Записи я веду сегодня прямо здесь, на берегу. Хотя и не удается совершенно забыть о нашем бедственном положении, все же работа позволяет думать о чем-то другом, а не только о том, в какой опасности я нахожусь.

Ведь то, что я следующий в списке жертв, не вызывает никаких сомнений, не так ли?

Он убьет меня, и тогда на его пути больше не останется ни одного мужчины.

На пути к чему?

К женщинам.

Ему нужны женщины.

Нам лучше придумать что-нибудь, прежде чем будет слишком поздно.

Вторая половина утра, а я заканчиваю писать с огромным чувством голода. Впрочем, никто еще не завтракал. Судя по виду женщин, мысли о еде вернутся к ним не скоро.

Завтракать в одиночку показалось мне нарушением этикета жертв кораблекрушения – это могло быть истолковано как попытка урвать больше, чем тебе причитается. С другой стороны, не хотелось беспокоить никого из женщин – они были поглощены трауром.

Будучи единственным, кто не потерял мужа или отца (или обоих сразу), я чувствовал себя еще более чужим. Я вообще еще не терял никого, кого сильно любил. И вот в их жизни произошли столь драматические перемены, а меня это совершенно не задевало.

Даже досадно, до определенной степени, разумеется. Может, потому, что я совершенно не сомневался, что буду следующей жертвой убийцы. И еще потому, что был голоден, а они, похоже, стали ко всему безразличны, включая и меня.

Для них я как бы вовсе не существовал. По крайней мере, мне так представлялось.

Я решил, что все равно никто обо мне не вспомнит, так почему бы не прогуляться? Мне хотелось посмотреть на лагуну – и поплавать в ней – еще с того момента, когда я услышал о ней от Кита и Кимберли. Теперь, похоже, наступило самое подходящее время для экскурсии в те места. Так что, закинув ранец за спину и прихватив одно из копий, я зашагал по направлению к джунглям.

Страха я не испытывал.

Если какие-нибудь обитатели джунглей попытаются на меня напасть, они об этом пожалеют.

Что касается убийцы – я полагал, что он в это время находится слишком далеко и не сможет причинить мне зла. И хотя я не знал, насколько велик наш остров, и несмотря на то, что за истекшие три часа убийца вполне мог вернуться, мне почему-то казалось, что он все еще за много миль отсюда.

К тому же рано или поздно он все равно должен меня убить.

И всем на это глубоко наплевать.

Я все еще шел по песку, с горькой решимостью направляясь к тому месту, где из джунглей вытекал ручей, когда меня окликнула Кимберли:

– Руперт! Ты что надумал?

Я оглянулся.

– Просто хотелось посмотреть на лагуну.

– У тебя все дома? Возвращайся немедленно.

– Это недолго. – Я начал пятиться назад. На меня теперь смотрели все четыре женщины.

– Руперт! – выкрикнула Билли.

– Ты не можешь идти один, – крикнула мне Кимберли. – Если уж тебе приспичило идти к лагуне, мы все пойдем с тобой.

– Нет, это необязательно. – Неожиданно мне стало совестно. Разумеется, было приятно, что ты все-таки кому-то не совсем безразличен – а я оказался таким эгоистом: бесчувственным и докучливым.

– Мне кажется, нам следует перекусить, – вступила в разговор Тельма. – А что думают остальные? Потому что лично я умираю с голоду.

– Прекрасная мысль, – обрадовался я. Как только я повернул назад, все сразу прекратили обращать на меня внимание. Кроме Кимберли. Та не сводила с меня глаз. Да и мой взгляд был словно прикован к ней.

Она стояла на песке, широко расставив ноги: гавайская рубашка отдувалась за ее спиной, волосы развевались. Левой рукой она подпирала обнаженное, если не считать тонкой полоски плавок, бедро, в правой сжимала копье. Кончик копья был погружен в песок у ее стопы, но все равно оно было выше ее головы.

Как жаль, что я не мог ее сфотографировать в этот момент.

А ведь Эндрю брал с собой фотоаппарат. (О чем я совершенно забыл, пока не увидел Кимберли в этой потрясающей позе.) Он должен быть в корзинке. Насколько мне известно, никто не вынимал его после взрыва яхты. Все же лучше, пожалуй, мне его не трогать. Во-первых, фотоаппарат не мой. Во-вторых, бегать с фотоаппаратом в такой день – слишком цинично.

Однако нам следовало бы сделать снимки тел. Никто не догадался. Должно быть, все остальные так же забыли о фотоаппарате, как я.

Фотографии действительно могли бы стать убедительным доказательством причин смерти Кита и Эндрю. (Эндрю на дне морском, но Кита еще можно было бы извлечь из его временной усыпальницы и сделать несколько снимков. Впрочем, выступать с подобным предложением я не собираюсь.)

Настроение мое резко изменилось после оклика Кимберли – не говоря уже о том, как потрясающе она выглядела.

Мы собрались возле груды нашего добра (у костра было слишком жарко и к нему мы подходили теперь крайне редко) и уселись вокруг нее на песке. Как обычно, заботы по приготовлению пищи взяла на себя Билли. Мы ели крекеры и сыр, оставшиеся после пикника. Сыр был двух разновидностей: острый швейцарский и копченый “эдам”. Резала Билли армейским складным ножом Эндрю. Еще она раскупорила бутылку вина, которую Кит поднял со дна бухты. Это было “каберне совиньон Глен-Аллен”, и, несмотря на то, что вино было теплым, вкус его показался удивительным. Мы передавали бутылку по кругу, запивая вином сыр и крекеры. И болтали.

Сначала это была светская беседа. О еде, вине и погоде. Словно никто не хотел затрагивать неприятную тему. Но через десять минут Кимберли неожиданно произнесла:

– Я видела, кто это сделал.

Бац!

Тишина.

Все прекратили жевать и уставились на нее.

Мы понимали, что она имела в виду убийцу.

Поскольку большую часть времени Кимберли плыла с опущенной вниз головой, думаю, все считали, что она не могла его разглядеть.

Мы ждали, что она назовет имя убийцы. Но ее лицо было красноречивее любых слов. Тельма вскрикнула:

– Нет!

– Мне очень жаль, – едва слышно вымолвила Кимберли, став мрачнее тучи.

– Уэзли мертв!

– Нет. Я видела его так же четко, как вижу теперь тебя.

– Нет, это неправда.

– Прости, Тельма. Это был он. Именно его я видела. И это он убил папу.

– Ты лжешь!

Кимберли покачала головой.

– Я долго раздумывала, говорить ли мне. Уже почти решила притвориться, что не видела убийцу. Но это не привело бы ни к чему хорошему. Понимаю, как это тяжело, но тебе придется взглянуть правде в глаза: Уэзли жив и он убивает нас.

– Нет! – завопила Тельма. – Это ложь! – И разревелась. В руке она все еще держала надкушенный крекер с ломтиком сыра. Думал, выбросит его. Как же. Запихнула в рот. Затем перекувыркнулась назад, отползла на четвереньках подальше от нашей группы. Пошатываясь, поднялась на ноги и поковыляла прочь.

Кимберли тоже начала подниматься. Билли подняла руку и слегка покачала головой:

– Нужно придумать какой-нибудь план. С ней все будет в порядке.

И Кимберли села на место.

Тельма остановилась почти у самой воды и опустилась на песок спиной к нам.

Теперь, когда Тельма была вне пределов слышимости, Кимберли словно подменили. Гнев, казалось, переполнял ее:

– Грязный ублюдок! Я догадывалась, что это он. И Кита наверняка убил он.

– Вероятно, он вознамерился убить нас всех, – заметила Билли.

– Сначала мужчин, – добавил я.

– Что же нам делать? – спросила Конни. Похоже, она была больше напугана, чем ее мать или Кимберли.

– Нельзя сидеть сложа руки и ждать его следующего хода, – заявила Билли.

– Догадываюсь, кто на очереди, – промолвил я. И хотя Билли кивнула в знак согласия, она сказала:

– Им может оказаться любой другой, потерявший бдительность человек. Как я понимаю, он начал с Кита, затем убрал Эндрю, но… не мог же он наверняка знать, кто поплывет сегодня утром за шлюпкой. – Она в нерешительности остановилась. – Когда я думаю о том, как мы чуть было не отказались от попытки ее спасти…