«Выясню – кто, тут же выгоню в шею, – мысленно посулил юноша неведомому доброхоту. – А я обязательно выясню».

Он до сих пор помнил тот ужас, который испытал, узнав, что его самая лучшая, самая красивая, самая добрая мама – шуриа, проклятая, обреченная однажды не проснуться без всякой причины. Первой мыслью было найти способ избавить Джону от проклятия – отыскать могущественного волшебника, добыть драконьей крови или рог единорога, как это делают герои сказок – могучие витязи-рыцари. Все те же «добряки» не пожалели времени и сил, чтобы посвятить в подробности: не существует никакого средства, а шуриа обречены на внезапную смерть вот уже тысячу лет. Дескать, однажды за миг до восхода солнца отступающая ночь унесет в стальных когтях душу леди Джойаны, оставив тело бездыханным. Так и будет рано или поздно. Лучше, конечно, чтобы поздно, но бедный мальчик должен заранее подготовиться… Ну, и всякая прочая зловредная ерунда, подаваемая под соусом благих намерений.

Страшный удар для ребенка, что ни говори. И Рамман точно так же, как сейчас Идгард, сломя голову бежал в опочивальню, чтобы не дать злодейке-ночи сделать свое черное дело, подныривал под одеяло и до синяков впивался пальцами в запястья Джоны. Та что-то сонно мурлыкала, пыталась щекотаться, а потом они засыпали в обнимку – абсолютно счастливые. Отец только, знай, посмеивался и обзывал Раммана «маменькиным подбочным сынком». Тот никогда не обижался.

– Жаль, что ты не можешь взять Идгарда с собой в Санниву. Зимой тут скучно. А в этом году так вообще тоска была смертная.

Гнилая зима выдалась – оттепель сменялась оттепелью, сплошная серость и сырость, настоящий снег выпал лишь в начале марта.

– А помнишь, как мы ходили на представления господина Финно? – вдруг спросила Джона.

Горластые зазывалы, яркие флаги, трубачи, канатоходцы, танцовщицы в блестках, дрессированные мартышки, леденцы на палочке, акробаты – что еще нужно для счастья пятилетнему мальчику?

– Конечно. А потом ты в кондитерской на перекрестке Ковровщиков с Златокузнецами покупала мне пончики с шоколадной начинкой, – облизнулся Рамман. – Идгарду они тоже очень понравились.

Джона сдержала обещание и привезла из столицы целую корзину сластей. Она потеряла на почтовой станции сундук с нарядами, порвала пальто и сломала зонтик, но подарки для детей из рук не выпустила ни на мгновение.

– Ты же знаешь, что в столице слишком много глаз и ушей. Идгарду там не место.

Спорить Рамман не стал, а просто перевел разговор на другую тему:

– Судя по твоему настроению, ты совсем заскучала. Считаешь, в Санниве уже все утихло?

Джона рухнула в мягкое кресло боком, возложив тощие длинные ноги на одну ручку, а спиной опершись на другую. Не умела она сидеть как все нормальные люди, просто не умела. Или не хотела. Нормальной же Джойана Алэйа графиня Янамари не была никогда – что правда, то правда.

– За четыре недели? В этом осином гнезде? Когда никаких развлечений, кроме неудавшегося заговора, не предвидится? О нет! – ухмыльнулась она. – Готова поспорить, тив[3] Херевард каждую ночь спит и видит меня в канаве со сломанной шеей.

Джона с самым мечтательным видом созерцала высокий потолок аскетично белого цвета, без лепнины и прочих излишеств. И думала, что, пожалуй, со вкусом у мальчика все хорошо, плохо другое – Рамман изрядно сэкономил на аксессуарах, прямо как истинный диллайн. Гармония есть, но нет волшебства недосказанности. Кровь берет свое, как ни крути. А ведь он даже не похож…

– Тебе не следовало связываться с этим слабовольным ублюдком Лерденом Гарби, – мрачно молвил Рамман, решив, что настало время высказаться откровенно. – От него так и несло предательством.

– Много ты понимаешь, – огрызнулась Джона.

У прожженного интригана Гарби и в самом деле совести не имелось даже в зачаточном состоянии, он не гнушался самыми подлыми приемчиками, когда речь заходила о деньгах и власти, но предателем… Нет, милый мой мальчик, предателем Гарби никогда не был. Пожалуй, Лерден оказался единственным в этом грязном, липком, вонючем болоте, которое именуется Саннивой, кому было не безразлично, что происходит с Великой Империей Синтаф. Единственным, кого интересовало еще что-то, кроме альковных приключений, карнавалов, сплетен или забавных технических новинок вроде воздушных шаров. Лерден Гарби… Щуплый, тонкокостный, черноволосый, одного с ней роста, то бишь очень и очень невысокий для мужчины. «Коротышка Гарби», так его называли светские сплетники, «очаровашка Гарби» – немногочисленные, но очень опытные любовницы, лорд Гарби – враги, причем шепотом и предварительно облизнув пересохшие от волнения губы. Джоне больше нравилось его имя. Лерден, Лерден – само изящество. Ты и был само изящество, когда взошел на эшафот. Пристрастие к хрустящим от крахмала снежно-белым рубашкам потом… ну, в общем, потом принято выдавать за некую браваду, за насмешку над палачами. Но лорд Гарби просто не мог позволить себе умереть в несвежем белье. Никаких символов, судари мои. Своя очень чистая рубашка ближе к телу. И значительно приятнее.

– Он мог выдать меня с потрохами, он мог оговорить и утянуть за собой на плаху, но Лерден промолчал, – сказала Джона, глядя мимо сына, вернее, не глядя в его серые туманные глаза.

– Я…

– Ты не знал. Понимаю.

И все. Никаких воспитательных метóд, столь модных в наш прогрессивный и просвещенный век. Давать ли детям полную свободу до пяти лет или с младенчества относиться, как ко взрослым? Пусть господин Бертрэйд экспериментирует, а мы – по старинке – личным примером и собственными мозгами.

Джойана выбралась из кресла, легким движением взлохматила русые сыновьи локоны, а заодно и провела тонким пальчиком по каминной полке. Пыль! Что и требовалось доказать.

– Разумеется, Элсис – девушка приятная во всех отношениях, но я плачу ей жалованье не за…

– Мама!

– Не за твое… хм… просвещение, а за вытирание пыли, – твердо закончила начатую фразу блистательная графиня Янамари.

Настроение Джоны можно было смело сравнить с обширным гардеробом, из тех, что остаются после венценосных особ, когда каждый наряд имеет свой номер по каталогу и предназначен для строго определенного случая. Вот только что мягкое фланелевое платьице под названием «Бестолковая мамаша» леди Алэйа мгновенно сменила на шуршащую холодную тафту наряда «Суровая мать великовозрастного балбеса» (самого строгого кроя). Вроде тех, форменных, которые поголовно носят на архипелаге Ролэнси, чтобы сразу стало понятно, кто в каком чине и ранге, мимо кого гулять, задрав подбородок, а кому кланяться в ножки.

Рамману бы промолчать, но он уже слишком взрослый, чтобы не замечать очевидного и верить в случайности. Он уже давно взрослый. Когда твоя мать – шуриа, иначе не бывает.

– Зачем ты приходила? – спросил он, когда Джона уже стояла на пороге.

Острые выступы лопаток заметно дрогнули. Графиня Алэйа обернула к наследнику свой несовершенный профиль, тщательно занавесила тревогу тончайшей кисеей полуулыбки и молвила:

– Если что-то случится, я имею в виду, со мной случится, ты обратишься за помощью к Аластару.

Все-таки они были плоть от плоти и кровь от крови друг друга, что не могло ни радовать. Умение задавать правильные вопросы, чтобы услышать не то, что хочется, а правду, – это воистину дар свыше.

Аластар! Не имя, а выстрел в упор. Кажется, скажешь слишком громко, и по дубовой створке двери пройдет трещина, а то и по стене. Аластар Дагманд, граф Эск, чистокровный князь одержимых диллайн. Говорят, у него даже кровь золотого цвета, утверждают, что он никогда не спит, и шепчут, дескать, оборотень – он.

Рамман юлой завертелся, забегал кругами по ковру, то ли от ужаса, то ли от предвкушения.

Мать говорила не о смерти, она подразумевала менее радикальную опасность. Значит, чувствовала, что история с неудачным заговором еще не окончена и голова лорда Гарби в ней не кровавая точка, а запятая.