— Маня?

Гивера повернула голову, весело блеснула глазами: мол, не мешай пугать засранца!

И правда: повеяло характерным запашком…

— Маня, негодяйка! Он же мне весь мотороллер изгадит! — Я присел на корточки, протянул руки: — Иди ко мне!

Маня, напоследок презрительно фыркнув в мраморную маску ужаса, на которой побелели даже прыщи, медленно двинулась ко мне. Она шла не торопясь, словно нехотя, только ее огромные глаза как-то по-новому сияли… и она, словно стесняясь этого блеска, опустив коническую морду, шла все медленнее и медленнее по опавшим листьям… Наконец, подойдя вплотную, она ткнулась широким лбом мне в грудь и замерла, держа свой роскошный пушистый хвост вытянутым параллельно земле. Я свел руки, обняв ее напряженное, словно одеревеневшее тело, зарывшись пальцами в густой теплый мех… На Манин лоб упала капля, скатилась по блестящему меху, упала другая… Я обнаружил, что плачу, обняв жестокого убийцу, опаснейшего зверя, который, расслабляясь, все теснее и теснее прижимался ко мне своим сильным гибким телом и вдруг тихонько замурчал.

Я первый раз услышал, как мурлычет гивера. Это не было похоже на мурлыканье домашней кошки, скорее это напоминало воркование голубя, смешанное с ворчанием собаки. Это было этакое переливистое, «музыкальное» мурчание, и я потихоньку начал осознавать, принимать мысль, что Маня действительно со мной рядом, что она сделала невозможное: выжила каким-то образом там, на Пионе, прошла через несколько миров, невесть сколько Переходов и нашла меня на Земле. Это было невероятно, фантастично, и… это была настоящая преданность.

Я обессиленно уселся прямо в листву, расставив неожиданно беспомощные ноги. Маня подняла морду и лизнула меня в подбородок, слово говоря: «Ну вот и я! Я нашла тебя, и наша маленькая стая снова вместе! Ты рад?»

— Ты зачем человеку руку откусила? — нахмурил я брови.

Маня невинно-недоуменно посмотрела на меня: мол, он же в тебя стрелять хотел! А если бы попал?

— Ты понимаешь, сколько теперь у нас проблем? Не могла просто немного покусать? — Я снова встретился с невинным, чистым Маниным взглядом и махнул рукой, поморщившись от боли в разбитой кисти. — Ладно, будем выкручиваться…

Я поднялся и подошел к пленнику мотороллера. От него уже слишком явно несло, и я, с трудом подняв мотороллер, — парень охнул — поспешил откатить его подальше, после чего бегло осмотрел двухколесную машину. Вроде чисто: значит, не просочилось, значит, штаны на вертлявом были неплохие.

— Слушай сюда, — весомо проговорил я продолжающему лежать и всхлипывать парню. — Вы откуда приехали?

Парень что-то просипел, кажется «Из Донецка»… или — «Из Днепропетровска»? Не разобрать. Ну и ладно.

— Предай своим дружкам, чтобы на полуостров больше не показывались, понятно? Ни ногой в Крым! Такие, как вы, и так его уже порядочно загадили.

Парень закивал, кажется начиная понимать, что сейчас его есть не будут.

— Иначе, — я ткнул пальцем в Маню, сидевшую в паре метров от парня и невинно наблюдавшую бесплатный спектакль. — Иначе «крымские дьяволы» — вот такие как она! — найдут вас и загрызут во сне, где бы вы ни спали, хоть на десятом этаже пансионата. Уяснил?

Маня лениво зевнула, выставляя напоказ свою великолепную костедробилку, которой могла позавидовать любая акула средних размеров. Парень стал потихоньку отползать, оставляя после себя явную полосу на листве. Я сморщил нос: штаны все-таки протекали.

Завести мотор у меня получилось с трудом: разбитая бутылкой кисть отказывалась управляться с ключом зажигания, и я даже не хотел думать, как буду крутить рукоятку газа. Маня, усаженная между моих ног на небольшой площадке, беспокойно вертелась, прибавляя мне хлопот. Наконец я тронул мотороллер с места, немного сжав ногами гиверу. Я решил ехать вверх, через перевал, опасаясь встретиться внизу с возвращающимися дружками вертлявого или с доблестной крымской милицией. В любом случае у меня будут проблемы, даже если свяжусь со Степаком и запрошу помощи. Я вывез, утаил и применил оружие из другого мира. А это — трибунал.

Хватит с меня трибунала.

Когда развязка исчезала за поворотом, я оглянулся и увидел, что вертлявый все так же и лежит на спине, провожая нас с Маней остановившимся взглядом. Что ж, на старости лет ему будет что рассказать внукам. И надеюсь, они не будут такими засранцами.

До дома татарина Василия я добрался без приключений. Подрулил к воротам гаража, выходящим на улицу, нажал на клавишу звонка, чтобы мне открыли.

Василий распахнул ворота почти сразу, словно стоял за створкой, ожидая моего сигнала. Внутри гаража не горел свет, но я, заводя мопед внутрь, не мог отделаться от ощущения, что татарин пристально и как-то по-новому рассматривает меня. Хотя что можно рассмотреть в опустившихся сумерках?

— Вера, гараж закрой! — крикнул Василий, подталкивая меня в спину, чтобы я шел побыстрее.

— Ты знаешь, что тебя ищут? — буркнул он, когда мы и нежелающая сидеть в гараже Маня вошли в дом.

Я внимательно посмотрел в его серые, но с ярко выраженной монголоидной складкой глаза. Татарин спокойно выдержал мой взгляд, покачал головой:

— Так смотришь, как будто я тебя уже выдал. — Он поцокал языком, скосив взгляд на мою правую кисть. — Руку твою лечить нужно. Веру не проси: я сам перевяжу.

— Кто меня ищет? — спросил я, заходя в снимаемую мной комнату. Гивера, проскочив передо мной, уже забралась на постель, где принялась сосредоточенно вылизывать свой хвост.

Я понимал, что стычка с пьяной оравой не пройдет для меня бесследно. Особенно из-за активного участия в ней Мани. Возвращаясь другой дорогой и почувствовав кое-что по пути,я хотел только забрать свои вещи и исчезнуть из этой местности надолго. А желательно, исчезнуть с Земли.

Василий, у которого я снимал комнату, не вызывал у меня особого доверия, как всякий другой крымский татарин… ну… так же, как всякий крымский украинец, русский, еврей…

Даже афрокрымчанин, буде такие имеются, не мог бы заставить меня раскрыть сегодня перед ним душу.

— Тебя ищет милиция и еще кое-кто, патрули проверяют всех, кто на мотороллерах, — медленно проговорил Василий и уселся на стул в углу комнаты, наблюдая, как я молча вытаскиваю из-под кровати свой изрядно похудевший, но все еще огромный рюкзак, выкатываю из угла пластиковый кофр…

— Ты правильно сделал, что дождался темноты и пришел ко мне незаметно. Только… что за зверюга с тобой?

Я обернулся к татарину.

— Василий, мне не хочется, чтобы у вас с Верой были неприятности. Я сейчас расплачусь с тобой и уеду. Можете сказать, что я уехал еще днем… А сейчас будь любезен — выйди из комнаты — мне нужно переодеться.

Василий усмехнулся, отчего его глаза почти совсем исчезли.

— Может, тебе помощь нужна? Парень ты хороший, платил щедро… Я могу тебя кое-где спрятать на пару недель и пустить слух среди маршрутчиков, что видели, как ты сел в Симферополе на поезд.

Я снова попытался рассмотреть, что скрывают его серые глазки, но глубины татарского сердца остались сокрытыми от меня.

— Я знаю, за что тебя ищут, — продолжил Василий. — Свояк мой имеет края среди ментов, да и слухи ширятся… Ты правильно сделал, что разобрался с этими ублюдками, только неправильно, что с ними связался: у одного из них папа — прокурор, да и другие связи имеются… — Василий вдруг подобрался на своем стуле. — Только они недавно в кафе нескольким нашим ребятам головы проломили. Скандал замяли, но двое до сих пор еще в реанимации лежат, и неизвестно, что с ними будет, а с этих приезжих уродов — как с гуся вода. Не понимаю только, как ты умудрился им навалять? Вроде огнестрельных ран на них нет, только, говорят, у одного рука то ли оторвана, то ли отрублена… Ты что — спецназовец на отдыхе?

Я вдруг решился:

— Василий, мне не пересидеть — мне добраться до одного места в горах нужно, и сюда я заехал только за вещами. Ты можешь мне помочь выбраться из Гурзуфа? Я заплачу.