слышал…

– Ну?

Ржига начал вольный пересказ слышанной в «Баламуте» истории, и без того полной неточностей, преувеличений и допущений. При этом он икал и время от времени сбивался на старую кабацкую песню: «В каком ни будь ты чине, не думай о кручине…»

Но всеми правдами и неправдами его рассказ продвигался к завершению.

Себастьян слушал очень внимательно, не перебивая, и даже позволил брешаку пропеть пару лирических куплетов.

– Мне сразу вспомнилось… знаешь что? – перескакивая от мысли к мысли и ломая строй своих и без того сумбурных рассуждений, бубнил Ржига. – То, как мы были на Языке Оборотня. Тогда, четыре года назад. Сегодня один матрос… Ну, они кренговались на островах… Словом, если они видели суррикена, то это не страшно… Мы же видели – ерунда… Мне страшно другое…

Себастьян, который слушал рассказ подвыпившего брешака довольно равнодушно и не шевелясь, в этот момент вздрогнул и поднялся на локте:

– Что?

– Мы, народ брешкху, мы такие, мы никогда не боимся, но… – сдавленно бормотал Ржига. – Мне страшно, потому что вспомнилось… Знаешь что? Помнишь? Туча над астуанским садом, эта башка с красными зенками и золотыми зрачками… Уф! А потом луна на воде и это дурацкое явление Аюпа Бородача… И ты сказал, что обязательно выяснишь, что это было. А я поверил.

Короткая лихорадочная дрожь сотрясла плечи Себастьяна. Он почувствовал металлический привкус во рту.

– Тебе же, кажется, все уже объяснил повар Жи-Ру… когда ты ему все разболтал, – запнувшись, выговорил он. – Эта его кулинарная версия, а? Помнится, он тебе даже дал рецепт блюда, после которого ты нырнул в кадку с криком: «Меня выковали! Охлажда-айсь!»

– Да, мне тогда показалось, что меня плющит, как кусок металла на наковальне. Точнее, я и почувствовал себя куском… – пробормотал Ржига. – Вот только Золотой Зрачок в самом деле был. Как я ни старался убедить себя в том, что это… ну, приснилось, что ли…

Себастьян облизнул губы. Сердце подпрыгивало, как накрытая пригоршней птица. Наконец он сказал:

– Все эти годы ты не заговаривал о той вылазке. Да и проболтался об этом всего один раз – вот тогда, своему повару Жи-Ру, но тот был изрядно набравшись и, конечно, принял все за босяцкие фантазии. Да, то, что мы видели, – этого не может быть. По крайней мере, по той шкале знаний, которую нам дают.

– Э-э-э… попроще, – пробормотал Ржига, переворачиваясь на другой бок и глубоко вздыхая. Выпустив пар, он успокоился и клевал носом. Впрочем, сейчас Себастьяну и не был нужен собеседник. Он был настроен на тревожно-философский лад и, то и дело шмыгая носом, говорил:

– Да и что я могу понять? Насколько я осознал, главное, чему нас учат, – самоуспокоенности. Дескать, вам преподали все, что необходимо для жизни, и успокойтесь. То же самое, только на государственном уровне, заповедает Иерархия знаний тайных и явных. Мы с тобой, Ржига, учимся в школе Второго окна и, по мысли наших наставников, выше и не метим… А ведь есть еще школа Третьего, Четвертого окна, Пятого, а дальше выше – есть и…

– Тебя и из Второго окна два раза едва не выгнали за нерадивость, – не дослушав товарища и уже засыпая, протянул Ржига. – То есть за вот за такие дурацкие рассуждения… особенно. Помнится, когда учителя водой отпаивали после твоего вопроса…

Полубрешак имел в виду позапрошлогодний случай на уроке естествознания. Когда Себастьян в присутствии двадцати учеников, изнывающих от желания поскорее сбежать из душной школы на морскую косу и окунуться, задал один вопрос. Спросил четко, по форме, как положено: «Всеведущий учитель! Нам ежедневно говорят о необходимости держать ухо востро по той причине, что Черная Токопилья постоянно злоумышляет против вольного королевства Альгама и Кесаврии. Но каким образом народные трибуны Охранного корпуса, которые говорят нам это, узнают о планах империи зла? Ведь известно, что прямого контакта с Токопильей не было уже несколько столетий. Считается, что за все это время ни один корабль не пересекал океан, нас разделяющий».

Прежде чем задать этот ужасающий, этот абсолютно неприличный и наглый вопрос, Себастьян молчал на уроках месяц. Учитель махнул рукой… А тут вдруг прорвало. Да еще на занятии, на котором присутствовали наблюдатели от городской магистратуры… Ох!

Наставник упал на костлявую задницу и обреченно хватал ртом воздух. С него слетел парик, обнажив гладко выбритый череп, на котором тотчас густо проступили капельки пота. Наставник выпучил глаза и захрипел:

– Счи-и-итается?! Известно? Кем? Кому? А ну… Во-о-он! – наконец перейдя к конструктивным предложениям, подпрыгнул он.

Скандал был ужасный. Ученик школы Второго окна задает вопросы, которые не позволит себе и студент Пятого окна. Даже с военно-морской специализацией. Даже с литерой А, предполагающей доступ к анналам Королевской библиотеки. Безобразие! А главное, отчего во Втором окне в голову лезут подобные мысли, печально рассуждали отцы-учителя…

Нет надобности говорить, что Себастьяна не выставили из школы только из-за вмешательства опекуна. Впрочем, добрый барон Армин и так напоминал об этом при каждом удобном, да и неудобном случае…

Сейчас, когда об этом сказал засыпающий брешак Ржига, Себастьян ничего не ответил – только обозначил на лице ничего не значащую бледную улыбку.

Догорев, потухла единственная свеча, освещавшая комнату. Но Себастьян все равно не спал до утра. Из его окна был виден участок тихого побережья и моря, разорванного лунной дорожкой. Этого света вполне хватало для бессонницы.

А потом и настал тот самый день.