— Их оружие нам не подойдечь, — прервал течение моих рассуждений Имар. — Видишь, какой хлам? — Он протянул мне какую-то древнюю фузею, чуть ли не с кремневым замком.
Я прошелся от трупа к трупу. Действительно, ночные налетчики были вооружены кое-как — жалкими ржавыми стволами и кривыми тесаками, от вида которых у меня кишки подтянулись: не хотел бы я получить такую железяку в пузо. Только возле одного разбойничка — загорелого, узколицего, с жидко-козлиной седоватой бородкой, одетого чуть получше остальных, — лежала практически новенькая трехлинейная винтовка Мосина, а на бедре красовался револьвер, кажется, системы «наган», в потертой кожаной кобуре на офицерской портупее. Такие портупеи я видел только в старых фильмах про революцию. Этому разбойнику еще бы чалму на голову или — кепку с красной звездой, и был бы — вылитый персонаж «Белого солнца пустыни». Но вместо чалмы на голове бандита красовалась замасленная бейсболка с эмблемой «Скании». Вот черт, это же Данилыча кепка!
— Имар! — Я указал на находку. — Что это?
— А, воч она и нашлась! — Имар снял кепку с головы мертвеца, отряхнул ее от песка и пыли. — У Данилыча ее в поселке украли несколько дней назад. Переживал сильно…
— Здесь есть поселок? — спросил я. — Далеко? И где, вообще, Данилыч и транспорт? Вы вчера ничего вразумительного так и не сказали, все спать завалились…
Имар махнул рукой по направлению горной гряды:
— Там поселок, четверчь дня идчи надо. Чам и Данилыч нас ждеч, там и транспорч, чодько он поломан пока, не уедешь никуда. Зачо есчь вода и зарабочачь можно, и почорговачь… Чолько вочь разбойники нападали иногда. У них целая сисчема ловушек вокруг была, чтобы пучников ловичь, ну иногда и на город нападали… Чеперь не нападуч, — добавил он многозначительно. — Данилыч обещал: за несколько дней починич чранспорч.
— Имар, — спросил я совсем обескураженно, — а вы сколько здесь? Что-то не похоже, что особо долго: одежда на тебе и Саньке как новая, оружие не пользованное. Вы ведь недавно сюда приехали? Да брось ты кепку — она же выстрелом продырявлена, да и не будет Данилыч кепку с трупа носить! Сколько вы меня ждете?
— Чечыре дня, — сказал, подумав, Имар.
— Странно, — продолжал размышлять я, — а Данилыч передал, что вы постараетесь сюда как можно быстрее добраться, чтобы меня поджидать… Я так переживал, что вы столько меня ждете, а вы — «четыре дня». Где же вы больше полугода болтались?
Имар, обыскивавший поясную сумку на одном из разбойничков, поднял голову. В его черных глазах-маслинах я увидел легкое недоумение.
— Полгода? Полгода… Эчо сколько дней?
— Ну дней сто восемьдесят где-то, — принялся объяснять я. — Только не таких коротких, как на Аканэ, понимаешь? Раза в два длиннее.
Имар теперь уже не отрываясь смотрел на меня.
— Какие счо восемдесяч? — проговорил он. — Мы сюда через два дня, как с Аканэ выбрались, попали. Всего где-чо пячь-шесчь суток, как из города выбрались. Чого города, на Аканэ… эй, чы куда?!
Я побрел в сторону, немного пошатываясь от неожиданной догадки. «Время относительно», — сказал Альберт Эйнштейн. Он был умный мужик, и я его уважал, хоть особенно и не вникал в хитросплетения его теорий…
И вот теперь столкнулся с реализацией теории относительности на практике. Чаушев, Чаушев, ты же говорил мне об этом! И я нос к носу встречался с человеком из прошлого, а теперь…
А теперь сам рискую им стать.
Глава 3
Что за прелесть этот дядюшка!
Наташа Ростова
— Пойми, ведь это еще ничего не означает, — втолковывал Санек. — Нельзя по единичному случаю говорить, что все мужики — козлы! Есть разные люди, различные обстоятельства… вот, Дорога, к примеру…
— Вы, Александр, философ, — с еле заметной усмешкой отвечала Люська, разливая чай по металлическим кружкам и консервным банкам. — Вас послушать, так в этом мире все настолько относительно, что любой поступок можно оправдать…
Относительно! Это слово вертелось у меня в мозгу, не давая покоя, изводя надоедливой мухой. Я и чай, так любимый мной напиток, пил без удовольствия, хотя можно было бы еще сослаться на высокую температуру воздуха, при которой был бы более уместным холодный коктейльчик. Хотя пьют же узбеки и казахи горячий чай в жару…
Так, жару — побоку. Важнее понять, какое временное соотношение имеет этот мир с Землей. Если учесть, что ребята ждут меня три-четыре дня в этом мире, а я провел на Земле…
Так, с конца марта до начала мая меня мурыжили в госпитале и трибунале, почти весь май и до начала октября — подготовка в центре МТК. Практически весь октябрь я проболтался без дела, распуская сопли в невеселых думах и хныча от тоски по Илоне и Дороге… пару ноябрьских недель поисков Проезда в Крыму… получается всего чуть больше семи с половиной месяцев…
Я зачертил запасливо сохраненным в кармане куртки автоматическим карандашом на поверхности картонной коробки из-под овсяных хлопьев. Выходило, что я на Земле пробыл примерно двести двадцать пять дней, если считать по тридцать дней в месяце. Будем считать, что меня ждут здесь не четверо, а трое суток (один день вычитается, так как я тоже уже его здесь провел), и получается, что на каждый здешний день выходит семьдесят пять, а то и более земных…
Семьдесят пять! Меня аж холодным потом прошибло, несмотря на местную жару и горячий, никак не желающий остывать чай. Каждый день, проведенный здесь, означает, что в других мирах, где время течет с соизмеримой земной скоростью, проходит больше чем два месяца! Неудивительно, что Чаушев так хорошо сохранился со времен Октябрьской революции: он-то здесь немало времени провел.
В вихре обуревавших меня эмоций я чуть не сорвался вычислять, сколько же времени должен был он тут прожить, совершенно забывая поправку на возраст и другие препятствия в этих вычислениях, но вовремя остановил себя, отставил пачку хлопьев в сторону…
— Случилось что-то, Леш? — встревоженно спросила Люська.
Сестра, оказывается, уже какое-то время стояла рядом со мной и наблюдала. Я промолчал, отметив, что Имар также пристально смотрит на меня из-под насупленных бровей. Догадался или нет?
— И правда, побледнел чего-то… Чего это ты там начеркал? — беззаботно спросил Санек и потянулся за коробкой хлопьев. — Вычисления какие-то…
Я выхватил у него коробку и, вытряхнув из нее на стол целлофановый пакет с хлопьями, оторвал кусок картона, на которым подсчитал соотношение времени, сунул в карман…
— Нам нужно немедленно выдвигаться, — сказал я, не желая пока делиться своими выводами, пока не поговорю с Данилычем. — Каждая минута дорога.
— Ты торнадо какой поджидаешь? — немного обеспокоился Санек. — Ты чего там подсчитывал?!
— Переговорю с Данилычем — скажу, — бросил я, складывая остатки припасов в сумку. — Имар, доберемся по полуденной жаре?
Имар промолчал. Я поднял голову и увидел, что все — Люська, Имар, Санек — замерли на месте и буквально буравят меня взглядом.
— Леш, ты скажи, что такого случилось? — жалобно взмолилась сестра. — Ты же понимаешь, что неизвестная опасность хуже известной! Я же изведусь вся, пока не узнаю, надумаю такого…
— И правда, Леха, — поддержал ее Санек, — ты бы объяснил, что там надумал… Имеем право знать все-таки!
— Да нет никакой опасности! — отрезал я. — Сроки горят. Нам в Новый Свет нужно кое-что доставить, а я только сейчас понял, что опаздываем…
Самое главное, что я практически не соврал при всем этом. На самом деле, в контракте, подписанном с Чаушевым, не были указаны временные рамки, просто капитан намекнул мне, что дело достаточно срочное, и Новому Свету ой как нужен тот самый товар, что так трудно достать на всем пространстве Дороги.
Ее осколки.
Санек махнул рукой:
— Бли-ин, а я-то думал невесть что! Хотя сроки — тоже аргумент! — Он помялся, а потом обеспокоенно спросил: — Оплату снизят?
— Снизят, снизят, — пробормотал я, устраивая сумку на мотороллер, что невинно пристроился в углу хибарки. — Еще как снизят!
