Литмир - Электронная Библиотека

— Будьте спокойны, граф! Все как следует обделаю! — не без гордости отвечал Антошка.

«Граф» принялся за письмо, как в комнату вошла Анисья Ивановна и смущенно проговорила:

— Александр Иванович… Околоточный зачем-то хочет вас видеть… Уж он два раза приходил… Тогда я упросила его подождать… Говорю: совсем вы больны… Ну а теперь… настоятельно требует…

— Околоточный?!. Что ему нужно?.. Попросите его сюда, Анисья Ивановна.

При имени «околоточного» Антошка струхнул.

Через минуту в комнату вошел молодой, довольно представительный и чистенький околоточный и, бросая взгляд на Антошку, вежливо поклонился «графу» и проговорил:

— Насчет вас бумага из участка… Не угодно ли прочесть…

— Удивляюсь, что нужно от меня полиции? — промолвил «граф», растягивая для важности слова и щуря глаза. — Дайте, пожалуйста, эту бумагу.

Околоточный вынул ее из портфеля и подал «графу».

Тот пробежал ее и изменился в лице.

В этом предписании частному приставу предлагалось объявить отставному гвардии штабс-ротмистру Александру Опольеву о том, чтобы он немедленно отправил проживающего у него незаконного крестьянского сына Антона Щигрова, четырнадцати лет, в приют общества «Помогай ближнему!». В случае же оказания названным Опольевым какого-либо препятствия отобрать от него Антона Щигрова, объявив Опольеву, что за уклонение от распоряжений начальства он будет подвергнут строжайшему взысканию.

— Но по какому же это праву?! — воскликнул «граф», бросая тоскливый взгляд на Антошку. — Если он не желает в приют…

Антошка понял, что околоточный пришел из-за него, и стал белее рубашки…

— Извините-с… Я ничего не знаю… Я подчиненный чин… Потрудитесь расписаться…

Но вместо того «граф» снова воскликнул:

— Эта дура княгиня… моя двоюродная сестра хочет насильно тащить в приют мальчика, о котором я просил… Это она затеяла всю эту подлую… историю… Но я… я не позволю… Слышишь, Антошка?.. Мы не позволим… Ты не будешь в приюте!.. Экие мерзавцы эти благотворители! — кипятился возмущенный «граф».

И, обращаясь к околоточному, проговорил:

— Послушайте… Прошу вас повременить день-другой… Даю вам слово, что мальчик не убежит, а я сейчас же напишу этой княгине и еще одной родственнице… попрошу их, чтобы они немедленно просили об отмене этого нелепого распоряжения… Если на то пошло, я усыновлю этого мальчика, и, надеюсь, тогда никто не посмеет взять его у меня… О, какие же они мерзавцы!.. Отвернулись все от меня и теперь хотят отнять единственное близкое мне создание… Послушайте, господин околоточный, вы молоды, у вас, вероятно, еще не заглохли чувства… Умоляю вас, повремените день-другой…

— Повремените! — просила и Анисья Ивановна.

— Что ж… я… пожалуй… доложу, что вы еще больны и находитесь в бессознательном состоянии.

— Благодарю вас… Вы — человек! — промолвил «граф», протягивая околоточному руку.

Через несколько минут Антошка бежал в дом Опольева с письмом к Нине, передав другое письмо к княгине Моравской посыльному.

Ах, какие красноречивые были эти письма горемычного «графа»!

XXII

Появившись в большой кухне Опольевых, Антошка на этот раз не интересовался наблюдениями. Он не обратил своего внимания ни на обстановку, ни на количество медной посуды, ни на низенькую, приземистую фигуру повара, стоявшего у плиты и мешавшего что-то в кастрюле большой ложкой, а поглощенный одною мыслью — передать как можно скорее письмо по назначению — обратился к молодому кухонному мужику, который недалеко от дверей перемывал в жестяной лохани тарелки.

Голос Антошки дрожал тревожным нетерпением, когда он спросил молодого парня:

— Скажите, пожалуйста, барышня дома?

— Барышня? А тебе зачем барышня?

— Письмо им есть… Передать бы.

— Обожди. Кто-нибудь из комнат придет и возьмет… И дома ли, нет ли барышня — скажет…

— Должно быть, дома: еще не завтракали, — заметил, отворачиваясь от плиты, повар, довольно благообразный старик с седыми кудреватыми волосами, выбивавшимися из-под белого колпака.

И, оглядевши Антошку своими добродушными и в то же время любопытными небольшими глазками, спросил:

— А ты от кого с письмом, мальчик?

— От одного бедного их сродственника… Оне знают…

— На бедность, значит, просит?

— Очень даже нуждаются…

Повар подумал и сказал:

— Верно, это тот самый сродственник, которого генерал приказал не пускать и писем от него не принимать…

— То-то от него письмо к барышне.

— А он как же доводится генералу… Ты не знаешь? — любопытно допрашивал старик.

— Родной брат…

— Родной брат? — воскликнул старик повар, необыкновенно изумленный. — Ты это верно знаешь?

— Очень даже верно…

— А мы полагали, что так, какой-нибудь дальний… Однако! Родной брат такого важного генерала, а швейцар говорил, что ходит вроде нищего в самом последнем костюме…

— И вовсе даже нищие… Из-за своей легкой одежи чуть не умерли! — пояснил Антошка, заметив, что повар, видимо, не сочувствует такому бессовестному отрицанию кровных уз.

— Нищий… брат генерала Опольева!.. Нечего сказать… прокламация!.. Видно, на братца не надеется, что к племяннице пишет?

— Уж какая надежда, — с сердцем проговорил Антошка, — ежели ваш генерал вовсе отказался от родного брата… Пропадай, мол, как собака, а мне наплевать… И сколько горя принял Александр Иваныч, генеральский-то брат… Такого, можно сказать, важного звания господин, офицером в уланах служил и по улицам милостыню собирал… И все сродственники от него отреклись за родным братом… Допустили, чтобы человек терпел… А еще все графы да князья! — возмущенно закончил Антошка.

— Ддда… времена!.. Родного брата и… в шею! Очень даже просто! — протянул, ни к кому не обращаясь, старик и вздохнул, покачав головой.

Он снова стал мешать в кастрюле, черпнул ложкой и, попробовав соус, спросил:

— А ты как же знаешь генеральского брата?

Антошка в коротких словах рассказал свою историю.

Повар, видимо удивленный и тронутый, промолвил раздумчиво:

— Ишь ведь какие бывают на свете дела!.. Нищий, а призрел сироту… Богатый — и родного брата в шею… Ловко!

— Жалостливый! — вставил и кухонный мужик, необыкновенно сосредоточенно и словно бы сердито слушавший рассказ Антошки.

— А ты вот что, Афанасий, — обратился к мужику повар, — возьми-ка от мальчика письмо да снеси Дуняше, пусть, мол, самой барышне передаст, да у ней в комнате… Чтобы, значит, генерал не проведал… Да оботри прежде руки-то… Письмо замараешь… Вот так… неси теперь Дуняше… И лакеям не показывай…

Когда Афанасий ушел, повар ласково сказал Антошке:

— Пока присядь, мальчик. Бог даст, барышня не откажет помочь горемычному дяденьке… Она у нас добрая… не похожа на отца… Тот вовсе как будто каменный! — прибавил, понижая голос, повар.

— Беспременно поможет! — уверенно подтвердил Антошка.

— Ты почему же полагаешь?

— Она раз прислала двадцать пять рублей, быдто от отца… И велела в письме, ежели что, к ней писать, а не к отцу…

— Ишь ты! Папеньку своего не захотела оконфузить! — промолвил повар.

В скором времени вслед за кухонным мужиком в кухню вошла молодая горничная Дуняша и велела Антошке идти за собой.

— Барышня хочет тебя видеть! — приветливо сказала она.

Нина дожидалась в маленькой комнате Дуняши, находившейся в коридоре, собираясь принять Антошку почти тайком.

Необыкновенно участливо и внимательно, несколько смущенная и точно чувствуя себя в чем-то виноватою, слушала эта худощавая молодая девушка с большими глазами возбужденный рассказ Антошки, в дополнение к письму, о «графе», об его болезни, об его доброте, и когда Антошка окончил рассказ мольбой о том, чтоб его не отдавали в приют и не разлучали с «графом», который всеми брошен, молодая девушка, потрясенная и возмущенная, обещала непременно сегодня же поехать к княгине и просить ее отменить свое распоряжение.

Она торопливо отдала Антошке конверт с двадцатью пятью рублями и проговорила:

78
{"b":"165334","o":1}