Эпизод первый. Танковая армия в Орловской операции выполняла не свойственную ей роль. Мы прогрызали оборону противника. В бою за село Берилово наши атаки не увенчались успехом. В конце дня мы отошли на исходные позиции. У танкистов был неписаный закон — идти на выручку друг к другу. Замечали, если подбили соседнюю машину, выпрыгнул ли экипаж. После боя уясняли по каждому экипажу, кто погиб, кто ранен. Из экипажа лейтенанта Маркова никого не было. Танкисты же видели, что из подбитого танка экипаж выскакивал. Вывод: возможно, среди них есть раненые. Ко мне обратились танкисты с вопросом, что делать, и с предложением сходить в тыл к немцам и все уяснить. Танк лейтенанта Маркова был подбит за 2-й траншеей немцев. Сам я ничего решить не мог. Целой гурьбой пошли в штаб полка. Я доложил начальнику штаба капитану Ходоричу о сути просьбы танкистов. Он пригласил командира танка, который видел, что экипаж покидал танк. Точно уяснили место подбитого танка. Начальник штаба некоторое время сомневался. Говорил: «Узнать, что с экипажем, узнаем, а скольких из-за этого можем потерять людей». Решающую роль сыграла его душа танкиста. Разрешил. Местность мы знали. На этой местности провели две неудачные атаки. Тем не менее распланировали все до мелочей. Пошли я, командир танка младший лейтенант, к сожалению, не смогу я вспомнить его фамилию, и два разведчика из полкового взвода разведки с опытом ведения разведки. Первую траншею немцев прошли удачно. Немцы были в блиндажах, а по траншее патрулировал часовой. В момент, когда он прошел мимо нас (мы около траншеи затаились), перебрались через траншею. Вторая траншея вообще не была противником занята. Немцы еще вели себя беспечно до нахальства. Нашли танк и разошлись по сторонам. Обнаружили рядом с танком трех погибших. Забрали документы у них. Разведчик просигналил «ко мне». Он в воронке, метрах в 10–15 от танка, нашел раненого лейтенанта Маркова, который был без сознания. Я на быструю руку перевязал. Раненого на плащ-палатку — и назад. 2-ю траншею прошли спокойно.
Перебраться через первую спокойно не удалось. Так же дождались, когда отойдет часовой. Начали перетаскивать раненого через траншею. В это время лейтенант Марков застонал. Через траншею его все же перетащили. Немец-часовой, наверно, почувствовал что-то неладное и дал очередь из автомата. Сержант-разведчик дал нам с младшим лейтенантом команду: «Тащите! Мы прикроем!». Было уже не до маскировки. Мы старались из всех сил как можно дальше удалиться от траншеи немцев. Немцы всполошились. Началась стрельба, к счастью, беспорядочная. Нам повезло в том, что немцы с запозданием стали пускать осветительные ракеты. Это нас спасло. Наши открыли огонь на флангах от нас, чтобы сбить немцев с панталыку. Это удалось. Этот вариант был предусмотрен майором Ходоричем. На нейтральной полосе нас уже поджидали. Забрали у нас лейтенанта Маркова. Разведчики тоже вернулись. Один был легко ранен. Пока мы не вернулись, весь полк был на ногах, и мотострелки, которые действовали с нами, Боженко занялся раненым и его эвакуацией. Я подробно доложил командиру полка, который был очень недоволен нашей вылазкой. Моральное состояние, после этого хождения в тыл к немцам, было настолько высоким, что никакими политзанятиями, беседами достичь такого результата было бы невозможно. Каждый внутри себя уяснил, что в трудную минуту никто брошен не будет. Начальник штаба капитан Ходорыч, разрешая вылазку, как раз на это и надеялся. И, конечно, авторитет медиков неизмеримо возрос. Под Киевом, на станции Ворзель, мы получали пополнение танков с экипажами. Какая была радость, когда в числе прибывших был и лейтенант Марков.
При выписке из госпиталей раненых танкистов нашей армии направляли в г. Нижний Тагил, где располагался учебно-запасной танковый полк нашей армии. Поэтому даже тяжелораненые танкисты при выписке из госпиталей после излечения попадали к нам, в 4-ю танковую армию.
Эпизод второй. В селе, недалеко от села Малая Чернь, остановилась наша санчасть. Несколько домов были сожжены, торчали только печные трубы. Бросилось в глаза то, что у большого пятистенного дома на дереве был повешен человек. На улице жителей почти не было. Расспросили. Оказалось, дом принадлежал старосте села. Служил немцам. Зверствовал над сельчанами, вот они его и повесили. К нам подошел старик с просьбой помочь похоронить его семью. Мы сразу откликнулись. На вопрос: «Где ваши?» показал на колодец. Колодец старый, заброшенный. Чтобы спуститься туда, нужна веревка или трос. Танкисты полка сосредоточились примерно на километр впереди. У нас веревки не было. Водитель нашей машины побежал к танкистам и вернулся с веревкой и двумя танкистами. Спустился в колодец и вытащили четыре трупа. Две взрослые женщины, мать и дочь, девочка-подросток и маленькая, примерно 3–4 лет, девочка с белокурыми курчавенькими волосиками. Произошло следующее. Фашисты начали насиловать девочку, ей 14–15 лет. Мать и бабашка вступились. Разъяренные фашисты застрелили двух женщин и девушку, а маленькая девочка сильно плакала. Они и ее застрелили. Подожгли дом. Дед был в подвале. Поэтому спасся. Похоронили у сгоревшего дома. На похороны собралось много сельчан. Кто принес доски, кто гвозди и др. Похоронили в двух гробах. В полку этот случай обсуждали. Конечно, ненависть к фашистам удесятерилась. Фашист и зверь — синонимы, их надо уничтожать. Таков был итог всех обсуждений. Заместитель по политчасти майор Коваленко мне говорил, что мы очень правильно поступили, похоронив погибших. Да, это был яркий пример того, как ведут себя фашисты на нашей земле.
Эпизод третий. Полк сосредоточился для очередной атаки. Я уже говорил, что мы буквально прогрызали оборону противника. Немцы упорно сопротивлялись днем, а ночью поджигали и отступали на заранее подготовленные позиции. В занятых у немцев траншеях были наши мотострелки. Батальон из нашей бригады. Танкисты располагались метрах за 800 сзади от пехоты. Я пошел в траншею на передний край. Добирался по ходам сообщения, по отсечным траншеям. Шел с целью подобрать блиндаж, где бы мог разместиться медпункт при наступлении. Меня всегда сопровождал ординарец — Коля Петров, 18-летний паренек. Его мне дали из роты автоматчиков. По штату мне ординарец положен не был. Попали под бомбежку. Немецкие «Ю-87» пикировали с таким жутким воем, что очень сильно давило на психику. Кроме бомб, сбрасывали пустые бочки, обрезки рельс и др. Все это создавало неимоверный шум. Одна из тяжелых бомб разорвалась недалеко. Меня засыпало. Я очнулся, когда Коля приводил меня в чувство. Оказалось, он находился метрах в 15 от меня. Его тоже засыпало, но немного. Он откопался и откопал меня. Я был без сознания. Я очнулся тогда, когда он колдовал надо мной. Взвалил меня на плечи и отнес в ближайшую санчасть. Меня там осмотрели. На затылке слева ранка. Обработали. Вкололи морфий. Я спал. Коля будил меня для того, чтоб я поел. Ребята с батальонного медпункта (нашей бригады) почему-то не сообщили в полк. Несколько дней я у них спал. Морфий делал свое дело. Из полка кто-то видел, как меня засыпало, и сообщили в штаб. Писари постарались и отправили извещение на Родину о том, что погиб смертью храбрых. В народе такие извещения окрестили похоронками. Пришли мы в полк. Там великое удивление, ведь они меня похоронили. Потом был смех. Заместитель по политчасти сказал: «Ничего. Будешь жить долго». Ссадина на затылке заросла. Шрам-рубец остался. Через много лет потребовалось сделать рентген черепа. Обнаружилось, что был перелом левой теменной кости. Это оказалось мое первое ранение.
В 1985 году на встрече ветеранов 4-й танковой армии в честь 40-летия Победы мы с Колей Петровым встретились. Радость и слезы. Воспоминания. Он после демобилизации обосновался в Средней Азии. Мы долго переписывались. Развал СССР прекратил нашу переписку.
Эпизод четвертый. После освобождения одного из больших сел, кажется Мощеное, полк сосредоточился на окраине села, на скошенном пшеничном поле. Хлеб был собран в копны. Танки и наши санмашины замаскировали снопами пшеницы. На первый взгляд все нормально. То же поле и те же копны. Немецкие самолеты внесли свои коррективы. После первой бомбежки от взрывных волн все снопы разлетелись, и наши танки стали голенькими, т. е. открытыми мишенями. Бомбежка длилась с 8 утра до пяти вечера с перерывом с 12 до часу дня. Как потом выяснилось, мы испытали на себе 1,5 тысячи самолето-вылетов. Одна волна самолетов уходила, другая заходила. Пережить бомбежку самое безопасное — это в танке. Я тоже забрался в танк, но после следующей серии бомб выскочил из танка и скорее в щель. В щели уже было трое. Практически мы были друг на друге. В одном из перерывов — одни самолеты отбомбились, другая волна была на подходе — перебрался в кювет у грунтовой дороги. Ощущение жуткое. Бомбу видно, как она летит, и кажется, что это твоя. В танке выдержать бомбежку трудно, потому что закрытое пространство, осколки бомб, ударяя о броню, создают в танке искры от окалины. Они как шмели, танк качает, как на волнах. Танкисты часто прячутся под танк. Это было серьезной ошибкой. Осколки, пробивая катки или попадая между катков, поражают сразу людей или, ударяясь о днище, поражают рикошетом. Санитарные машины тоже были взрывами освобождены от маскировки. Недалеко от специализированной нашей санитарки разорвалась бомба. Машина разлетелась, как карточный домик. Но удивительно, в машине лежал на носилках тяжелораненый. Его не эвакуировали потому, что медсанбат передислоцировался, и мы пока не знали, где он. Раненый вместе с носилками был выброшен. Но не получил ни одной дополнительной царапины. Бывают чудеса. В санитарке было почти все наше медимущество. Все погибло. Когда узнали, где медсанбат, пришлось ехать и выколачивать все необходимое. Медицинские снабженцы, как и все снабженцы, когда что-то выдают, то впечатление такое, что ты залазишь к ним в карман. Тут нужна напористость и нахрапистость. На удивление, ни один танк не был выведен из строя. Вообще-то прямое попадание бомбы в танк явление чересчур редкое. Я такого случая в полку не помню. Среди танкистов было несколько раненых, и все. Ранения под танками. Впоследствии на это явление (ранения под танками) мы обращали внимание на медицинских занятиях.
