Женя присела за столик, а мы со старичком получали обед, и я успел спросить, не заметил ли он чего со своим баулом.

– Нет как будто, - сухо ответил он и занял столик у большого пробкового дерева.

…Я рассказал Жене о чемодане, рубашке и бритве. А вот и камера хранения. Я протянул квитанцию в окошко. Машинально получил Женин чемодан и тут только рассмотрел, что подавал его не вчерашний мужчина, а женщина.

Удивительная это была женщина: прическа высокая, глаза светятся под очками зелеными искрами, платье тоже с какимито искрами, впрочем, после целого дня на солнце это могло и показаться… Мы взобрались на горку. В бассейне плавали красные и оранжевые рыбы. Ни души; в доме отдыха тихий час…

Прислонившись спиной к серой глыбе, нагретой солнцем, я ждал. Женя поднялась по ступенькам и вышла на балкон.

– Спускайся вниз, - сказал я.

– Не хочется, - ответила она; постояла, постояла - ушла с балкона. Я увидел ее на крыльце. Она сказала: - Пойдем, расскажу о чемодане.

Мы пересекли тень от эстакады, выбрались на дикую и повернули в сторону Адлера. Там песчаный пляж, редкость для Кавказа, и песок там крупный, серый, горячий, а море почти такое же голубое, как за бетонной стеной, где мы купались утром. Справа - красный тревожный свет, солнце почти коснулось воды.

– Знаешь, я сразу поняла: чтб-то не то, - начала рассказ Женя. - Слишком уж все выглажено, а туфли как новые. Может быть, я и не заметила бы ничего, да ты подсказал. Вышитый цветок на кофте и тот как будто только что распустился, да вот посмотри… а ведь он давно вылинял.

– Э, дело не в цветке.

– А в чем?

– А вот прочти…

– Тут по-итальянски, я не умею.

– И никто теперь не сумеет, название фирмы нужно с конца читать. Это слово тебе знакомо?

– Вроде синтетика… если с конца.

– В том-то и дело. А так все в порядке. Нужно бы им спасибо сказать.

– Кому - им?

– Ну, тем кто в камере…

– А-а… Что это они удумали?

– Сегодня на пляже двое о том же говорили. О камере хранения. Два парня у волнореза, я к ним прикурить подходил, один в очках, на аспиранта похож, так вот он сказал: “Это не камера хранения, а пункт обмена старых вещей на новые”. А второй парень ему ответил: “Ну и даешь ты, Вадим, кому это надо: старье брать, а новое отдавать?” А тот, первый, Вадим, ему говорит: “Мало ли кому. Ты вот сидишь здесь и думаешь небось, что ты венец творения, думаешь ведь?… А того не понимаешь, что если бы так оно и было, то и в камере хранения такой ничего удивительного не было. Но то-то и оно, что не венец ты творения, Боря, а предмет изучения. Статью космонавта Поповича о разумной жизни на спутниках Сатурна и Юпитера читал?… На Европе, что обращается вокруг Юпитера, обнаружили целый океан воды. Так вот, допустим, что жизнь где-то есть. Те, другие, поступают так же, как мы. Мы ищем каменные ножи, амфоры, берестяные грамоты, глиняные таблички, древние книги и кольчуги, все, что создано руками человека. Те, с других планет, - тоже…” И тут я перебил их. Прикурил. Отошел, усмехнулся про себя, а через некоторое время задумался об инопланетном разуме, представляешь?

– Это несерьезно, - возразила Женя. - Я на твоем месте даже и представить себе не смогла бы, как это камера хранения попала в руки инопланетян.

…Как-то я заглянул в окошко; рядом никого не было, и я вдруг увидел, что камера хранения намного просторнее, чем я думал. А вместо пола, казалось, была морская гладь, и, только присмотревшись, я понял: это голубой ковер… Передо мной возникла та самая женщина.

– Скажите, - спросил я самым естественным тоном, - вы, конечно, слышали о Венере Милосской, олицетворяющей женскую красоту?

– Да, - ответила она и как будто задумалась, загляделась на свое кольцо с восхитительным зеленым гранатом. Такой гранат, я знал, как будто бы помогал угадывать будущее.

Но речь шла о далеком прошлом. И это далекое прошлое было моей специальностью: совсем еще молодым человеком я защитил диссертацию о культуре Средиземноморья такого давнего периода, что на защите не нашлось ни одного серьезного оппонента.

В ее гранате вспыхнула и пропала изумрудная искра, несомненно, игра света… Я сказал:

– Весной тысяча восемьсот двадцатого года крестьянин с острова Милос по имени Юргос копнул землю лопатой и натолкнулся на изумительную скульптуру. Потому и названа она Милосской. Но Венера была без рук.

– Нет, - возразила она односложно, и я постарался скрыть удивление.

– Да, говорят, что французский мореплаватель Жюль Себастьян Сезар Дюмон-Дюрвиль описал ее в своем дневнике совсем другой. В левой руке она держала яблоко, а правой придерживала ниспадавшее одеяние.

В гранате ее - белый огонь. Вспыхнул и погас… Я внимательно рассматривал ее кольцо. Давно уже гранат перестал быть редкостью, из него делают электронные приборы, совсем несложные. Пластинки граната с какими-то примесями могут задерживать ультразвуковые колебания, служить элементами памяти. Это, если угодно, подобие объяснения его свойств, связанных с будущим, с предсказаниями всякого рода. Если, ко нечно, молчаливо предполагать, что будущее уже содержится в прошлом… но парадокс этот более чем сомнителен. Ее гранат тоже был синтетическим, и я подумал, что во времена Куприна никто об этом и не догадался бы.

– Да. Ее видел Дюмон-Дюрвиль, - сказала она с расстановкой, и я опять скрыл изумление, вызванное и словами ее и тоном, не терпящим возражения. И еще она добавила: - А почему вы спрашиваете меня об этом?

– Да потому, - я сделал паузу… - потому только, что вы копия Венеры Милосской, какой ее видел Дюмон-Дюрвиль.

– Неправда.

Я молчал и смотрел на нее. И в эту минуту она не могла опустить глаза и глянуть на гранат. А там мерцал зеленый змеиный глаз.

– Правда, - сказал я, глядя ей в глаза. - А теперь скажите, пожалуйста, что это за работу вы нашли себе?

– Это временно, - бесцветный огонь встрепенулся в камне.

Тут подошли сразу несколько человек, накидали саквояжей и сумок. Незнакомка отдалилась от окошка, и все эти нелегкие вещи каким-то непостижимым образом оказались на движущейся ленте. Она оставалась в тени. Я уж было хотел снова подойти и продолжить разговор, но меня оттерли три отпускницы, за ними приблизились мужчины, и я понял, что пришел автобус из Адлера и нужно подождать часок-другой. Но когда наконец пятачок близ окошка опустел, ее уже не было. А был не располагающий к беседе тип в очках, которого я приметил в первый день.

Пора было к Жене. Все эти дни стояла изумительная погода, дышалось легко, я перепрыгивал через три ступеньки, не уставая. В воздухе - легкий пряный запах отмирающих листьев и последних цветов. В бассейне шевелили хвостами беззаботные рыбы; мальчишки кидали им хлебные крохи, иногда, впрочем, наживляя их на крючок, привязанный к мизинцу.

Да, я думал о незнакомке… Удивительно это. Откуда она знает о Дюмон-Дюрвиле? А кольцо с гранатом!…

Но поздним вечером, когда мы бродили с Женей по изогнутым, как серпантин, аллеям и под ноги попадались какие-то большие коричневые стручки, настроение переменилось. Что, собственно, тут загадочного? Гранат обыкновенный, даже синтетический, а светился он по странной ее прихоти, потому что положение ее руки во время разговора менялось. Что загадочного в ее платье, туфлях, односложных ответах? Да, красива, ну и что? Туфли… ну, положим, в Сухуми или Тбилиси можно достать и получше.

Женя заметила, что я рассеян, и угадала, кажется, по какой именно причине я молчу. Но говорить с ней о своих подозрениях я не мог (Не мог! Она бы рассмеялась мне в лицо - при самом благоприятном исходе). Как мне не хватало того парня, не то аспиранта, не то студента, который успевает читать статьи о космосе!

Небо было глубоким, сапфировым, с каким-то странным светом, с отблесками на летучем облаке, с россыпью бирюзовых звезд. Мы остановились у бассейна, и небесные огни отражались в темной воде, мигали, завораживали. Но это была реальность!