Каким же прекрасным теперь казался остров Исла-де-Лобос из этого адского места, куда привезли его совсем недавно.
Но самое страшное было то, что он оказался совершенно один. Здесь уже не было его брата Себастьяна, за которым он мог бы наблюдать, пока тот ныряет за осьминогами и меро. Не было Айзы, с которой можно было бы дурачиться в лагуне. Не было матери, стряпающей паэлью[10] на камнях, и отца, задумчиво посасывающего трубку в тени навеса. Теперь лишь чайки, кролики да два осла, которых кто-то однажды оставил на острове, составляли ему компанию. В те дни, когда из Фуэртевентура на остров приплывал помощник смотрителя маяка, Асдрубаль был вынужден прятаться, забиваясь в самый дальний конец одной из самых больших балок. Ему пришлось позабыть о том, что старик на самом деле был человеком ласковым и компанейским и в прежние времена частенько наведывался в гости к Пердомо, чтобы откушать вместе с ними паэльи, выпить кофе, поговорить о жизни и выкурить сигару-другую.
Когда же неделю назад на остров наведались представители Цивильной гвардии, с целью обыскать пещеры и развалины старого особняка, Асдрубаль чуть богу душу не отдал от страха. Стоило ему лишь увидеть луч фонарика, медленно ползшего по стенам руин, служивших ему убежищем, как у него ноги задрожали.
Ни одного следа он не оставил на пыльных тропах, бегущих вокруг маяка. Все время он передвигался прыжками, даже в темноте, перескакивая с одного камня на другой, и тщательно убирал все угольки, оставшиеся от костра, который был вынужден разжигать по ночам, чтобы приготовить себе еду.
Юноша был сыт по горло своим одиночеством и мучился от стыда, так как считал, что скрываться от наказания, словно закоренелый преступник, недостойно настоящего мужчины. Однако с самого детства он привык прислушиваться к родительским словам и знал, что людей в зеленой униформе бояться не следует. Но даже они не в силах будут защитить его от Матиаса Кинтеро, охваченного жаждой мести.
По вечерам, когда солнце пряталось за Монтанья Роха и за соляными копями Ханубио, бросая тысячи лучей на лысый кратер вулкана Тимафайа, он пьянел от счастья, разглядывая в бинокль каждый домик, каждую тропинку Лансароте, и боялся, что каждый раз может оказаться последним. Родное поселение было для него самым лучшим местом на земле, каждый пляж, каждый утес и даже каждая пальма пробуждали в нем сладостные воспоминания.
Белое пятно церкви Фемеса, там, наверху, где он впервые ухаживал за девушкой под звуки колокольчиков и гитар; уединенный пляж Плайа-Кемада, где некая красавица иностранка, из речи которой он не понял ни единого слова, открыла ему тайны женского тела и показала, как нужно проникать в него; утес Торреон-де-лас-Колорадас – место, где собиралась вся детвора поселка и куда они с братом прибегали дважды в неделю и устраивали битву с пиратами-берберами.
Каждое мгновение его жизни было связано с бескрайним морем, раскинувшимся у его ног, или с бесплодным, почти лишенным растительности островом, который сейчас высился перед ним во всей своей строгой красе, – и ему вдруг показалось невозможным, что кто-то может отнять у него все это, вырвать его из привычной жизни лишь потому, что он поступил как человек чести.
У него было предостаточно времени, чтобы как следует подумать о событиях, произошедших в ту проклятую ночь, во время праздника в честь святого Хуана. Но как он ни старался, так и не нашел своей вины в произошедшем. Трое незнакомцев, чьи физические возможности у него не было времени оценить, преградили путь Айзе, и у него не оставалось другого выхода, как броситься на защиту сестры. В момент, когда он заломил руку юнцу и по самую рукоятку вонзил в его живот его же собственный нож, он на самом деле не хотел его смерти. В душе у него даже не родилась ненависть.
– Это произошло случайно.
– Об этом знаем только ты да я, – ответил ему отец в последний свой визит, когда привез на остров еду. – Впрочем, возможно, что точно так же думают и другие жители поселка, однако все это неважно, ведь дон Матиас отказывается поверить в твои слова. Посему все оборачивается против тебя. Ты должен смириться и прятаться до тех пор, пока мы не найдем способа увезти тебя с острова. – Абелай печально покачал головой. – Мать права, только время… Много времени должно пройти, пока река не вернется в свое русло.
– Как там дон Матиас?
– Насколько мне известно, никто его не видел с тех пор, – ответил отец. – Он заперся в своем доме и, должно быть, останется там до тех пор, пока злость окончательно не сожрет его.
– Мне кажется, что я убил двоих. Сына одним ударом, а отца медленно… Очень медленно.
– Тебе следует уехать как можно дальше. Другого выхода я не вижу.
– Я уже подумывал о том, чтобы завербоваться, – признался Асдрубаль. – Уйду в плавание. Только так люди позабудут о случившемся. Дон Матиас уже стар, и, возможно, душевная боль заберет у него последние силы. Когда он умрет, дела обернутся по-другому… А что сказали жандармы?
– Они не делают выводов. Их дело – разыскать тебя и передать судье, который все и решает.
– А судья что говорит?
– Тоже ничего. Вначале ему нужно встретиться с тобой. Но, как мне кажется, судьи чаще встают на сторону мертвого, а не живого. Ни один мертвец не нуждается в большем наказании, чем то, что он уже понес.
Отец медленно положил свою сильную и тяжелую, словно молот, руку на плечо Асдрубаля, вложив в эту скупую ласку всю нежность, на какую только был способен, а потом покачал головой, отгоняя мрачные мысли.
– Я не знаю, что еще и думать обо всем этом, сынок, – добавил он. – Мое дело рыбачить и приносить в дом деньги, благодаря которым ваша мать могла бы и дальше вести хозяйство, а вы бы окончательно встали на ноги. Все, что касается законов и книг, для меня темный лес.
– Мы должны были слушаться маму и продолжать учебу, – заметил Асдрубаль. – Однако море завладело моей душой, а Себастьян, у которого голова всегда была светлой, не хотел становиться для нас обузой. Теперь уже слишком поздно. Впрочем, тогда никто и представить себе не мог, что ветры нашей жизни окажутся столь сильными и непопутными.
Абелай Пердомо слабо улыбнулся:
– Я тебя с самого детства научил хорошо ставить и опускать паруса и заходить в порт даже при встречном ветре.
– Знаю, отец. Я усвоил все твои уроки. Но море я понимаю лучше людей. В этом деле мы словно плывем над вершинами скал Фамары. Один неточный галс – и мы налетим на утес.
– Святой Марсиал защитит тебя и не позволит случиться еще одному несчастью.
Святой Марсиал, покровитель Лансароте, с давних времен считался наиглавнейшим святым семейства Пердомо Марадентро, представители которого в жизни не переступили порог ни одной церкви и не верили ни во что, кроме собственных сил и удачи. Однако стоило морю разбушеваться не на шутку, рыбе, которая вот-вот уже должна была оказаться на дне лодки, сорваться с крючка, а жаркому ветру, прилетавшему из пустыни, принести с собой облака желтой пыли, от которой задыхался весь остров, Пердомо вспоминали о своем святом покровителе.
Так они и жили: то молились и благодарили святого, то проклинали его – в зависимости от обстоятельств. Однако в последнее время для всех стало очевидно, что святой Марсиал отвернулся от семьи, и сделал это он по собственной воле, словно и его страшило появление в доме такой странной девушки, какой была Айза Пердомо.
– Живет будто и не здесь, – с горечью произнес Абелай, отвечая на вопрос сына. – Кажется, что она не знает, куда приткнуться, или не может избавиться от своих дурных мыслей даже по ночам. Бродит, словно привидение, по дому и даже кусочка хлеба в рот не берет. Но, невзирая ни на что, с каждым днем становится все красивее. От одного только взгляда на нее моя душа наполняется радостью, а сердце – страхом. Не знаю, черт возьми, к чему стремится эта девчонка!
Асдрубаль хитро улыбнулся.
– Ведь это ты ее породил, – сказал он. – Лучше бы ты эту красоту разделил на троих.
