Ночью в штаб полка по рации сообщили, что в районе Никитского ботанического сада танк командира полка наскочил на мину, есть раненые, и нужна срочная помощь.
В мою машину срочно слили весь оставшийся бензин с других машин, и я, взяв все необходимое, направился в район, где подорвался танк комполка. Нашел дом у дороги, в одной из комнат лежали наши погибшие, в другой раненые танкисты и танкодесантники. По рассказам раненых, отряд вышел на дорогу, которая была перегорожена завалом из бревен и камней, и между ними был оставлен единственный створ, под который немцы заложили фугас большой мощности. Вместе с комполка погибло еще несколько человек. Позже сюда прибыл весь штаб полка, начштаба и замполит связались с командованием корпуса и получили указание, похоронить всех погибших со всеми воинскими почестями в Ялте. За всю войну на моих глазах это были первые похороны с полным воинским ритуалом… Раненых в ту ночь, после обработки, мы отправили в Алушту, где уже развернулся какой-то ППГ. В Ялту мы зашли 15 апреля, задержались в ней на два дня, которые я прожил в Доме-музее А.П. Чехова, сам того не зная, а потом мы продолжили движение к Байдарским воротам и вскоре оказались на подступах к Севастополю. Первый штурм Сапун-горы был предпринят в самом конце апреля, наш полк в нем не участвовал, в атаку пошли только штрафники без танковой поддержки.
Во время второго, майского штурма Сапун-горы в битве за эту гору участвовала одна или две (не помню) роты из нашего полка. Третья рота в этот день вела наступательный бой в районе колхоза «Большевик». Мне пришлось оказывать помощь прямо на поле боя, на своем бронетранспортере (а иногда и на танковом тягаче), используя естественные складки рельефа, мы подъезжали как можно ближе к подбитым танкам, останавливали свой санитарный БТР вплотную к ним, прикрываясь танками, как щитом.
Также мне довелось оказывать медицинскую хирургическую помощь в районе сосредоточения раненых, которых чаще всего собирали возле РТО (рота технического обеспечения). Что происходило на самой Сапун-горе, рассказать невозможно, да и Севастопольская диорама дает только частичное представление о том, что творилось в этот день. Это была жесточайшая схватка, резня. 9 мая 1944 года многострадальный Севастополь был взят. Когда наш полк вышел к Херсонесу, то в строю оставалась только треть танков. Повсюду валялась разбитая авиацией немецкая техника, горы трупов и брошенной амуниции. Было очень много пленных, но для нас это уже стало привычной картиной, и каких-то новых эмоций она не вызывала.
— Что ожидало 224-й ОТП после штурма Севастополя?
— Наш полк после штурма города сосредоточился в Нижнем Чоргуне и после короткого отдыха и ремонта техники был направлен в населенный пункт Эски-Орда, теперь он, кажется, называется Мирное, это рядом с Симферополем.
Марш из Нижнего Чоргуна полк совершал своим ходом, мы увидели степную часть Крыма, совершенно отличавшуюся от крымского Южного берега. Прошли через Бахчисарай. В ханском дворце разместился один из эвакогоспиталей, и, что смешно, женское венерическое отделение было развернуто в помещении, где когда-то находился ханский гарем. В Эски-Орда офицеры жили в домах у местного населения.
Однажды новый командир полка, подполковник Эберзинь, собрал всех офицеров на совещание и строго секретно сообщил, что в следующую ночь будет произведено массовое выселение крымских татар со всего полуострова, в наказание за сотрудничество с немецкими оккупантами. Нашему полку приказано собрать все колесные машины, подготовить их и сосредоточить на одной из окраин, и сделать все это так, чтобы не вызвать никаких подозрений у местных жителей. Кроме того, комполка приказал офицерам ни в коем случае не вмешиваться в происходящее. Личный состав полка в акции не участвовал. Вслух никто не проронил ни слова, но когда мы вышли из штаба полка, то многие офицеры в очень доверительной форме, между своими друзьями, делились недоумением — как можно по национальному признаку применять санкции к целому народу. Выселение было проведено за одну ночь, и описать, как оно происходило, простыми словами очень трудно… Утром я на машине проехал по Эски-Орда и по нескольким ближним селам. Картина была жуткой, населенные пункты были почти пустыми, по улицам бегали обезумевшие собаки, которые за ночь устали лаять, и сейчас только жалобно скулили и выли. В хлевах стояли брошенные коровы и лошади, в пустых домах на полу были разбросаны домашняя утварь и вещи, все это валялось в беспорядке. Как будто Мамай прошел… В селах оставались редкие жители, которые не принадлежали к национальным группам, предназначенным к выселению. Было грустно и тяжело все это видеть… Полк продолжал дислоцироваться под Симферополем, ожидая приказа на отправку на фронт. Работы в те дни у меня было немного, больных отправлял в симферопольский госпиталь № 376, в котором я сам лежал в марте сорок четвертого и знал там многих врачей. Иногда я, по старой памяти, заходил к начальнику отделения госпиталя майору Лиманскому, у которого лечился.
Здесь я встретил свою любовь, свою будущую жену, с которой мы вместе и по сей день. Я увидел молоденькую медсестру Машеньку Друзьяк, влюбился в нее с первого взгляда, и уже на втором свидании, 22 июля 1944 года, я взял ее за руку и пригласил в симферопольский ЗАГС, где мы и расписались. На следующий день вернулся в полк и рассказал своим друзьям, что женился и скоро привезу жену сюда.
Через несколько дней сыграли настоящую свадьбу, на которой присутствовали все мои друзья из 224-го ОТП, и с того дня мы с Марией Степановной идем по жизни рука об руку, для меня она была и есть — самый прекрасный и замечательный человек на свете.
В армию она пошла добровольно, будучи студенткой Черновицкого университета. Была медсестрой в боевых частях, вынесла с поля боя десятки раненых, и еще в 1941 году, в ту пору, когда орденами награждали крайне скупо, была награждена почетным знаком «Отличник санитарной службы РККА» (нынче этот знак — мечта нумизмата).
За личное мужество награждена орденом и медалями. С ней вместе мы вырастили двух замечательных дочек, и сейчас у нас уже есть три правнучки.
— А когда вас перевели служить в УР?
— В августе 1944 года вызвали в медотдел армии и предложили должность начальника медслужбы 78-го Укрепленного района, которая была равноценна моему прежнему служебному положению, в 83-й Отдельной Краснознаменной БрМП.
Я понял, что мое начальство таким образом компенсирует незаслуженно нанесенную мне обиду ранее наложенным взысканием. Распрощался с полком и прибыл в штаб УРа, который дислоцировался в городе Саки. Представился коменданту УРа полковнику Сорокину, после краткой беседы с ним направился к заместителю по тылу, которому я напрямую подчинялся. Позже я узнал, что он и еще два офицера тыловых подразделений укрепрайона были за какие-то грехи уволены из НКВД и переведены в линейную часть с понижением в должности. Заместитель ввел меня в курс дела, рассказал, что укрепрайон ранее воевал на Миус-фронте, далее, находясь в составе 51-й армии, занимал оборону на Сиваше, и что личный состав 78-го УРа насчитывает свыше 6000 человек (такой же численности по полному штату была и 83-я бригада морской пехоты).
В этот момент 78-й УР выполнял задачу по охране Западного побережья Крыма, от Севастополя до Евпатории, и его пулеметно-артиллерийские батальоны и другие подразделения были разбросаны по побережью, так что мне приходилось часто разъезжать по точкам. На мою радость, в это время ко мне в УР приехала моя жена Машенька, и это были для нас самые счастливые дни. Спокойно и без особых волнений время пролетело до октября, когда УР получил приказ на передислокацию. Куда? — никто пока не знал, в штабе ходили разные разговоры: то мы едем на 4-й Украинский фронт, то на 1-й Белорусский, другие, вообще, заявляли, что нас отправляют на Дальний Восток, воевать с японцами. Комендант УРа полковник Сорокин только хитровато улыбался и не реагировал на наши вопросы — куда едем? Батальоны грузились в эшелоны, но погрузка была сложной, УР имел много лошадей, которые требовали особых условий размещения и транспортировки. Проехали Джанкой, покинули благодатный крымский край, и поезд по зеленой улице проследовал по югу Украины на Восток, тут-то все были убеждены, что нас перебрасывают в Забайкалье, но после Ростова не осталось сомнений — мы следуем на юг. Но зачем? Воевать с Турцией вроде никто не собирался, да и в таком случае зачем там нужен УР, это подразделение не наступает, а выполняет оборонительные задачи.
