Впереди явно что-то назревало. Данилыч ловко провел автопоезд в обход другой фуры.
— Смотри-ка, — спокойно комментировал он, — один не прошел, так сдал назад, но дистанция маловата, и всем надо сдавать… Говорил начальству: увеличьте дистанцию, нет — хочется побольше машин провести…
Мы прошли мимо то ли застывшей, то ли медленно пятящейся колонны тягачей с прицепами. Данилыч включил фары, и только сейчас я заметил, что в туннеле порядком потемнело. Мелькнул прижавшийся к стене человек в оранжевом комбинезоне. Второй со светящимися указателями в руках.
— Сейчас будет очень темно, — забормотал снова мне на ухо Санек. — Главное — желание выйти отсюда. Старайся, Леха.
Действительно, резко стало темнеть, словно какой-то черный туман заструился сквозь всю материю, поглощая свет ксеноновых фар, затемняя приборную панель.
«Как Данилыч ведет в такой темени?! — мелькнула паническая мысль. — Мы ж под землей! А если в какую-то пропасть угодим? Столкнемся с другой фурой?»
Я повернул голову к Данилычу и не увидел его. Тьма охватила все и тесно прильнула к лицу. Можно было ощутить, как она буквально трется о роговую оболочку глаз, вливается через нос, через рот внутрь головы.
Полная пустота.
Пустота, полная тьмы.
Я боялся дышать, чтобы тьма не наполнила легкие. В мозгу билась алой змейкой мысль: наружу! К свету! Этот алый червячок мерцал все тусклее, окутываемый чернильными нитями мрака, и я понял, что умру, если не выйду на свет.
Я попытался найти дверную ручку, чтобы выпрыгнуть из кабины и хоть пешком выбежать из этого черного ужаса, но не нашел и самой двери. Кабина «Скании» исчезла, растворенная непроницаемым киселем тьмы, и я побрел куда-то, пытаясь выставить несуществующие руки, не ощущая ни времени, ни пространства.
Жуткий кошмар полного одиночества.
Ощущение, что тебя предали, оставив во мраке навсегда, каким-то жутким, безумным подношением хаосу тьмы.
Или структуре?
« Иди вперед», — мелькнуло в голове. Иллюзии сходящего с ума сознания? Попытка разума помочь самому себе?
« Иди вперед!»
Это прозвучало и мягко, и твердо. Словно приказ и просьба одновременно. Ухватившись за этот отголосок стороннего присутствия, я зашагал прямо, стараясь держать дистанцию. Где тут перед? Я не ощущал даже, где были верх и низ, но просто двигался, понимая, что ступаю по пустоте, не ощущая ног. На ум откуда-то пришли строчки:
«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня» [1]
Прошла минута, другая.
Тьма постепенно начала менять оттенок. Словно в банку черных чернил тонкой струйкой вливали воду, и она постепенно разбавляла черноту, смягчала, сводила на нет непрозрачность жидкости. Теперь абсолютный мрак сменился простой темной ночью, которая уже не несла такого страха, как абсолютный мрак, и было ясно, что скоро придет утро, настанет день и воцарится свет, дающий жизнь и надежду…
Я продолжал идти, уже устремленно, видя далеко перед собой мутное, туманное, но светлое пятно, обещающее вывести из остатков мрака на волю.
Из темноты стали проступать, словно проявляться, предметы. Линии, углы, очертания.
Руки. Мои руки, лежащие на коленях. Пальцы судорожно вцепились в джинсу, словно желая ощутить хоть что-то материальное. Желая их испробовать, я поднес к лицу ладонь и зажмурился от хлынувшего из-за пальцев света. Вместе со светом пришел звук, словно из ушей сначала медленно, но с нарастающим ускорением вытянули абсолютные пробки, наглухо до этого закупоривающие слуховые каналы.
Мягкий рокот двигателя, крики Санька за моей спиной. Я сидел в кабине «Скании», выплывающей из серого туннеля в яркое сияние дня.
— Мы прошли, прошли!!! — Санек выбивал какую-то залихватскую румбу на спинке моего кресла. — Леха, ты провел нас! Ага, мы на Гее!
— Тише, неугомонный, ты мне всю кабину разнесешь! — бурчал облегченно Данилыч. — А хорошо прошли. Быстро…
Я не слушал их, жадно впитывая яркое синее небо, режущее контрастом глаза после мрачной пасмурной осени. Зелень, зелень! Сочная, вызывающая желание выпрыгнуть из машины и попробовать на вкус светящиеся жизнью листья.
Дорога. Дорога, разрезающая это буйство флоры. Дорога, простирающаяся перед автопоездом прямой лентой необычного цвета. Не асфальт, не бетон. Что-то шероховатое, мягко-золотисто-оранжевое. Дающее ощущение теплоты…
Данилыч остановил «Сканию», заглушил двигатель.
— Давайте, ребята, как положено, — перекусим перед перегоном. — Данилыч, открыв дверцу, спрыгнул на обочину. На меня пахнуло теплом и запахом поздней весны и чем-то еще, неопределимым. — Санек, достань мой пакет.
Я спустился на Дорогу, потопал кроссовкой. Поверхность как поверхность, ничего особенного. Похоже на оранжевый качественный асфальт, только какой-то более монолитный, словно пупырышки и неровности просто выдавили как декор на сплошной дорожной плите. Снял свитер, закинул в кабину. Не выдержал — нагнулся, потрогал рукой дорожную поверхность — и правда, теплая! То ли само по себе, то ли солнцем нагрело…
Солнце? Я поднял голову вверх. Солнце как солнце: желтое, слепящее. Радостно светящее с веселого темно-синего неба. Может, только чересчур темного…
— Ты чего там застрял? — послышался из-за тягача голос Данилыча.
Огибая кабину, я только сейчас понял, что уши свободны от рева автомобильных двигателей. От привычных городскому жителю шумов…
И тут я нос к носу столкнулся с человеком в камуфляже и с автоматом наперевес. На мой удивленный взгляд он еле заметно ухмыльнулся и ткнул большим пальцем за свою спину, где на зеленой травке была расстелена клеенка и несколько туристических ковриков, один из которых уже был занят развалившимся Саньком. Над клеенкой склонился Данилыч, выкладывая из объемистого пакета какую-то снедь. Рядом стояли еще двое парней с автоматами, взгляды устремлены на еду…
— Давай сюда, — махнул рукой Данилыч. — Знакомься с ребятами.
Парни перевели взгляды на меня, и не могу сказать, что они сделали это с воодушевлением.
— Андрей Шмуль, Иван…
— А на стреме — Жека, — лениво ткнул пальцем Санек. — Эти вояки должны охранять нас, драгоценных, и наш, не менее драгоценный, груз.
— А есть от чего охранять? — осторожно спросил я, присаживаясь на коврик.
— Хватает. — Данилыч откупорил пакет виноградного сока и разлил по металлическим кружкам. — Ты пьющий, Алексей?
— Да нет, не пьющий.
— Вот и хорошо, так как уставом запрещено, кроме особых случаев. — Данилыч мотнул пальцем. — Дорога, она, знаешь, трезвых любит… Ну, ребята, за хорошее отправление и путь до самой точки! Ну и за нашего Проходимца, дай ему Бог трезвого рассудка, раз так хорошо начал!
— Чего замер? — Санек опустошил кружку и весело оскалился: — Не все с первого раза проходят, да и мозги могут поехать — часто бывает! Был нормальный человек и — на тебе! — готовый идиот!
— Психика не выдерживает. — Данилыч потянулся за пирожком. — Налетай, ребята!
— А почему раньше не сказали, не предупредили? — До меня только стало доходить, что авантюра, в которую я ввязался, может быть вовсе не такой безопасной, как меня убеждал в свое время Степак.
— А кто ж тебе, мил-человек, скажет? Ведь испугаешься, не сосредоточишься на проходе и — готово: неудачный выезд на Дорогу! Думаешь, тебя зря всякой дрянью перед отъездом накачивали? Все для стабильности психики, для успокоения нервов… Да и отказаться ведь можешь, а Проходимцы — на вес золота, их днем с огнем не сыщешь.
Вояки, не встревая в разговор, напихивались богатой снедью, желая, по-видимому, не оставить даже крошки гипотетическому врагу.
— Плюс еще разные прививки против всякой инфекции, которая нам повстречаться может, — принялся информировать меня Санек. — Ты спрашивай меня обо всем — тебя ведь подготовить не успели. Так, с корабля на бал! Так что ты ко мне обращайся.
