Конвей низко поклонился.

— Прошу прощения, ошибся, сэр. И вы, мадам. Давайте будем терпимы друг к другу, а?

Он погладил их по голове. Они опять завиляли хвостами. Все было прощено.

Утолив жажду, Конвей двинулся вниз по течению. Изрезанная форма берега вынуждала то пробираться сквозь заросли, то идти по отмели. Последнее больше всего понравилось коню, который важно шлепал по покрытой рябью заболоченной местности и звонко клацал копытами о скрытые под водой камни.

Как-то они заметили громадного лосося, его серебристая спина разрезала своим блестящим плавником поверхность воды. Это было мимолетным и безмолвным свидетельством, что вскоре тысячи рыб устремятся вверх по течению к месту нереста. Поэтому Конвей не удивился, когда обнаружил на берегу огромные, почти человеческие, следы с пальцами ног, обращенными внутрь. Отпечатанные на покрытом илом песке, они вызвали у него озноб.

Мысль о близости медведя все еще тревожила Конвея, когда он неожиданно услышал какой-то звук. Собаки вели себя беспокойно. Через каждые пару шагов то та, то другая останавливалась и пристально смотрела по сторонам. Сначала Конвей не обратил на звук внимания, посчитав его пением птицы, но по мере того как они продвигались, отдельные нотки сливались в единую мелодию, наигрываемую на флейте. Отзываясь на малейшее дуновение ветерка, музыка то усиливалась, то затихала, создавая какой-то жуткий потусторонний эффект. Видя замешательство собак, Конвей улыбнулся. Они то и дело вертели головами, а затем глядели на него, как бы ожидая указаний.

Конвей не спеша стал пробираться вперед, пока не понял, что оказался на краю рощи ухоженных старых ив. В ту же минуту он заметил какое-то движение сзади, со стороны берега реки. Спешившись, чтобы лучше было видно, он разглядел среди толстых стволов фигуру в черной одежде. Она бесцельно блуждала среди деревьев, что объясняло призрачные искажения музыки. Зачарованный Конвей застыл на месте. Внезапно маленькая фигура остановилась. Повернувшись лицом к нему, она откинула назад капюшон и уставилась на него широко раскрытыми темными глазами. Затем, сжав флейту обеими руками, выставила ее перед собой, словно отражая удар.

Чувствуя себя неловко, Конвей помахал ей рукой.

— Я знаю тебя, Жрица Ланта. Мне не хотелось тебя пугать.

Она робко улыбнулась.

— Я знаю тебя, Мэтт Конвей. И никого другого здесь не ждала.

Он интуитивно понимал, что ему не следует входить в рощу, и попятился назад, объясняя свое появление. Ланта шагнула ему навстречу, выходя за пределы рощи. Когда Мэтт похвалил ее игру, она покраснела и тут же завела разговор о роще, указывая на видневшийся неподалеку родник с примыкавшим к нему небольшим домом исцеления. Оба строения находились за ивами, подтверждая представление Конвея о священном месте.

В молчаливом согласии они отступили к реке. Собаки остались позади. Похоже, их что-то тревожило. Они нигде не находили признаков медведя. Может, они еще слишком молоды для такой работы, подумалось Конвею, но не успел он поразмыслить над этим, как заговорила Ланта.

— Я прихожу сюда очень часто. Это самое спокойное место. Здесь можно прогуливаться. Быть самой собой.

— И играть на флейте.

Прикрываясь инструментом, она опять залилась румянцем. Конвей потянулся за флейтой, и Ланта отпустила ее. Флейта была сделана из орехового дерева, а отверстия обрамлены серебром. Мундштук представлял собой вставку овальной формы, сделанную из слоновой кости. По всей длине инструмента извивалась кольцами инкрустированная тонкая серебряная нить, а самый кончик его был великолепно отделан крошечными аметистами. Они образовали ободок, переливавшийся темно-лиловыми оттенками.

Возвращая флейту, Конвей сказал:

— Она так же прекрасна, как и музыка, которую ты играешь на ней. Должно быть, это очень успокаивает — гулять в одиночестве по этой аллее, слышать только свои собственные мысли, свою музыку. Мне бы тоже так хотелось.

Она улыбнулась. Последовала сдержанная пауза. Конвей думал о ее песне, мелодично легкой, щемяще грустной.

— Какое интересное совпадение, — произнесла она. — Я мысленно представляла тебя, скачущего на коне в сопровождении собак. Вы вместе — одна сплоченная дружная команда. Как бы я хотела того же.

Держась рядом, они пошли вдоль берега. Река в этом месте была широкой, текла плавно. Конвей запустил в реку камешек, и тот запрыгал по водной глади.

— Быть провидицей, должно быть, страшно тяжело, — произнес он.

— Мы не говорим об этом.

Не обращая внимания на ее непреклонность, он сказал:

— Ну и ладно. Наверное, ничего не получается.

— Что? — Сверкая глазами, она остановилась. — Ты сомневаешься?

Видя ее бешенство, он украдкой ухмыльнулся.

— Мне только подумалось, что если бы ты знала будущее, то знала бы, что я заговорю о Видении, и предупредила бы меня не делать этого. Или же ушла бы куда-нибудь сегодня. Или сделала как-нибудь по-другому. Мы бы избежали всего этого.

Он чуть было не засмеялся снова, видя, как черты ее лица исказились гневом, а потом неверием, но все же сдержался.

— Ты шутишь, — сказала она. — Насчет Видения. Никто так не делает.

— А надо бы делать. Чрезмерная серьезность так же ужасна, как и легкомыслие. Это мы знаем. Скажи-ка, а что оно собой представляет? Ты видишь какие-то события или что-то другое?

Слегка еще потрясенная, Ланта быстро ответила:

— Слова. Я вижу слова в ярком пламени. Они мне и говорят.

— Поэтому тебе разрешили научиться читать?

Она кивнула головой.

— Жрицам разрешают. Меня же этому учили особенно серьезно.

— А ты умеешь контролировать это? То есть можешь избежать Видения?

— Да. Я могу почти всегда вызвать его. Есть способ. Я не люблю им пользоваться. Хотя иногда оно возникает само собой. — Она вздрогнула и на миг закрыла глаза. Выражение лица оставалось намеренно спокойным. Затем сказала: — А ты не боишься Видения? Ты обладаешь этим даром?

— Я лично — нет. Я не боюсь его и рад, что у меня его нет. Наверное, это налагает слишком большую ответственность. Впрочем, если бы я им обладал, то стал бы самым богатым мошенником, какого ты когда-либо видела.

Ланта весело рассмеялась, и на какое-то мгновение окутывавший ее покров отрешенности исчез. Однако тут же снова возник, хотя она и похлопывала его игриво по плечу флейтой.

— Меня еще никто не расспрашивал о Видении, — сказала она. — Боятся. Наверное, ты смеешься над проклятием так же легко, как и над благословением.

— Смеяться над проклятиями особенно важно. Это отбирает у них силы.

Ею мгновенно овладело беспокойство. Глаза округлились, и она торопливо осенила себя Тройным Знаком.

— Будь осторожен, Мэтт Конвей. Это силы…

Он хотел было ответить шуткой, но тревога ее была слишком сильной, слишком неподдельной для этого. Тогда он сказал:

— Единственные силы, которых я боюсь по-настоящему, исходят от других людей. Если меня постигает неудача, то волшебство тут ни при чем.

Ланта долго не сводила с него пристального взгляда, потом резко отвела глаза, повернулась и направилась обратно в ту сторону, откуда они пришли. Конвей последовал за ней, ожидая, что она снова заговорит. Она это сделала только тогда, когда они оказались на краю рощи. Вглядываясь в противоположный берег, она сказала:

— Скажу тебе вот что, Мэтт Конвей. Не как ясновидящая. А как простой человек. Как женщина. Я наблюдала за тобой с тех пор, как Алтанар впервые привез тебя в Олу. Ты приехал туда совершенно беззаботным. Сейчас же ты добиваешься цели, хотя не знаешь, что она собой представляет. Ты охотишься в тумане рока.

— Ты очень самоуверена.

— Конечно. Каждая женщина знает, как пользоваться зеркалом.

Ланта вошла в рощу, затем обернулась к нему. Тонкие черты лица ее были непроницаемы, как камень. Быстрым движением она набросила капюшон и как будто полностью исчезла. Затем стала удаляться прочь грациозно-неторопливой, замедленной походкой. Последнее, что он увидел, была лишенная очертаний черная фигура, растворившаяся среди искривленных стволов деревьев.