«Съешь курицы, тарджоман-саиб, в Кабуле хорошая курица редкость», — Амир не смотрел мне в глаза. «Если позволите, я воздам должное плову. Никогда не ел ничего вкуснее», — я нагло потянулся к блюду с рисом, взгромоздил себе на тарелку большую баранью кость с прилипшим к ней мясом и жиром и нарочито громко зачавкал, давая понять, что рот мне служит не только для разговора. Никто из сидевших рядом к курице не притронулся. Я старался смотреть в свою тарелку, но краем глаза увидел, что «морг» исчез со стола также неожиданно, как и появился. Потом по традиции долго пили чай и обсуждали наши дальнейшие планы.
Я решил больше судьбу не испытывать и переместиться поближе к представителям законной власти, чтобы уже из их уст узнать, что нового происходит в Герате. А жизнь в этом городе и его окрестностях била ключом. Помимо того, что банды — дружественные и недружественные — дрались между собой, процессы перестройки, вызванные провозглашением политики национального примирения и уходом наших войск, происходили и внутри самих бандформирований. Так, к моменту нашего визита в Герат бывший предводитель гульбеддиновской ИПА Халифа Собхан уже подрастерял свой авторитет, пошатнувшийся с момента начала боевых действий против его банды таджиками. И хотя он еще неким образом и представлял интересы ИПА в Герате и Иране, ему на смену ему уже рвался новый лидер — Джума Голь по кличке «Пахлеван» (силач). Небезынтересна была и другая тенденция в стане шиитской «Хезболлах». Ее гератский главарь Кари Али Ахмад по кличке «Екдаст» (однорукий) по некоторым данным, вошел в тесный контакт и взаимодействие с Корпусом стражей исламской революции в Иране. Деятельность «Хезболлах» в Герате не отличалась кровожадностью, однако группировка, как ни одна другая, осуществляла слаженную пропагандистскую работу среди местного населения и даже имела свою хорошую типографию. Об этом свидетельствовали исполненные на высоком идейном уровне листовки, отличавшиеся ко всему прочему и отличной полиграфией, и остротой и злободневностью размещенных в ней политических карикатур.
Оставшиеся без советников афганцы, некоторые из которых очень хорошо говорили по-русски, с удовольствием обрисовали мне общую картину событий последних недель. Я заносил их рассказы в свой блокнот.
21 числа месяца хамаль по Герату было выпущено 6 РСов и 30 мин. Один человек погиб, двое получили ранения. Всего в этом месяце было произведено три крупных обстрела Герата, жертвами которого стали 11 человек. По сравнению с прошлым годом, когда люди Турана Исмаила умудрились взорвать местную больницу «Дусад бистар» (двести коек), в этом году за счет более активных действий ХАД, их слегка удалось поприжать в городе, хотя кардинально ситуация не изменилась. Полтора месяца назад возле той же больницы сотрудники безопасности обнаружили и обезвредили пластиковую взрывчатку в припаркованном к зданию больницы автомобиле. В месяце хут банда ИОА под командованием некоего Азизуллы оседлала дорогу Тургунди-Герат, где в последний раз сожгла колонну из пяти грузовиков, принадлежавших частным лицам. Колонна перевозила продовольствие и товары народного потребления. Один водитель погиб, двое получили ранения, остальным удалось убежать от душманов. По словам сотрудников безопасности, бандиты в основном занимаются грабежами на дорогах, причем на тех ее отрезках, которые выходят за пояса обороны. Караулить каждый километр трасс у народной власти просто нет возможности — силы ограничены. Правда, помогают договорные банды — отлавливают грабителей и расправляются на месте. Договорная группа Малек-Хана (персонаж, знакомый мне еще по совещанию дружественных бандформирований на афгано-иранской границе), например, оказала существенное содействие в разблокировании трассы на Тургунди. В общем, обычная ситуация, присущая почти любому району Афганистана.
Съездили на УАЗике в местную тюрьму. Там поговорили с «раскаявшимся» душманом. Мохаммад Азим, 40 лет, женат, имеет двух детей. Когда произошла Апрельская революция, ее не поддержал, но и открыто против нее не выступал. С приходом захватчиков — советских войск — вынужден был перебраться с семьей от обстрелов в Иран. Там примкнул к Исламскому обществу Афганистана и вернулся на родину. Два с половиной года воевал под Гератом против шурави. В тюрьме Мохаммад Азим сидит уже четыре года и очень надеется, что его выпустят на волю. Но пока не выпускают за совершение тяжких преступлений. По его словам, с момента провозглашения в Афганистане политики национального примирения из гератской тюрьмы, по его подсчетам, выпустили почти тысячу человек. «Шурави ушли, воевать больше не с кем. По всему видно, должна война кончиться. Но если мы хотим мира, правительство должно быть коалиционным. А Наджибулла против такого правительства. Мы не будем бороться против ислама, но хотим выбрать себе правительство, проголосовать за него, а не просто принять нынешнее как данное нам Аллахом», — сказал арестант. По словам Мохаммада Азима, в Иране нет лагерей по подготовке вооруженных отрядов оппозиции. Стражи исламской революции резко и жестоко подавляют такого рода деятельность. Однако представительства всех оппозиционных нынешнему афганскому режиму партий там существуют легально и свободно осуществляют свою деятельность. Им никто не препятствует. Они вербуют афганцев в отряды моджахедов в лагерях беженцев. Сам Мохаммад Азим долгое время работал в Иране в Комитете ИОА, много чего интересного порассказал. Но честно сказать, признаниями душманов — искренними и не совсем — я уже был загружен по уши. Командировка была неплановой, скорее для души, чем для дела, а посему я решил посвятить последние часы пребывания в Герате посещению мечети Джами — пожалуй самой красивой мечети на всем Среднем Востоке. Да и не терпелось встретиться с муллой-реставратором. Вот дедок удивится, а может и обрадуется, меня увидев? Все же столько лет прошло со времени нашей последней встречи. Есть о чем поговорить. А может, он меня и позабыл?
Заехали по пути на базар Куш, купили там немного гранатов — попить. Стеклянные бутылки с водой грязные, неохота болеть напоследок. А так берешь спелый гранат, предварительно осмотрев его со всех сторон — нет ли трещин — и начинаешь его тихонько чистить. В Герате гранаты бледно-розовые, с мягкой шкуркой. Ее надо очень бережно и аккуратно счистить, так, чтобы не порушить темно-рубиновое нутро. В результате на ладони должен остаться шар, который при наличии должной сноровки рассыпается на части, совершенно не источая сока. У афганцев все выходит как надо, а у меня нет. Гранат лопается. Струя сока. Хорошо если в лицо, а так на рубаху. Впиваешься губами в спелый бок, стараясь догнать ускользающую влагу. Все лицо красное, руки и одежда тоже. Вампир, одним словом. Сок гранатовый вообще не отстирывается. Картина — атас! Все люди как люди, а я в красных пятнах, будто с мясобойни. Афганцы смеются, а мне не до смеха. Непредвиденная трата. Теперь в дукан за рубахой. Приходится все же купить бутылку спрайта — руки помыть. Дуканщик предлагает «чистую питьевую» воду. Но лучше ей даже не ополаскиваться. Все равно, что опустить пятерни в концентрированный бацилловый раствор.
Мечеть в который раз ослепляет неземной красотой. Что может с ней сравниться? Пожалуй, ничто и нигде. Сказочный замок моего изумрудного города, куда я так долго шел и с которым приехал попрощаться. У входа во внутренний двор нас встретил новый настоятель — Абдул Рашид. Почему Абдул Рашид, а не Абдулла? «Все предыдущие настоятели, тарджоман-саиб, уже «закрыли за собой дверь», — сказал мулла. «А как же мулла-реставратор, такой смешной, маленького роста? Ну, его же здесь все знают?», — обратился я к священнослужителю. «Если хотите, я провожу Вас на дальний двор, где находится кладбище, возможно, Вы там его и найдете». Рашид так пристально глянул на меня, что сердце ушло в пятки — какие там душманы. «За годы войны в Герате убиты 44 видных религиозных деятеля. Абдулла — среди них. Предпоследнему — маулави Насаралудхану — голову отрезали в августе прошлого года», — продолжал Абдул Рашид. Вероятно, лицо мое исказилось гримасой — мулла сказал, спустя мгновение, что мне лучше пока туда не ходить. Должно пройти какое-то время.
