В гражданскую войну тоже не было настоящей хирургии, да и быть не могло. Врачи, впрочем, честно работали. Но где же думать об операциях, когда фронт меняется каждый день, и дай Бог успеть увести ходячих раненых. Да и нечем было оперировать – туго было с бинтами и медикаментами…

Вот такие-то дела были у нас в военной хирургии. Ни опыта, ни традиций, умели только возить раненых на сандвуколках, на поездах, а чаще – на крестьянских телегах. «Терпеливый русский народ…»

Впрочем, нет, история нашей хирургии не кончалась на гражданской войне. Тогда она только началась. Отличные организаторы появились. Они создали санитарную службу Красной Армии. В последние годы довелось ее опробовать: Хасан, Халхин-Гол, Финляндия.

Бурденко – главный хирург. Надо думать, в деле, проверили военную советскую хирургию. Оттуда, наверное, и эти «Указания». Как жаль, что я не интересовался и не читал. В институте так скучно преподавали: БМП, ППМ, ДМП, ДГ (БМП – батальонный пункт медпомощи, ППМ – полковой пункт медпомощи, ДМП – дивизионный пункт медпомощи, ДГ – дивизионный госпиталь, ГЛР – госпиталь для легкораненых), а ППГ что-то и не помню – был ли он в схемах?

Займемся вплотную «Указаниями». С сознанием всей полноты ответственности. (Все-таки это здорово звучит – ведущий хирург!)

– Эй-й, товарищи! Грузиться!

Оказывается, переезжаем, – «передислокация». Этот военврач дал указания перебазироваться (тоже новое слово) в пустующую сельскохозяйственную школу, что в лесу с другой стороны станции Зикеево.

Школа оказалась подходящей. Несколько одноэтажных домов, сараи, навесы, кругом лес. Тут бы и раненых принимать можно. («Провалюсь с треском!»)

Разместили нас, как в вагонах: командиров, женщин. И отдельно – «рядовой состав».

Я забрался за дом, на бревна, и изучаю «Указания». Сказали: завтра будем проводить учения.

Очень интересное понятие «Единая доктрина военно-полевой хирургии». Это значит: все хирурги на всех фронтах должны лечить раненых одинаково, по этим самым «Указаниям». И тут регламентация… Значит, никакой творческой инициативы? «Делайте, как я»?

Нет. Дальше читаю разумное объяснение. Оказывается, регламентация нужна потому, что в большую войну хирургией занимаются в основном не хирурги, знаний у них нет, и от инициативы – одни потери. Может быть.

Содержание этой самой доктрины. Военно-полевая хирургия – это сочетание четырех видов деятельности. Эвакуация – по назначению – в то самое санитарное учреждение, в котором данному раненому будет оказана положенная ему помощь. Госпитализация – задерживание для лечения – от вида ранения, состояния раненого, оказанной помощи и от обстановки на фронте!

Хирургическая помощь – профилактическая хирургия. Самое важное – убрать пищу для микробов: размозженные осколком или пулей ткани. Здоровые клетки микробов не боятся, за исключением особо «ядовитых». К таким относятся возбудители газовой флегмоны или гангрены, так называемые анаэробы – микроорганизмы, развивающиеся без доступа кислорода. Раз дело не в микробах, то можно и после шести часов обрабатывать – все равно будет польза. Можно и не иссекать, а только рассекать рану. И что самое главное – нельзя ее зашивать! Ни в коем случае. Это подчеркнуто в «Указаниях» несколько раз. Практика войны показала: в медсанбате иссекут рану, зашьют, эвакуируют, а пока раненый придет в госпиталь, где перевязка, – уже газовая, уже ампутировать нужно. А то и поздно…

О переломах ничего нового для себя не нашел. Иммобилизация (иммобилизация – обеспечение неподвижности раненой конечности с помощью различных шин или гипса) – шины, гипсовые лонгеты, мостовидные гипсовые повязки. Показаны те же уродливые конструкции, которые были в наших учебниках. Вот только в натуре я многих военных шин не видел. Особенно самую важную – шину Дитерихса (шина Дитерихса – транспортная шина для иммобилизации переломов бедра и крупных суставов, состоящая из двух деревянных планок, одна из которых идет от подмышки до стопы).

О ранениях живота – тоже ничего нового. Лечить, как и в мирное время. Сумею. Только оперировать нужно в первые шесть часов. Как их так быстро доставить, если армия отступает? Но не будет же отступать вечно… Череп должны оперировать нейрохирурги в спецгоспитале. Бурденко это разделал хорошо – его главная специальность.

Грудь – туманно. Главное новое – отсасывать гемоторакс (гемоторакс – накопление крови в полости плевры, между легким и грудной стенкой, в результате ранения легкого). А насчет операций – осторожно. Только грудную стенку. Да, еще ушивать пневмоторакс (пневмоторакс – скопление в полости плевры воздуха, выходящего из поврежденного легкого и сдавливающего его). И то – до кожи! Не знаю, как. Однако основа всего – это сортировка. Впечатление, что раненых нужно все время сортировать. На эвакуацию, на госпитализацию, на перевязку, на операцию. Всюду – 1- и 2-я очереди. Все в зависимости от общего состояния, от ранения, сроков поступления, загрузки МСБ или госпиталя. И – превыше всего – от «санитарно-тактической обстановки».

После этого был еще один переезд – в г. Жиздру, где мы получили медицинское имущество и развернулись в летнем пионерском лагере. Раненых не было, но хорошо прорепетировали и подучились: повязки, шины накладывали, «Указания» прорабатывали. А где-то шла большая война – грустные сводки, бомбардировки Москвы…

4 августа мы вплотную подходим к фронту. Вечереет. Впереди нас то ли туча, то ли сплошной густой дым – мрачно. Непрерывный гул артиллерийской стрельбы. Уже целые сутки мы его слышим. ППГ-2266 шагает на запад, «4-го августа к 18.00 развернуться в районе г. Рославль и принять раненых от МСБ». Этот приказ лежит в кармане у начальника.

Обоз, двадцать две пароконные подводы, уже двигается из Жиздры шестой день. Спешим, боимся опоздать – осталось несколько часов до срока.

Штабная подвода впереди, рядом с нею шагает Хаминов в крагах. Я знаю, что у него расширение вен и он страдает, но впереди стрельба – и он должен идти первым. Комиссар сегодня сзади подстегивает, чтобы не растягивались, не отставали. Кони шагают споро, хотя позади – 180 километров за шесть дней, и телеги нагружены тяжело…

Мы идем пешком. Лишь несколько женщин, которые стерли ноги, стыдливо примостились на повозках. У некоторых туфли порвались, идут босиком – маленьких сапог так и не получили.

Моя база – телега операционной. Здесь же приписаны Лина, Лиза, Татьяна, Тамара, Зоя. Хороший народ в нашей компании. Побаиваются канонады, разумеется, но сомнений в правильности приказа не высказывают.

Я тоже думаю, что все правильно. Стреляют? Так это же война. Всю дорогу мы едем проселками: избегаем бомбежек и чтобы машины нам не мешали… Правда, кони уже привыкли и не шарахаются в сторону, как вначале. В глуши перелесков мы не чувствовали войны, пока не услышали стрельбу… Даже сводок не знаем, радио у нас нет.

Уже привыкли к походу. Спим на земле – с вечера валимся, как подкошенные, а ночью просыпаемся от холода – чертовски холодные ночи на Смоленщине. Но шинель хороша! И теплые портянки тоже пригодились – на ночь я разуваюсь и ноги в них завертываю. Пилотку тоже не снимаю – уши мерзнут.

В Жиздре кипятильник приобрели, поэтому кипяток есть два раза в день, а вечером – еще суп, если сон не сморит, пока Чеплюк варит, прислушиваясь к ночному небу, не летят ли там самолеты. Еда хорошая, только нерегулярная. Но сейчас не до желудка и не до ног. Впереди дым, стрельба явно усиливается. Ропот:

– Куда он нас ведет? Сусанин нашелся!

– Неужто не видит? Прямо в пекло!

– Где эти начальники, что встретить нас должны?

– Они давно сами смылись!..

Солдаты стали попадаться часто – в каждой деревеньке кто-нибудь есть. Не только обозы, но пушки и машины со снарядами. Раненых, однако, не встречали… Начальник послал собирать информацию. Сведения противоречивые.

– Бои в Рославле.

– Наши оборону держат километров десять западнее Рославля.