Прислужники взялись за труп.

Стражник смотрел, как они работают. Потом скользнул взглядом в сторону погонщика, всмотрелся в морщинистое лицо, в ржавые потеки на покрытом щетиной подбородке.

– У тебя заботливая жена?

– Чего?

– Вол выглядит довольным и ухоженным.

– О да, господин, так оно и есть. Понимаете, мухи-то, они мешки предпочитают.

– Что предпочитают?

Погонщик прищурился и шагнул поближе.

– Трупы, господин. Я их мешками называю. Я изучал разные важные вещи, много про них думал. Про жизнь и все остальное. Как оно все работает и что происходит, когда жизнь прекратится.

– Вот оно как. Ну, что ж…

– Любое тело, господин, сделано из одних и тех же частичек. Только они такие крохотные, что без специальной линзы и не разглядеть – но я себе такую заказал. Совсем маленькие. Я их называю мешочками. А внутри каждого мешочка есть еще такой кошелечек, он там вроде как плавает. Думается, в этом-то кошелечке записи и хранятся.

– Что хранится, прошу прощения? Записи?

Погонщик быстро кивнул и после паузы – чтобы извергнуть поток коричневой слюны – продолжил:

– Насчет того, что это за тело. Собака, или кошка, или зеленая муха-кожеедка. Или человек. И разное другое – цвет волос, или глаз, или что там еще, – все значится на записях в кошелечке внутри мешочка. Понимаете, это вроде как указания, чтобы мешочек знал, каким он должен быть мешочком. Одни мешочки идут на печень, другие – на кожу, на мозги, на легкие. А мешочки эти мать с отцом сшивают, когда дитятю себе заделывают. Из двух половинок сшивают, понимаете, господин, потому-то детвора сразу и на мамку, и на папку похожа. Вол вот этот тоже из мешочков сделан, примерно таких же, вот я и прикидываю – если половинку такого мешочка да сшить с половинкой человеческого, это ж подумать только что может выйти?

– Думается, что-то такое, уважаемый, что придется тебе со всех ног бежать из города, а иначе камнями забьют.

Погонщик нахмурился.

– Вот в этом-то с миром вся и беда. Нелюбопытные вы!

– Встреча очень важная!

Искарал Прыщ лишь кивнул, не переставая обольстительно улыбаться. Сордико Куолм вздохнула.

– Официальная, по делам Храма.

Он снова кивнул.

– И мне не требуются сопровождающие!

– Они тебе и не понадобятся, Верховная жрица! – объявил Искарал Прыщ. – Ведь с тобой буду я! – Тут он склонил набок голову и облизнулся. – Разве не так? Хи-хи. И вот тут-то она и поймет, что со мной можно получить такое, о чем она и не мечтала никогда. Да я весь буду словно огромный ходячий член!

– Вы уже есть, – заверила его Сордико Куолм.

– Я есть? Что я есть, радость моя? Нам нужно идти, не то опоздаем.

– Искарал Прыщ, я не желаю, чтобы вы шли со мной.

– Это лишь слова, но глаза твои обещают иное!

– Исполнись то, что обещают сейчас мои глаза, – сказала она, – болтаться мне на Высокой виселице. Это если, услышав новость о вашей мучительной смерти, весь город не ударится в празднество – в таком случае меня не эшафот ждет, а золотой трон в награду.

– О чем это она сейчас? В городе никто и не знает, что я здесь. И золотой трон мне ни к чему. Да и ей ни к чему, когда у нее я есть. – Он снова облизнулся, потом на лицо его вернулась улыбка. – Веди же нас, любовь моя. На твоей официальной встрече я во всем буду тебе навстречу! В конце концов, разве я не Маг Дома Тени? Не просто Верховный жрец, но Высочайший! Наивысший! Я всецело воздержусь от того, чтобы высказывать свое мнение – само собой, до тех пор, пока меня об этом не попросят. Нет-нет, я буду молчалив и мудр, а всю болтовню оставлю на долю своей милейшей подчиненной. – Тут ему пришлось увернуться, но он не преминул добавить: – Которая в ближайшее время подчинится мне уже самым непосредственным образом.

Она странным – но таким очаровательным! – движением заломила руки, и ее прекрасные глаза преисполнились покорностью. Зрелище, достойное того, чтобы Искарал Прыщ в подробностях вспомнил его нынче же ночью под одеялом рядом с Могорой, храпящей, ибо нос у нее постоянно заложен паучьими яйцами…

– Вам действительно придется помолчать, Искарал Прыщ. Та, на беседу с которой я направляюсь, терпеть не может идиотов, а я не намерена вмешиваться, пусть даже ваша назойливость может оказаться фатальной. – Она помолчала, покачала головой. – Хотя представить вас неназойливым я тоже не в состоянии. Вероятно, мне следует отозвать собственное предупреждение в надежде, что вы напроситесь-таки и вас уничтожат в мгновение ока. И это даст мне возможность выгнать прочь как ваших отвратительных бхокаралов, так и вашу столь же отвратительную супругу. – На ее лице вдруг изобразилось изумление. – Что я такое говорю? Эти мысли не из тех, что произносят вслух. Воистину, Искарал Прыщ, с кем поведешься, от того и наберешься.

– Скоро мы прильнем друг к дружке, словно две горошины в стручке. В одном из тех твердых блестящих стручков, что ко всему липнут, особенно к волосам на лобке, если приходится мочиться в кустах. – Он потянулся к ней. – Возьмемся же за руки, чтобы вместе скользить по улицам!

Кажется, она отдернулась – но нет же, это всего лишь его тонкая и хрупкая самооценка, источенная постоянными заботами, однако ее можно надежно спрятать, скрыть под очередной обольстительной улыбкой!

Храм они покинули через редко используемую боковую дверь, успев захлопнуть ее перед самым носом у бхокаралов, возбужденным шквалом несшихся следом за ними по коридору.

Снаружи вовсю сияло треклятое солнце, но Сордико Куолм, казалось, совсем не замечала столь вопиющего неуважения со стороны стихий – а ведь на небе вообще ни облачка! Хуже, чем в Семи Городах, и нигде не единой расщелины.

Вокруг – толпы каких-то жалких личностей, целое море недовольных физиономий, возмущенно пихающихся в ответ на аккуратные тычки локтем или плечом, которые он вынужден производить, чтобы угнаться за длинноногой Верховной жрицей…

– О да, длинноногой! Ооо! Ооооо! Как размашисто движутся ее ноги, как аппетитно покачиваются эти…

– Замолчите! – прошипела она, изящно обернувшись на него.

– Престол Тени все понимает. О да, понимает. Он предвидел необходимость нашей встречи. Слияние двух прекраснейших смертных на службе Тени. Любовь, предначертанная самой судьбой, словно в книжке, между прекраснейшей и невиннейшей женщиной – впрочем, хотелось бы верить, не слишком уж невинной – и могучим мужем с горячей улыбкой и стальными мышцами. Или нет, со стальной улыбкой и горячими мышцами. Хм, не уверен, годится ли тут слово «мышцы». Ну, короче, с мускулистыми руками и все такое. Ведь я же настоящая гора мускулов, разве нет? Я даже ушами двигать смогу, возникни для этого нужда, – но нет, лучше обойдемся без демонстраций. Хвастунов она презирает, для этого она слишком утонченная натура. Но уже скоро…

– Ты кого сейчас локтем пихнул, коротышка?

– …уже скоро на нас с ней снизойдет слава…

– …немедленно извинишься, чтоб ты сдох!

Путь Искаралу Прыщу заступил здоровенный болван, плоская рожа которого больше напоминала то, что поутру можно найти в ночном горшке.

– Я сказал, что ты сейчас немедленно извинишься, чтоб ты сдох, хорек жабомордый!

Искарал Прыщ лишь фыркнул.

– Смотрите-ка, здоровенный болван, плоская рожа которого больше напоминает то, что поутру можно найти в ночном горшке, желает, чтобы это я извинился. И я ведь извинюсь, дражайший, но лишь после того, как ты сам извинишься за то, что болван, и за свою горшечную рожу – короче, за самый факт своего существования!

Чуть было не ухватившая его после того за горло огромная обезьянья лапища была настолько обезьяньей, что на ней и большого пальца-то противостоящего не разглядеть было – так, во всяком случае, Искарал Прыщ описал все это впоследствии вытаращившим от изумления глаза и что-то лепечущим бхокаралам.

Само собой, он не обратил на нее ни малейшего внимания и тоже протянул вперед руку, нацелившись болвану между ног, а потом сжал кулак и принялся дергать, давить и выкручивать, стервец же со стоном сложился пополам, рухнул на грязную мостовую, словно мешок с дынями, и принялся там самым жалким образом извиваться.