Люська растерянно смотрела на меня. Потом оглянулась на окружающую нас пустыню, решительно нахмурила брови, вытащила фен из рюкзачка и — бац! — запустила им в пески.
— Стой, не горячись! — Я протянул руку к сестре, стараясь согнать улыбку с лица. — Не выкидывай ничего больше. Кто знает, что нам может пригодиться… здесь?
Люська несколько секунд смотрела на меня, потом ее нижняя губа задрожала, покатилась новая слеза…
Я подошел к ней, взял за плечи, тряхнул…
— Не смей плакать — высохнешь за минуту, один скелет останется — на такой-то жаре…
Люська вытерла слезы и нерешительно улыбнулась.
— Дурак ты, Лешка, — проговорила она нетвердым голосом. — У меня же все внутри трясется, несмотря на жару. Я ведь до сих пор не знаю, что со мной происходит: может, я под воздействием газов этих, отравляющих, валяюсь и грежу…
Я ободряюще улыбнулся ей и ущипнул за плечо. Сестра ойкнула, отмахнулась от меня.
— Больно? Значит, не грезишь, — резюмировал я.
— Мог бы и не так сильно щипать, — проворчала Люська, потирая плечо. — Что у тебя за грубые замашки?
Она отошла к краю Дороги и за шнур выудила из песка фен. Передумала, похоже, с ним расставаться.
— Давай переодевайся. — Я порылся в своей сумке, протянул сестре свою футболку. — И на голову бейсболку надень, а то удар солнечный заработаешь…
Пока Люська, уже напевая что-то (настроение у нее менялось, как у истинной женщины, — пять раз за минуту), переодевалась, я тоже поменял утепленные джинсы на любимые старые, заношенные и оттого особо удобные клетчатые бриджи. На голову я повязал майку в виде банданы, таким образом превратившись в некое подобие туриста в жарких странах. Эх, пробковый шлем бы… чтобы голова не перегревалась, и разум оставался холодным и трезвым…
Пока голова окончательно не перегрелась, я присел под мотороллер в тень растянутой на руле куртки, вытянул ноги в чересчур теплых по настоящей температуре кроссовках. Задумался.
«Это что же выходит, Проходимец? Ты с Переходом общаться наловчился?»
Выходило, что так. Иначе как объяснить то, что никто вслед за мной не проник в этот мир барханов? Штатный-то Проходимец у моих преследователей был? Или — не был, и это все только блеф руководителей захвата? Или… или мне все показалось, и не существовало никакого миллисекундного контакта с Переходом или самой Дорогой, а был только бред от воздействия газа или противоядия? И может, права сестренка, и я лежу сейчас где-то на склоне под кустиком, а армейские ботинки пинают мои бесчувственные бока?
Я невольно провел рукой по боку. Бок как бок, ребра как ребра. Целые, по крайней мере. Нет уж, лучше продолжать считать, что я все-таки провел себя с Маней и Люськой в иной мир, хотя… насчет «общения» с Переходом обольщаться не стоило.
— Ну как я тебе?
Я окинул взглядом Люську, что так резко выдернула меня из размышлений, и, выпятив важно губы, кивнул:
— Хорошо.
Люська, не переставая одергивать мою футболку, что была ей как короткий сарафанчик, повертелась на месте, присела в книксене, потом наморщила нос:
— Фу-у… ты снова в своих бомжацких бриджах… На них же клетки вытерлись! Сколько их можно носить?
— Сколько нужно.
Я собрал лишние вещи в сумку, нацепил поверх футболки портупею с дробовиком, оседлал мотороллер и похлопал рукой перед собой, подзывая Маню.
— Ну, девочки, поехали!
— Леш, может, попьем? — предложила Люська через час однообразной езды.
Я и сам был бы не против хлебнуть водицы: горло давно пересохло. По обе стороны от Дороги тянулись однообразные застывшие волны барханов, пыша жаром, ослепляя отражением солнца в каждой песчинке. Да, жарко было просто невыносимо. Ветер от движения мотороллера не приносил никакого облегчения, скорее даже добавлял страданий: его раскаленные струи словно бы проникали внутрь тела, выпивая остатки влаги. Лицо немилосердно горело, а глаза поворачивались чуть ли не со скрипом в пересохших глазницах, несмотря на солнцезащитные очки. Через что пришлось пройти беженцам около ста лет назад — лучше и не думать. У них-то не было мотороллеров. Лошади, в крайнем случае. Интересно, лошадей с повозками, вообще, возможно провести через Переход? Они не взбесятся от такого?
— Ле-еш! — напомнила сестра.
Я остановил мотороллер (слава Богу, японская техника работала, несмотря на такую экстремальную температуру), слез с сиденья, протянул флягу сестре. Люська присосалась к горлышку, тянула воду долго, зажмурилась, сопела носом, переводя дух.
— Фу-ух… — Она осела на сиденье, похлопала рукой по животу.
— Вообще-то, Люсь, много пить сейчас нежелательно, — сделал я замечание, сам отпив пару глотков и туго закрутив колпачок на фляге. — Воды много за раз ввела в организм, потом начнешь в барханы пописать бегать… напрасное переведение воды получается!
— Прости, так пить хочется… — Люська виновато поморщилась. — А мы скоро приедем?
— Куда?
Люська немного переменилась в лице.
— А куда мы едем?
Я молчал. Люська встревожилась еще больше.
— Леш, мы куда едем? Ты хоть сам знаешь?
Я пожал плечами. Куда ехать, я не знал. Карты у меня не было. Никаких указателей по Дороге не попадалось. Просто ехал вперед — и все тут. В более-менее населенных мирах у важных Проездов всегда располагались заправочные станции, магазинчики, таверны… в мирах достаточно цивилизованных — даже таможни со шлагбаумами. Здесь же не было ничего. То ли мирок совсем захудалый, то ли эта его часть была плохо заселена, то ли Проезд этот, за неимением проезжающих, не привлекал внимания торговцев… кто знает?
— Люсь, давай так, — я осторожно подбирал слова, — давай представим, что мы оказались в кино.
Люська недоуменно взглянула на меня.
— Не в кинотеатре, а именно в кинофильме. Приключенческом, ты же их любишь. Помнишь, как мы в детстве в «Детей капитана Гранта» играли? — Сестра кивнула. — Так вот, представь, что мы сейчас такие киношные путешественники, и нам нужно найти какой-нибудь оазис, поселение, караван, чтобы сориентироваться на местности и найти моих друзей. Я думаю, они недалеко.
Люська фыркнула. Покачала головой.
— Леш, только вот не надо со мной как с ребенком разговаривать, ладно? Скажи уж прямо, что не знаешь, куда ехать, и что мы в опасной ситуации посреди огромной пустыни и…
— То, что мы в пустыне, — факт, — перебил я ее. — А вот насчет того, что я не знаю, куда ехать, — неправда.
— Ты здесь был? Или у тебя карта есть? Компас?
Я важно прищурился на солнце.
— Видишь ли, нам ехать можно только в одну сторону — куда ведет Дорога. А она рано или поздно приведет либо к людям, либо к другому Переходу. Так как Маня не выказывает признаков беспокойства, то я делаю вывод, что мы движемся в правильном направлении: туда, откуда она прибежала. И значит, именно там и ждут меня Санек и Данилыч.
Люська вздохнула.
— Ладно. Только им бы ждать нас возле этого Перехода, а не Маню твою посылать. — Люська коварно усмехнулась, погрозила пальчиком: — Теперь-то я знаю, кого ты по ночам зовешь. Я-то думала — девушку, а ты, оказывается, в белку-переростка влюблен.
— Маня — не белка! — обиделся я. — А девушку мою ты еще увидишь.
«Если только мы до нее доберемся», — добавил я мысленно.
С этого момента меня начала мучить совесть. То, что я взял с собой сестру, молоденькую восемнадцатилетнюю девушку, которая должна подвергнуться всевозможным опасностям неизвестных миров, было эгоистическим поступком. Да, я хотел перевезти ее на Гею, да, там бы ей понравилось, и там я смог бы ее поселить с должным комфортом… но это было моимжеланием и моейпотребностью — иметь близких людей, вот ее, сестренку, рядом. И я увез ее с Земли, заманил в этот песчаный ад, но правильно ли это было? Люська — не моя собственность, я не имел права так ею рисковать. Даже для ее блага. Хотя, откуда мне знать, что для нее благо? Что является мерилом праведности наших желаний и поступков? Какие весы должны быть при этом использованы, чтобы на одну их чашу положить свое желание, а на другую — благо других? И желательно, чтобы эти чаши находились… хотя бы в равновесии.
