– Аллах с нами…
Десятники низко поклонились и рассыпались по отряду, а вскоре только с высоты птичьего полета можно было заметить среди пожухлых трав четыре сотни дремлющих лошадей и две – людей.
Юный хан разлегся навзничь на подстеленном слугой ковре, подложив под голову мягкую подушку, а рядом, на горячую, как печь, землю, присел аталык.
– Хочешь еще что-то сказать, Кучам? – заметил нерешительность на лице старого воина Салах. – Говори, мои уши всегда открыты для твоих мудрых слов.
– Даже не знаю, как объяснить, достойный, – начал тот. – Тем более что я сам советовал направить чамбул к Тивильжану…
– А теперь твое решение изменилось?
– Не подумай, о светоч глаз моих, будто в душу старого воина закрался страх, и что я верю своим предчувствиям больше чем разуму. Но они возникают не на пустом месте, а выписаны по моей шкуре казацкими саблями.
– Ни мой отец, ни я сам, никогда не сомневались в твоей храбрости, достойный Кучам. Что же касается твоего опыта, то долго придется искать в наших степях багатура, знающего о запорожцах больше тебя. Говори, что тревожит твой дух?
– На Тивильжанскую переправу нельзя идти, повелитель. Чувствую, там нас будут ждать!
– Ну и что? Ты же сам рассказывал, что казаки никогда не держатся вместе большими отрядами. Так чем же нам сможет помешать горсточка гяуров? Вырежем столько, сколько сможем, а остальных – возьмем в плен. Нам нужны сильные рабы…
– К сожалению, это не так легко сделать, достойный Салах-Гирей. Казаки хорошо вооружены и к битве привычны. Много твоих воинов погибнет. Тогда как старый хан больше всего гордился бы своим сыном, если б ты и ясырь богатый привел, и отряд сохранил. Как и подобает истинно великому воителю. Поэтому нам следует, не встревая в открытый бой, незаметно перебраться на левый берег и захватить врасплох какое-то селение. Не бедное, но и не слишком большое. А если с запорожским дозором сцепимся, неприметно подобраться уже не удастся. Нас везде поджидать будут. Седмицы две по буеракам таиться придется, пока тревога поутихнет. А отряд не брал припасов на столь длительный поход. Но и это еще полбеды. Если казаки заметят нас, то пропустив сейчас, могут поджидать на обратном пути. Когда мы возвращаться с добычей станем. Вот поэтому я считаю, что нам лучше обойти переправу стороной. Выше по течению, в дне пути отсюда, еще один брод есть. Он не такой удобный, как Тивильжанский, зато о нем мало кто знает, а значит – и стерегут не так тщательно. И если будет на то милость Аллаха, там мы перейдем реку, никого не потревожив…
Салах-Гирей понимал, что совет опытного аталыка хорош, но ему уже надоели разные задержки. И горячность юноши брала верх над рассудительностью, что явно читалось по лицу молодого хана. Он уже начал подбирать слова, которыми, помимо прямого приказа, смог бы убедить своего наставника в беспочвенности тревог, когда послышался топот копыт. А мгновение спустя один из воинов высланного в дозор десятка, круто осадив коня, птицей слетел на землю и упал к ногам хана.
– Чата Ибрагима поймала гяура, повелитель! – выдохнул гонец.
«Мой первый пленник»! – сверкнула радостная мысль в голове юноши, но он не подал виду, а наоборот, как можно безразличнее, произнес:
– Так ведите его сюда… Послушаем, что он нам расскажет.
– Слушаюсь, повелитель. Только он… – воин замялся в непонятной растерянности.
– Что?
– Странный он какой-то.
– Говори ясней! – недовольно прикрикнул на гонца Кучам.
– Появился неизвестно откуда и убегать не стал, когда мы к нему кинулись… А всего имущества при нем – одно только старое седло.
– Коня не уберег, вот и оседлал самого себя, – хохотнул Салах-Гирей. – А убегать не стал, потому, что оцепенел от испуга… и забыл себя пришпорить.
– Га-га-га! – подобострастно рассмеялись все немудреной шутке.
– Нет, мой господин, не похоже, – отрицательно покачал головой воин, когда смех поутих. – Похоже, этот гяур и самого шайтана не боится. А самое странное, что он сразу попросил провести его к тебе.
– Ко мне?!
– Да, повелитель. Он так и сказал: «Проведите меня к Салах-Гирею. У меня к нему важный разговор имеется. И побыстрее…»
Юноша удивленно моргнул и взглянул на аталыка. Этот поход готовился со всеми необходимыми предосторожностями. А потому появление у самой переправы странного гяура, ожидающего именно его отряд, настораживал.
– Чего тут гадать? – ответил на немой вопрос Кучам, удивленный не меньше своего высокородного ученика. – Пусть ведут… Сейчас он сам все расскажет.
– Слушаюсь, – поклонился гонец, одним прыжком взлетел в седло и погнал к дозору. А вскоре вернулся в сопровождении еще двоих нукеров, которые спешились неподалеку, поднесли ближе жалкого, щуплого человечка и бросили его, как куль соломы, к ногам повелителя. А рядом с ним – старое седло. Совсем негодящую кульбаку, изрядно потрепанную, с разошедшейся по швам, обшивкой.
От незнакомца воняло неприятно и странно, будто перед Салах-Гиреем оказался не человек, а трухлявый пень, побитый гнилью и обильно поросший поганками. Раздавленными поганками…
Странный гяур был одет в несусветную рванину, а его лицо по самые брови покрывала густая нечесаная поросль цвета мокрой ржавчины. А из этих зарослей на хана посверкивала пара хитрых и дерзких, как у хорька, глаз.
– Кто такой? Куда шел? Откуда? Отвечай! – грозно бросил Кучам, для убедительности чуть-чуть обнажая саблю, а потом с треском загоняя клинок обратно в ножны.
– Здешний я, – пожал плечами человечек, от чего исходящая от него вонь гнилья и тлена сделалась еще невыносимей. – Кличут Паньком, а шел я к достойному Салах-Гирею, чтобы предложить ему свою помощь. В обмен на союз…
– Какой еще союз? – опешил от такой неимоверной наглости незнакомца юноша.
– Ведомо мне то, что старый хан отправил тебя впереди всей орды, за первым ясырем. Как ведаю и о том, что если вернешься победителем, то ожидают тебя многие почести и славное будущее. Зато – коли не оправдаешь надежд Великого Хана – лучше б тебе, молодой батыр, в бою погибнуть, да навеки в степи остаться. Верно? – Панько цепко взглянул в глаза юноши и, увидев там нужный ответ, удовлетворенно продолжил. – А мне, как раз такой союзник подходит. Очень важное дельце провернуть надобно. Причем, желательно человеческими руками. О священной реликвии православных, небось, слыхал? Той самой, за которую султан щедро наградить обещал любого, кто ему ее доставит?
Салах-Гирей непроизвольно кивнул.
– Вот и хорошо. Есть у меня одна задумка, как святыню заполучить, но сам не осилю. Поэтому предлагаю тебе свою помощь в обмен на твою поддержку. Не сомневайся, юный хан, если сделаем все по уму, то и ясырь хороший возьмешь, и воинов уберечь сумеешь. А в стойбище вернешься с большой славой и богатством. В селениях станут слагать песни о твоей доблести и мудрости. Мужчины – уважительно кланяться и уступать дорогу. Лучшие батыры прискачут под твой бунчук, когда ты решишь собирать следующий поход. И не только по праву рождения, а из личного уважения и доверия к твоей невероятной удаче… А меня, хан, отблагодарить не трудно будет. Причем вся слава и добыча тебе достанется, чтоб мне в святой купели искупаться.
Суеверные татары настороженно переглянулись.
– Шайтан, – прошептал аталык, делая пальцами «козу». Жест, за поверьем, имеющий силу отгонять злых духов.
– Да, нет же, – небрежно отмахнулся странный человечек. – Шайтаны и прочие джины больше вашему Аллаху да его пророку Магомету служат, вернее – пакостят, а в православии, – при этом он с опаской, скосил глаза на небо, будто опасался оттуда разящей молнии и, немного понизив голос, закончил. – Существ, подобных мне, православные христиане называют бесами, или – чертями. А то кличут и вовсе попросту – Нечистым, Лукавым или Босоркуном. Хотя мне самому больше посердцу, когда Паньком называют. Рудым Паньком… Так каким будет твое решение и воля, Салах-Гирей, сын Махмуда? Ударим по рукам?
Вызывающе панибратское поведение неимоверно вонючего и, судя по всему, сумасшедшего гяура настолько возмутило молодого хана, что разом вывело из оцепенения. Он вскочил на ноги и велел, стоявшим рядом, нукерам:
