– Всяким растениям нужна вода, – уверенно произнес он. – Иначе бы и Сахара зазеленела.

Роке Луна наклонился, взял горсть черного гравия, покрывавшего поверхность земли, и протянул его Сентено, высыпав тому в открытую ладонь.

– Это пикон, – сказал он, – вулканический пепел. Ночью он впитывают влагу из воздуха, а потом передает ее земле. Днем же он защищает землю и не дает влаге испаряться. – Роке Луна слегка улыбнулся, так, словно это чудо происходило исключительно благодаря ему. – Таким образом мы и выращиваем виноград. Достаточно всего лишь одного дождя, чтобы урожай был хорошим.

Дамиан Сентено пристально посмотрел в глаза Роке Луна, а затем, помяв в ладони пикон, снова окинул взглядом виноградники и величественный дом, который вскоре должен был стать его домом. Здесь он наконец-то сможет пустить корни, и это после стольких лет скитаний, когда его единственным имуществом были лишь жалкий матрац, кособокий чемодан да пара комплектов поношенной униформы.

– Сколько бы лет тебе ни было, всегда следует учиться новым вещам, – важно произнес он. – И всегда полезно их применять на практике…

Затем, не торопясь, он направился к такси, такому старому, что казалось, оно вот-вот развалится, и спросил водителя, коротавшего время в тени каменного забора:

– Сможете подбросить меня до Плайа-Бланка?

– Смочь-то смогу, – ответил тот. – Но от Уга вниз ведет эта проклятая каменная дорога. Если у меня лопнет ось, вам придется за это платить. – И он пожал плечами, как бы извиняясь за свои слова. – Вы же понимаете, что иначе поездка для меня не окупится. Там ведь настоящий ад, на этой дороге.

Через окно просторного салона, устроившись в огромном кожаном кресле, которое то становилось больше, когда он приподнимался в нем, то сжималось, когда он в него опускался, дон Матиас Кинтеро смотрел, как автомобиль удалялся в сторону дороги, извивавшейся между лавовых потоков и ведущей прямиком к Аду Тимафайа, и впервые после той проклятой ночи, когда погиб его сын, он испытал нечто сродни покою.

Когда Асдрубаль Пердомо будет мертв, возможно, жизнь снова станет достойной того, чтобы ее прожить, а он прекратит страдать от невыносимой боли, грызущей его душу, и снова с удовольствием сыграет партейку в домино со своими старыми друзьями и выпьет стакан хорошего рому, отведает поджаренного на огне барашка и даже насладится ласками одной из тех проституток, которые недавно прибыли в Арресифе и о которых он столько слышал во время последних вечеринок.

Потом он прикажает Дамиану Сентено прижать Рохелию к стенке и заставить ее вернуть все, что она успела наворовать, а затем подыщет новых людей, чтобы те занялись его кухней и домом, а сам переложит груз хозяйственных забот на того, кто в течение всех этих лет хранил ему верность.

То, что все имущество после его смерти перейдет в руки Сентено, дона Матиаса не волновало. После смерти последнего в роду Кинтеро из Мосаги дом, виноградники, инжировые деревья, мебель, серебряная посуда и даже драгоценности могут катиться ко всем чертям, ибо все, кто мог потребовать у него объяснений, уже давным-давно покоились в своих могилах.

Единственное, чего требовали их души, так это мести за коварно пролитую кровь Кинтеро. И он был намерен отмстить, чтобы потом спокойно воссоединиться со своей семьей.

После полуночи загорелся чей-то баркас.

Он стоял рядом с другими, также вытащенным на песок подальше от волн и надежно установленными на башмаки, в ожидании, когда его столкнут в море… И вдруг ни с того ни сего превратился в пылающий факел, от которого в ночное небо разлетались пылающие искры, разносимые в стороны несильным восточным бризом и угрожавшие рядом стоящим лодкам.

Весь поселок спал. Спали даже собаки. И только тогда, когда жена трактирщика, жившая поблизости, проснулась и закричала, зашумели и мужчины и, перепуганные со сна, бросились спасать баркас, таща с собой ведра и тазы, доверху наполненные водой, выстраиваясь в цепочку, ведущую от моря к поселку. Они кричали, сыпали проклятиями, падали на песок и тут же вскакивали на ноги…

Тушили баркас недолго. Спустя каких-то десять минут вода победила огонь. На берегу осталась толпа испуганных столь неожиданно пришедшей бедой людей, подпаленные баркасы да некогда красивая новая шаланда «Ла Дульсе Номбре», превратившаяся теперь в дымящийся почерневший остов.

Были здесь еще десять или двенадцать баркасов и три тяжелых карбаса, которые использовались для перевозки соли с побережья на парусники, стоящие на рейде в каких-то двухстах метрах от берега, однако, судя по всему, жертвой должна была стать именно «Ла Дульсе Номбре». Лодка, за которую еще совсем недавно Торано Абрео отдал все, что ему удалось скопить за долгие годы труда, превратилась в пепел.

Торано Абрео, его жена и их дети остались стоять среди людей словно громом пораженные, все еще не веря в случившееся. Ужас сковал их, ведь на Плайа-Бланка, острове и без того нищем, рыбак, не имевший собственного баркаса, не смог бы прокормить и жену, что уж говорить о семье из пяти ртов.

– Возможно ли?.. Как же это?.. – вновь и вновь повторяли люди. – Когда мы отправлялись спать, все было спокойно, а спустя два часа вспыхнул огонь.

– Может, оставил непотушенный окурок?

– Торано не курит. Он бросил курить, чтобы расплатиться за баркас.

– Может, кто-то гулял по пляжу?

Все строго посмотрели на Исидоро, трактирщика, сказавшего эти слова.

– Хочешь сказать, кто-то из поселка? – с нажимом спросил дон Хулиан. – Мы все с детства приучены бросать окурки в море. К тому же все мы знаем, каких сил стоило Торано выкупить этот баркас.

– Я и не говорю, что это был кто-то из наших, – стоял на своем трактирщик. – Я знаю, что никто из здешних такого бы не сделал.

Больше в объяснениях не было нужды. Каждому на ум пришли шестеро чужаков, которые равнодушно наблюдали за пожаром из своей «крепости» на горе.

– Но почему Торано? – задал вопрос беззубый старик. – Почему не Абелай Пердомо, ведь это он их интересует? Мы все знаем, что эти люди приехали из-за Асдрубаля. Ты-то им что сделал, Торано?

– Ничего, – ответил дон Хулиан строго. – Сам-то он ничего не сделал, но он живет в поселке…

– Ты хочешь сказать, что мы все должны теперь расплачиваться за поступок Асдрубаля до тех пор, пока он не вернется? – раздался чей-то встревоженный голос.

– Я ничего такого не сказал, – последовал ответ. – Даже не подумал. Однако все это очень странно.

– Вышвырнем их отсюда! – предложил старик. – Разве за годы спокойствия мы превратились в трусливых крыс? Ведь их только шестеро.

– А у тебя есть оружие, чтобы вышвырнуть их? – задал вопрос трактирщик уничижительным тоном. – Трое из них мне уже показали свои пистолеты. И я уверен, что они неплохо умеют с ними обращаться.

– Я был на войне, – подал голос брат дона Хулиана.

– Интендантом! А я чистил картошку на военной базе. Так что не выпендривайся!

– Завтра я поднимусь в Фемес и поговорю с жандармами из Цивильной гвардии.

– Извини, Марадентро, – решительно прервал его сын Сеньи Флориды. – Цивильная гвардия только тогда станет тебя слушать, когда ты скажешь, где прячешь своего сына. О чем еще тебе с ними говорить? О том, что сгорел баркас? Так тебя отправят к пожарникам. У нас нет доказательств, что это сделали чужаки. – Он обвел пристальным взглядом всех присутствующих. – Ни одного доказательства.

Абелай Пердомо прекрасно понял смысл сказанного. Он помолчал немного, а затем решительно направился туда, где Торано Абрео неподвижно стоял, не сводя остекленевшего взгляда с обгорелого остова «Ла Дульсе Номбре».

– Бери мою барку, пока мы не поможем тебе купить другую, – сказал он. – Я же управлюсь с «Исла-де-Лобос». В конце концов, в случившемся нет и капли твоей вины.

– Я их убью! – процедил несчастный, впервые открыв рот с тех пор, как все началось. – Я их перебью по одному. Это были они.

– Не говори глупостей! – ответил ему Пердомо, положив руку ему на плечо. – Подумай о жене и детях. Моей барке уже немало лет, но она даст фору любой новой лодке. А я подыщу способ компенсировать тебе потерю.