Мы уже сказали, что за несколько секунд до убийства Элен одна вошла в свою комнату. Мэри-Энн, к несчастью, не оказалось в павильоне. Отворив дверь в комнату жены, граф Керу не смог совладать с собой и зарыдал.

– Мужайтесь, дядя, – призвал Губерт. – Не время лить слезы, нам нужно отомстить за Элен.

– Да-да, у меня хватит мужества, – проговорил граф, состарившийся за это короткое время лет на двадцать.

Между тем почтенный бригадир прошел в центр комнаты, бросая вокруг себя суровые взгляды. Он старался придать себе больше важности и хмурил брови.

Кровать с белыми занавесками стояла в углу, как раз напротив окон. На полу лежал толстый ковер, поглощавший шум шагов. На столике – начатое рукоделие. Диван и несколько стульев дополняли простое убранство комнаты. На стене, напротив камина, Элен повесила портрет матери, имя которой она часто повторяла в своих молитвах. Все было на месте. Никаких следов борьбы. Окно, выходившее в парк, было закрыто. Бригадир убедился, что никто не мог влезть в него с той стороны. Впрочем, преступление было совершено не здесь.

Бланшон входил в комнату Мэри-Энн как раз в ту минуту, когда та вернулась из замка.

– Здесь вы ничего не увидите, ее застрелили внизу… – сказала гувернантка.

– Мне нужно осмотреть все, – спокойно ответил бригадир.

В комнате гувернантки царил дух строгости и протестантства. Низкая железная кровать без всяких украшений была придвинута к стене. На белом простеньком столе лежала открытая Библия. Из окна виднелись поля и живописные окрестности Монжуа, но из предосторожности на нем был маленький висячий замок.

– Дайте мне ключ, – попросил бригадир.

Мэри-Энн стояла у дверей и внимательно следила за графом Керу. Услышав требование Бланшона, женщина опустила руку в карман и, вынув из него ключ, передала его представителю власти. Жандарм вставил ключ в замок, но, как ни старался, не мог отомкнуть замок.

– Все заржавело, – недовольно пробурчал он.

– Я отворяю окно очень редко, – сказала Мэри-Энн.

– Во всяком случае сегодня его не открывали, – заключил Бланшон.

Затем все вернулись в комнату Элен, где Губерт все это время оставался один. Когда вошли бригадир и граф Керу, молодой человек, склонившись над ковром, вероятно, искал какие-то следы. Заметив их, Губерт тут же выпрямился. В комнате ничего не изменилось, за исключением того, что одна ножка стоявшего среди комнаты стола, раньше открытая, теперь была закрыта скатертью, спускавшейся до пола. Никто не обратил внимания на такое ничтожное обстоятельство, кроме Мэри-Энн. Она пристально посмотрела на Губерта серыми сталистыми глазами, но тут граф Керу предложил:

– Давайте спустимся вниз.

Бригадир еще раз окинул комнату взглядом и вышел. Все четыре двери на первом этаже были заперты. На полу, сделанном из черного и белого камня и потому напоминавшем шахматную доску, лежал длинный ковер. Он тянулся от окна в конце коридора до входной двери. Лестница начиналась сразу же за коридором. Ковер лежал ровно, никаких следов на нем заметно не было. Только на одной из дверных ручек висел кусочек кружев: вероятно, желая поскорее высвободиться, несчастная жертва зацепилась за нее фатой.

– Видите, граф, – сказал Бланшон, – все указывает на то, что преступление было совершено между дверью на лестницу и выходом. Судя по всему, злодей настиг мадемуазель Элен, когда она покинула свою комнату…

– Да-да, я думаю, это было именно так, – проговорил граф Керу. – Но как он сюда пробрался? И как сбежал отсюда?

– Через это окно, я полагаю, – ответил жандарм и указал на окно в конце коридора.

– Это невозможно, – заметила довольно сухо Мэри-Энн, уже немного успокоившаяся. – Это окно всегда было заколочено. Посмотрите сами, на нем нет ни задвижек, ни петель.

– Действительно, – согласился граф Керу. – Я сам так распорядился. Оно не открывается…

Бланшон, закусив губу, скорчил недовольную гримасу. Оставалось осмотреть столовую, буфет, гостиную и ванную комнату. Это тотчас было исполнено, но нигде не обнаружилось никаких следов преступника. В коридоре ощущался слабый запах пороха – вот и все. Действительно, в павильоне было так чисто и опрятно, что даже самый искусный сыщик не раскопал бы ничего, что могло бы направить его расследование в нужное русло. С каждым шагом дело становилось все более загадочным.

По правде сказать, Бланшон был сбит с толку. Он то поднимал глаза вверх, то опускал их вниз – так бригадир пытался обнаружить какую-нибудь зацепку, которая привела бы его к открытию истины. Однако ничего. Лишь один кусочек кружев свидетельствовал о том, что здесь произошла ужасная драма. В следующую минуту снаружи послышались крики:

– Это он! Убийца!

Граф Керу, схватив за руку Губерта, бросился к двери. Бланшон последовал за ними, а Мэри-Энн осталась в павильоне одна. На улице толпа крестьян окружила какого-то человека, несмотря на то что тот яростно от них отбивался.

– Давид! – воскликнул граф Керу.

– О, не может быть! – прошептал Губерт.

Прежде чем господа успели подойти к молодому человеку, толпа оттеснила несчастного музыканта к стене павильона, и тот упал на ступени лестницы.

– Она умерла! Неужели она умерла? – вскрикнул юноша, увидев графа. – О, скажите мне, что это неправда!

Черты лица Давида исказились, он дрожал, словно в лихорадке.

– Что произошло? – спросил граф.

– Извините меня, господин Керу, – начал выступивший вперед Лантюр. – Но я вам вот что скажу: нечего долго искать убийцу… Это музыкант.

– Я? Убийца Элен?! – воскликнул Давид.

– Граф, говорю вам, это он… Злодей мог пробраться в павильон только сзади, и лучшим доказательством служит то, что мы нашли его в той стороне.

– Да! Да! – галдели крестьяне.

Бланшон, сделав два шага вперед, заявил:

– Моя обязанность – задержать того, на кого указывает большинство.

И его широкая рука опустилась на плечо музыканта, но тот, грубо оттолкнув ее, обратился к господину Керу с такими словами:

– Граф, вы знаете меня не один год… К той, которой вы дали ваше имя, я питал глубочайшее чувство преданности и уважения. Я пожертвовал бы ради нее жизнью… Скажите этим людям, что не я убийца…

– Вот и мэр! Мэр приехал! – закричали в толпе.

Из подкатившей кареты вышел толстый человек маленького роста. Граф Керу, пристально глядя на Давида, тихо прошептал:

– Он любил ее…

– Господин мэр, задержите убийцу! Это он! Музыкант! – послышалось из первых рядов.

Мэр Тирселен, богатый лесопромышленник, поспешил к хозяину замка.

– Граф, – произнес он, – я имел несчастье услышать об ужасной катастрофе, но я рад, что убийца задержан.

К слову сказать, господин Тирселен всегда имел «несчастье услышать», «удовольствие увидеть», «честь узнать» и тому подобное.

– Господин мэр, – делая под козырек, обратился к чиновнику Бланшон, – я должен задержать преступника, не правда ли?

– К сожалению, я вынужден вам это приказать, бригадир, – ответил мэр.

По одному знаку Бланшона двое жандармов схватили Давида. Молодой человек не проронил ни слова, он лишь опустил голову и закрыл лицо руками. Крупные капли слез струились между его пальцами.

– Вот он уже и струсил! – заметил Лантюр. – Мошенник! Я с удовольствием посмотрю, как тебе голову снимут!

Под улюлюканье толпы несчастного повели в замок, а мэр остался с господами, чтобы «иметь честь» расспросить их об убийстве. Губерт де Ружетер удовлетворил его любопытство.

– Итак, мы немедленно приступим к допросу, – заключил мэр. – Я надеюсь, что господин Керу не потеряет присутствия духа и не откажется принять участия в этой печальной формальности, ведь я осмелюсь и к нему обратиться с несколькими вопросами.

– Я к вашим услугам, – заверил его граф.

Бледный, встревоженный, едва передвигавший ноги граф Керу последовал за мэром. Шум и крики усиливались: все требовали смерти музыканту. Лантюр, перебегая от одной группы крестьян к другой, повторял: